Шестая книга судьбы - Курылев Олег Павлович - Страница 99

99

— Скажите откровенно, — произнес он так, как будто только что пробежал стометровку, — вы хотите ее спасти?

Петер открыл рот, но Глориус остановил его, подняв руку.

— Постойте. Только что я принял сильное обезболивающее. Уже третий раз за сегодняшний день. А вон в том ящике стола, — он протянул руку, — у меня припрятана ампула с цианидом калия. Когда мне не станет хватать шести доз морфина в сутки, я раскушу ее. Это лучшее лекарство от боли. И от страха. А теперь можете отвечать.

Петер снова опустился в кресло. В другое время слова адвоката проникли бы в его душу и даже потрясли бы его. Но не сегодня. Слишком большое потрясение он уже испытал. Однако эти слова многое прояснили. Но стоит ли доверяться этому человеку? Нет, он не имеет права рисковать.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал Глориус, — считайте, что я ни о чем не спрашивал. Но тогда объясните, почему я должен доверять вам?

— Я вовсе не прошу вас мне доверять. Я только предлагаю…

— Провести настоящую защиту Эрны Вангер, — перебил адвокат, — это я понял. Но с какой целью? С целью ее спасения или с тем, чтобы превратить привычный фарс в утонченную показуху? Я должен знать, какова ваша finis ultimus.[47] Ну, подмигните мне хотя бы одним глазком! Это чертовски принципиально, господин судья. Если речь идет о первом, мы сможем сделать это только вдвоем, если же о втором — я блестяще справлюсь без вас и не вижу смысла в нашем дальнейшем разговоре.

Он припер Петера к стенке. Нужно действительно выбирать: либо спасать Эрну по-настоящему, невзирая ни на что, либо делать вид, что спасаешь, и думать в первую очередь о себе самом. Осталось два дня. Решать нужно немедленно.

— Забудьте все, что я говорил о прессе и журналистах. Я хочу только одного — чтобы она осталась жива. — Петер поставил локоть на подлокотник кресла, прижал ладонь ко лбу и говорил не глядя на Глориуса. — Я готов со своей стороны сделать все, что зависит от меня. Вы поможете мне?

— Кто она вам?

— Никто. Теперь никто. Мы были знакомы, когда она была еще ребенком. Прошло много лет, но я не смогу предать нашу дружбу и нашу детскую любовь. Ведь речь идет о жизни и смерти. Я не смогу жить, если вынесу ей смертный приговор, как того хочет Фрейслер. Умоляю вас, Глориус, не нужно больше вопросов!

Петер отнял от лица руку, и старый адвокат увидел в его глазах неподдельную боль и мольбу.

— Успокойтесь, Кристиан. Мы попробуем. Кто-нибудь знает о ваших отношениях?

— Фрейслер. Вернее, он знает только о том, что мы знакомы.

Петер рассказал о своем звонке в Берлин.

— Это скверно, что вы ему позвонили. Старая лиса может изменить свое решение в любую минуту. Ну да ладно — судей теперь не хватает, так что будем надеяться. Однако factuna fieri infectum non potest.[48] Что касается свидетеля, то я упомянул о нем не ради красного словца. Есть одна зацепка.

Петер воспрянул.

— Какая?

— Как мне удалось выяснить из разговора с парой ее университетских подруг, у нашей подопечной есть жених — некий военно-морской чиновник по фамилии фон Тротта. Вы знаете о его существовании? Нет? Официально они не помолвлены, но это не столь важно. Главное то, что в данный момент он в Мюнхене. Приехал несколько дней назад и двадцать четвертого числа, когда ее арестовали, вполне мог быть уже здесь.

— Вы полагаете…

— Я полагаю, что это единственная возможность. Что, если именно от него она шла в пять часов утра? А?

— Но зачем ей было возвращаться еще раз в семь?

