Портрет моего сердца - Кэбот Патриция - Страница 20

— Чего ради ты платишь за это сама? Только не говори, что сэр Артур назначил тебе мизерное содержание. Наверняка матушка завещала тебе какие-нибудь деньги…

Проклятие! Она снова покраснела до ушей и, опустив глаза на своего песика, небрежно-холодновато ответила:

— Папа не одобряет моего занятия живописью. Единственные деньги у меня те, что я заработала за последние месяцы. Поэтому я так долго подыскиваю себе квартиру. Твои дядя с тетей предложили мне, пока они в городе, пользоваться этим домом.

Не успела она договорить, как Джереми вскочил с кресла и забегал по комнате.

— Черт побери! — воскликнул он так громко, что обвисшие собачьи уши встали торчком. — Неужели старик Герберт ничего не дает тебе?

— Не надо так удивляться. Я вполне могу себя содержать. В общем, непременно смогу, после выставки…

— Выставки? — Герцог поставил лошадку на столик, и она зашагала, издавая раздражающее жужжание. — Что за выставка?

— Выставка картин, — устало пояснила Мэгги. — То есть работ, написанных мной к настоящему времени… Я имею в виду еще не проданных. Она состоится в субботу. Чем больше я получу заказов, тем больше… Джереми, смотри, чтобы она не упала, а то разобьется, и у меня нет денег на новую…

Тот быстро подхватил игрушку, оказавшуюся уже на краю столика.

— Поверить не могу. — Он покачал головой. — Герберт перестал давать тебе деньги, поскольку не одобряет твоей живописи! Скряга.

Теперь ему стало понятно, что за слезами Мэгги по поводу смерти матери было нечто большее, чем горечь утраты. С леди Герберт умерла последняя надежда на родительскую поддержку единственного занятия, к которому у нее лежала душа и которое хорошо получалось.

— А как твои сестры? Они уже повыходили замуж, и, если не ошибаюсь, удачно. Почему ты не попросишь у них поддержки? Хотя бы временно.

— Господи, — тихонько вздохнула Мэгги. — У тебя все так просто… Я не хочу ничего выпрашивать. Тем более что все они согласны с папой.

Как она ни старалась, однако не могла скрыть легкой горечи. Осуждение сестер ранило ее больнее всего. Одно дело сносить разочарование отца, и совсем другое, когда тобой недовольны пятеро сестер, особенно старшая, мнение которой безоговорочно поддерживают остальные. Анна никогда не одобряла ни поступков, ни решений Мэгги, будь то ее отношения с герцогом Ролингзом или отъезд в парижскую Школу искусств, а после смерти матери ее нетерпимость к младшей сестре стала воинствующей. Анна не могла простить, что та предпочла живопись материнству, единственно достойному, по ее мнению, призванию женщины.

Мэгги, кажется, понимала, отчего сестра так бурно к этому относилась. У Анны, самой слабенькой из сестер Герберт, недавно случился выкидыш, третий за десять лет замужества, поэтому четверо ее детей были ей особенно дороги, а потери лишь укрепляли в убеждении, что материнство — святая обязанность каждой женщины. Решение Мэгги стать художницей, которое не поколебала даже смерть матери, потрясли Анну до глубины души, а недавняя помолвка еще больше разъярила всех Гербертов: у них получалось, что отсутствие мужа лучше, чем муж-француз.

Видя огорчение Мэгги, герцог невольно сжал кулаки.

— Ладно, Мэгги, не обращай внимания, — сказал он с наигранной жизнерадостностью. — Я всегда считал их довольно бесцветными. Ты исключение.

— Спасибо, но думаю, на этот раз они правы. «Чти отца своего и мать свою». Помнишь Библию?

— Конечно, хотя есть и кое-что еще. Например, «кто без греха, пусть бросит в нее камень». Твоим сестрам надо печь свои пирожки…

— Ох, Джерри! — засмеялась Мэгги. — Кажется, ты путаешь Евангелие с йоркширскими поговорками миссис Прейхерст.

— Возможно, — с готовностью согласился тот, радуясь, что она еще не утратила способности смеяться. — Когда вернусь домой, обязательно переговорю со стариком. Не волнуйся.

— Домой? Значит, ты вышел в отставку?

— Не совсем, — пробормотал Джереми. Ему не хотелось пока говорить слишком много, чтобы она не догадалась о причине его неожиданного возвращения.

