Любовная связь - Эдер Черри - Страница 44

— Твоя очередь залезать на электрический стул.

— У меня нет настроения болтать.

— Неважно. Поговори со мной. Где ты вырос?

— В рабочем пригороде Чикаго.

— Господи, Джейк, из тебя все клещами надо тащить! Чем занимался твой отец?

— Со мной? Ничем. Ни единым долбаным делом.

— Нет, — ласково уточнила Марни, — чем он зарабатывал на жизнь?

— Он сидел на пособии. Пожизненное пособие по инвалидности, которую он получил в результате несчастного случая на стройке, где работал. Он был здоров как лошадь, несмотря на то, что курил одну за другой и напивался до беспамятства. Но ему платили за то, что он сидит дома и весь день пялится в телевизор. Вот и всё, в общем-то, чем он занимался.

Это было похоже на ужасное второсортное кино. У Марни закололо в груди:

— А твоя мама? — «Пожалуйста, скажи мне, что она тебя обожала и защищала от отцовского пренебрежения».

— Она не получала пособия.

— Не понимаю.

— Она занималась тем же, что и он. Только не получала еженедельный чек.

— Это же жестокое обращение с ребенком.

— Они никогда и пальцем меня не трогали.

— Они не обращали на тебя внимания. Это тоже форма издевательства, Джейк. — Не удержавшись, она погладила ладонью его лицо. Щека была колючей и теплой, и Марни хотелось наклониться и поцеловать его, но ей необходимо закончить перевязку и смыть с него кровь. Да и по виду Джейка было непохоже, что он обрадуется, если она проявит какое-то участие.

— И ты сбежал из дома, чтобы попасть на флот. Ты говорил, что тебе было всего шестнадцать.

— Я был довольно крупным для своего возраста, и достаточно умным, чтобы подделать документы… Затяни бинт потуже.

— Подними руку. Не больно? Глупый вопрос, прости... Ну, а что на это сказали твои родители?

Джейк чуть сместился, чтобы Марни было сподручнее обмотать эластичным бинтом его грудь и плечо.

— Без понятия, меня же там не было. — Он почти не вздрагивал, когда она бинтовала рану. — Возможно, они только через пару недель заметили, что меня нет дома. И пока ты не распустила нюни, напомню, что мои родители были алкоголиками. Они вспоминали о том, что у них есть сын, только когда надо было послать его в магазин за бутылкой.

— Но они хотя бы были счастливы вместе?

Джейк фыркнул:

— Их ничего не радовало, кроме выпивки. Несчастье словно туман висело над ними. Черт, да надо всем домом. Мать заставили выйти замуж в шестнадцать лет. И она никогда не позволила ни мне, ни моему старику забыть, что она против своей воли оказалась там, где быть не желала. Сидела с малышом, сама будучи ребенком. Старик был молчалив, замкнут и угрюм. Он пил, чтобы забыть о жалобах матери. А моя жалкая вечно недовольная мамаша пила, чтобы забыть, какой бесполезной жизнью позволила себе жить. Ни один из них, насколько мне известно, даже пальцем не пошевелил, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. Они ныли, жаловались и пили. Не помню ни единого дня, когда бы они не были раздражены или злы друг на друга... или на меня, если я попадался им на пути. Убраться оттуда навсегда стало для меня счастьем. Я ушел и никогда об этом не пожалел.

— Это ужасно. Неужели в твоем окружении не было взрослого, к которому ты мог бы обратиться за помощью?

— Нет.

— А друзья?

— Я устал изобретать новые предлоги, чтобы отвадить людей… Было легче… Нет, никаких друзей.

Марни задумалась о бутылке шотландского виски на барной стойке в домике, расположенном прямо над ними. Запечатанной бутылке виски. Неужели это ещё один способ для Джейка доказать самому себе насколько он силен и непоколебим?

— Предвосхищая твой вопрос, я не пью, по очевидным причинам. Хотя это не значит, что у меня нет к этому предрасположенности.

Ещё один разговор, который лучше бы было не начинать. Джейку уже причинили физическую боль, а она ещё добавила ему душевных терзаний, заставив говорить о тяжелом прошлом.

— Но, несмотря на все это, ты отлично устроился в жизни.

Джейк рассмеялся:

— Да неужели? Меня выгнали пинком под зад из организации, на которую я вкалывал полжизни, я застрял на этой проклятой горе со сворой убийц на хвосте, всем так или иначе наплевать на то, что со мной случится. Да уж, я отлично устроился.

— Мне не наплевать.

— Да? И надолго ли тебя хватит в реальной жизни?

— Настолько, насколько захочешь.

— Спасибо, не надо, сладкая. Ладно, сделай еще пару витков вот здесь.