— Зачем, зачем… Забыла выполнить поручение подруги, вот и вернулась по пути на работу. Поскольку ее схватили in situ criminis,[49] нам нужно доказать, что она только поправляла тот злосчастный листок. Что двумя часами раньше сторож видел не ее, потому что в это время фройляйн Вангер была совершенно в другом месте. Таким образом, мы отберем сторожа у обвинения, превратив его в свидетеля защиты! Та, которую он видел в пять утра, принесла прокламацию, и именно она является и ее автором, и автором всех предыдущих листовок. Доказав это, мы докажем, что вся вина Эрны Вангер лишь в ее невнимательности и потере бдительности, а вовсе не crimen laesae majestatis.[50] Следователи уверены, что все пройдет без сучка и задоринки, а посему не будут готовы к такой неожиданности. А дальше все зависит от вас. — Глориус удовлетворенно хлопнул себя по коленям и встал. — Что делать, etiana innocentes cogit mentiri.[51]

Петер, как всегда, ничего не понял из очередной латинской премудрости, просто поверив в ее уместность.

— С утра я займусь этим фон Троттой, а вы приходите завтра вечером, — продолжал Глориус, выпроваживая гостя в коридор. — Попозже. И будьте осторожны. Никаких контактов ни с женихом, ни с отцом Эрны Вангер. И не встречайтесь больше с нею. Ведь вы были сегодня в Штадельхейме? Я это сразу понял. Имейте в виду, что вашим молодым коллегам может быть поручено приглядывать за вами. Даже наверняка Особенно остерегайтесь Бергмюллера: здесь он доверенное лицо Фрейслера и внештатный сотрудник 15-го отдела.[52]

XXV

То, что Алоиз Глориус нашел Клауса вон Тротта, было не просто случайностью. Это было случайностью, которая сработала только благодаря высокому профессионализму старого адвоката.

Узнав от знакомых своей подзащитной о существовании в ее жизни этого человека, Глориус в первой и пока что единственной беседе с ее несчастным отцом завел речь и о нем. На всякий случай. Оказалось, что морской чиновник в последнем письме Эрне сообщал о своем скором возвращении в Германию из далекой и длительной заграничной командировки.

— Когда вы получили это письмо?

— Около двух месяцев назад.

— И с тех пор ничего?

— Ничего.

Глориус отправился на узел междугородней связи и созвонился со своим старым берлинским приятелем и коллегой, работавшим в Народном суде. Он попросил его узнать по своим каналам, не возвратился ли в рейх некий Клаус Мария фон Тротта. Дело важное, политическое, так что незазорно потревожить и само кадровое управление Кригсмарине, хотя по возможности лучше не засвечивать этого человека.

Ответ пришел быстро. Да, он в рейхе уже две недели. Вначале, вероятно, сдавал отчеты, но вот уже несколько дней как в краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам.

Узнав об этом, адвокат предположил, что семейными обстоятельствами вполне может быть встреча с той, которая, по словам ее отца, провела однажды около месяца возле его госпитальной койки. И этот фон Тротта либо уже в Мюнхене, либо на пути сюда.

Адвокат отправился в бюро регистрации приезжих. Другой бы чиновник его ранга ушел из этой конторы несолоно хлебавши, но только не Глориус. Почуяв, что с ним (вернее, им) затевают игру в футбол, посылая как мяч то туда, то сюда, он рассказал начальнику бюро о скором приезде в их город Роланда Фрейслера (что было похоже на правду) и обрисовал ему перспективу встречи с ним лично.

— Ежедневно сюда, только на мюнхенский вокзал, приезжают не меньше трех тысяч человек, а уезжают лишь две с половиной тысячи, — жаловался пожилой, измотанный заботами чиновник. — Недавно разбомбили привокзальную площадь с беженцами, и мы до сих пор точно не знаем, кого убило, а кого нет. Вы требуете от меня невозможного.

— Этот человек не беженец. Дайте хотя бы команду своим старушенциям обзвонить гостиницы и дома, где сдают комнаты.

И фон Тротта нашелся. Он остановился недалеко от вокзала в чудом уцелевшей гостинице в номере на втором этаже. Самое интересное, что в свой номер он въехал двадцать третьего января, а это значило, что, когда утром двадцать четвертого полицейские волокли фройляйн Вангер в участок, он был уже в Мюнхене.

вернуться

47

Конечная цель (лат.).

вернуться

48

Того, что свершилось, не отменишь (лат.).

вернуться

49

На месте преступления (лат.).

вернуться

50

Преступление, состоящее в оскорблении величества (лат.)

вернуться

51

Беда принуждает ко лжи даже честных (лат.).

вернуться

52

15-й отдел Министерства юстиции осуществлял его связи с гестапо.