— О-о, тебя, наверно, перевели в Англию по болезни. Да? Она так серьезна? Чем ты болел, Джереми? — Весело хихикнув, Мэгги добавила: — Надеюсь, не малярией? Иначе твоя тетя с ума сойдет от тревоги.

— Не малярией. Просто решил навестить родные края и покончить с кое-какими делами.

Мэгги, ожидавшей, что он хотя бы вскользь упомянет о происшедшем в Джайпуре, пришлось довольствоваться этим туманным объяснением. Эти дела могли относиться и к ней… Конечно, нет! Если он и помнил о Мэгги Герберт, то лишь как о подруге детства. Видимо, то дело касается скорее всего его тетушки Пиджин, которая пришла в негодование, услышав о награде, полученной им за освобождение Дворца ветров. Да и кто бы не разозлился? Вся эта история до крайности неприлична. А от Джереми они не получили ни слова об этом.

Герцог пристально наблюдал за Мэгги, однако, к своему разочарованию, не уловил ни тени вины, ни хотя бы легкого вздоха. Ее лицо осталось невозмутимым. Никакого упоминания о женихе или намека на грядущую перемену в жизни. Забыла об этом? Тогда мерзавец явно не заслуживал, чтобы о нем помнили. А может, она специально избегала разговора на эту тему?

Джереми посмотрел на заиндевевшие окна. Уже слегка посветлело.

— Ладно, кажется, мне следует взглянуть, не прибыл ли Питерс. Он должен был ехать за мной с пристани. С вещами.

Вещами? Мэгги понимала, что похожа на ревнивую торговку, но все же язвительно поинтересовалась:

— К числу твоих вещей относится и Звезда Джайпура?

Она сразу пожалела о сказанном. Тем не менее, пусть задавать этот вопрос не стоило, поговорить необходимо. Частичка ее сердца… совсем крохотная… несмотря на сообщения в «Таймс», продолжала надеяться, что никакой Звезды Джайпура нет. Что в благодарность за спасение Дворца ветров магараджа наградил Джереми конем или чем-либо еще.

Но ее ждало полное разочарование, ибо, удивленно посмотрев на нее, герцог сказал:

— Разумеется. Ты ведь не думаешь, что я оставил бы ее в Индии? Ну и парочка вы с Эверсом. Оба задаете глупые вопросы.

Мэгги с трудом верилось, что он мог стать таким бесчувственным. Как он изменился! Конечно, пять лет Джереми провел, сражаясь, убивая людей, разрушая… Но все-таки… Невозможно, чтобы человек был настолько жестоким, холодным… безразличным…

Хотя пять лет — большой срок. Ей ли этого не знать!

— Тогда поспеши. Нельзя заставлять ждать драгоценность вроде Звезды Джайпура.

Джереми недоуменно взглянул на нее, однако встал, расправил плечи.

— Полагаю, что так. Надеюсь, я увижу тебя за завтраком?

— Да, вряд ли нам удастся избегать друг друга, — ответила Мэгги, причем ее слова прозвучали скорее жалобно, чем саркастически, как она намеревалась.

Джереми решил не уточнять, что она имеет в виду. Мэгги явно чем-то расстроена, хотя непонятно чем. Если у кого-то и есть повод расстраиваться, так у него. Ведь это его бросили!

— Тогда доброго тебе сна, Фидо. — Он беспечно потрепал собачку по головке.

К удивлению Мэгги, ее маленький песик зарычал, и она упрекнула своего любимца:

— Джерри, прекрати! Как не стыдно!

Она не обратила бы внимания на свою оплошность, если бы герцог не вздрогнул.

— Господи, — прохрипел он. Никогда в жизни не чувствовал он себя так глупо. — Мэгги, ты назвала собаку моим именем?

Ее лицо сделалось пунцовым. Но все равно он бы узнал об этом.

— Джерри очень хорошее имя! — возмущенно ответила она.

— Ладно. Доброго тебе утра, Мэгги.

Повернувшись на негнущихся ногах, словно заводная игрушка, герцог не оглядываясь вышел.

Глава 13

Ну и пусть. Не так ужасно все и было. Она вела себя с достойной сдержанностью, не упала в обморок, не наделала других глупостей, не сказала ничего такого, что могло бы навести Джереми на мысль, будто она питает к нему какие-то чувства.

За исключением собаки.

Но с этим она справится. Увидит его за завтраком и придумает какое-нибудь объяснение.