— Прости, Джейк, ты прав. Давай сменим тему.

— Давай, — его слова совпали с музыкой, льющейся из колонок. «Крутящееся колесо». Это была подходящая песня.

«Бинтуй. И не забывай дышать».

Как он мог рассказывать такую историю и никак не выражать своих чувств? Как мог он сохранять невозмутимое выражение лица, вспоминая о том, что прожил все детство маленьким призраком для людей, которые должны были ставить заботу о нем превыше всего? Кем бы стал Джейк Долан, если бы в детстве рядом с ним находился кто-то вроде бабушки, кто любил бы его до беспамятства и заставлял чувствовать себя особенным? Она закончила перевязку, прикусывая внутреннюю сторону щеки до тех пор, пока не почувствовала вкус крови.

— Ладно, похоже, всё. Как ты?

Джейк пошевелил рукой.

— Идеально, спасибо.

Марни окунула салфетку в теплую воду, выжала и принялась смывать засохшую кровь с рук и груди Джейка. И в тысячный раз тяжело сглотнула. Боже, закончится ли когда-нибудь эта процедура?

«Намочить. Выжать. Убрать кровавый мазок у пупка…»

А что если она сделала рану еще хуже? Если не продезинфицировала её до конца? Что, если…

Она сделала это. Настолько хорошо, насколько смогла.

Страдая от головокружения, Марни опустила ткань в покрасневшую от крови воду и вытерла руки об джинсы...

Бросила взгляд на прикрывшего глаза Джейка...

И встала... Ей хотелось оказаться на улице — убежать быстро и далеко. Хотелось почувствовать дыхание ветра на своем лице... найти теплое темное место, в котором она могла бы спрятаться и выплакать все слезы, скопившиеся у неё внутри раз и навсегда. За Джейка, за бабушку и за саму себя. Горячая лава незаживающего жгучего горя клокотала слишком близко к поверхности, и от подкатившей тошноты на коже Марни выступил пот.

— Готово. — «И меня даже не вывернуло».

Джейк вперился в неё и улыбнулся уголками губ:

— Весьма профессионально.

Подобрав окровавленные тряпки и захватив таз и аптечку, она перешагнула через его ногу.

— Я бы попросила Герцогиню, но она не так расторопна как я.

Герцогиня, которая тревожным взглядом следила за каждым движением Марни, легонько подтолкнула головой колено Джейка. И тот почесал собаку между ушами, не сводя глаз со своей медсестры:

— Как держишься, Флоренс [22]?

— Просто замечательно!

И тут ее накрыла темнота.

* * * * *

Джейк сделал паузу, нетерпеливо выслушивая впавшего в риторику собеседника на другом конце «провода». Но ненадолго.

— Ну что ж, Леон, если ты трусишь сделать это сам, найди кого-нибудь другого, кого-нибудь, кто не побоится — мне все равно. Заплачу сто штук. Наличными.

«Это уж точно заинтересовало парня», — довольно думал Джейк, с отчаянно колотящимся сердцем обговаривая необходимые детали и диктуя пилоту телефонный номер, на который тому следует перезвонить для подтверждения времени прилета.

Тик-так. Тик-так. Бомба замедленного действия с запущенным таймером отсчета взрыва.

Отключив телефон, Джейк положил его на сундук и почувствовал, как под пальцами его правой руки резко изменился пульс Марни. И она открыла глаза, казавшиеся необычайно голубыми на ее бледном лице.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, ощупывая ее напряженным внимательным взглядом.

— Спасибо, по-дурацки. — Она виновато улыбнулась: — Я же говорила, что не выношу вида крови.

Джейк не смог удержаться — потянулся к щеке Марни и пробежался кончиками пальцев по мягкой нежной коже. Ему хотелось завернуть её хрупкое тело в вату и положить на антресоли до лучших времен.

22

Флоренс Найтингейл(англ. Florence Nightingale; 12 мая 1820, Флоренция — 13 августа 1910, Лондон) — сестра милосердия и общественный деятель Великобритании. В октябре 1854, в период Крымской кампании, Флоренс вместе с 38 помощницами, среди которых были монахини и сёстры милосердия, отправилась в полевые госпитали сначала в Скутари (Турция), а затем в Крым. Последовательно проводила в жизнь принципы санитарии и ухода за ранеными. В результате менее чем за шесть месяцев смертность в лазаретах снизилась с 42 до 2,2 %.Крымская война сделала Флоренс национальной героиней. Вернувшиеся с фронта солдаты рассказывали о ней легенды, называя её «леди со светильником», потому что по ночам с лампой в руках она всегда, как добрый светлый ангел, сама обходила палаты с больными.