По ту сторону рассвета - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 91

Тем не менее следующее сражение окончилось ничем, мяч снова ушел за границу бесплодно, а потом победили «черные», причем, почти тем же способом, каким пробил ворота противника Гили: завладев мячом, они связали свалкой «белых», в то время как несколько юношей пробежали прямо по груде сцепившихся тел, и что есть ног понеслись к «белым» воротам, передавая мяч друг другу, когда защитники ворот хватали и сбивали кого-то из них. Последний вполз с мячом в ворота противника, волоча двух защитников на себе, как кабан — охотничьих псов.

— Ровный счет — плохой знак, — проворчал Гортон. Почти одновременно с его словами обрушился шатер костра — теперь оставалось совсем мало времени.

Сквозь толпу к эльфам протолкался Нэндил.

— Ты опоздал, — сказал Эдрахил.

— Я пропустил все самое скучное, — возразил бард. — Как раз теперь, когда ни одно из войск не может себе позволить выжидать в обороне, и начнется главное.

И вправду — каждый отряд разделился на три неравные части. Большая, состоящая из самых сильных и неповоротливых, а также самых потрепанных в схватках, отошла к воротам, готовая их защищать, меньшая — из самых опытных, скорых и яростных бойцов — приготовилась сражаться за мяч, и у нее на подхвате оказались самые легконогие, главным образом юноши. Уже с трудом можно было разобрать, где «белые», где «черные» — и те и другие были в пыли и в крови.

Оба «войска» застыли друг против друга, готовые вступить в решающую схватку. Финроду подали мяч.

— В их легендах, — тихо проговорил он, — повествуется о камне раздора, который боги бросили на землю, чтобы посеять смуту между людьми.

С этими словами он размахнулся и швырнул мяч.

— Берен остался в обороне, — так же тихо заметил эльфам Эдрахил.

«Войска» сшиблись. Сначала наступали «черные» — вот они завладели мячом… Вот почти пробили оборону… Но нет… Нет…

Хардинг ошибся, поставив в наступление самых сильных бойцов, а в оборону — самых слабых, и сделав ставку на прорыв любой ценой. В обороне Берен, напротив, оставил сильнейших, остался сам — и сдержал натиск противника.

— А теперь — вперед, — прошептал Эдрахил. «Белое» войско не могло его услышать, но в каком-то странном согласии с его словами качнулось вперед. На мгновение стал виден Берен — проламывающийся сквозь ряды противника, расчищая дорогу тем, кто нес мяч. Новая схватка закипела у ворот «черных» — а их сильнейшие уже выбыли из строя.

Зрители орали не переставая, срывая глотки. Казалось, что груда яростно сцепившихся тел вот-вот прорвется в «черные» ворота или вовсе снесет их ко всем демонам — как вдруг кольцо бойцов распалось, и каждый, белый он или черный, выглядел так, словно потерпел поражение.

Объяснение оказалось простым — последние «черный» и «белый» поднялись с земли, держа каждый по обрывку мяча в руке. Песок просыпался. Игра закончилась ничем.

— Сука удача, — сказал юный Хардинг, выражая общие чувства. — Мы выигрывали.

Берен, не сильно, но обидно хлестнул парня тыльной стороной ладони по губам.

— Не хули удачу, — сказал он. — Я похулил ее — и вот, она отвернулась от нас.

Копья, огораживающие круг, вынимали из земли. Берен подошел к Финроду, коротко поклонился.

— Приглашаю на пир, Государь.

— Охотно принимаю приглашение, — ответил Финрод — и добавил намного тише: — Мне кажется, Дайборну дин-Финнемару нечего делать в твоем будущем войске.

— Благодарю, — так же тихо ответил Берен.

Надо ли говорить, что пир этот, устроенный на берегу горной речки, вливающейся в Малый Гелион, совсем не похож был на тот, что дал лорд Маэдрос. При свете костров и факелов кушанья и эль ставили прямо на землю, люди сидели кто на седлах, кто на бревнах, а кто и просто на том, что самой природой для сиденья предназначено. Весело играли музыканты, и в стороне от круга пирующих, в кольце костров, затевался другой круг — хоровод танца. Но была в этом некоторая натуга, и Финрод знал ее причину.

Он не знал, верить или нет в те предзнаменования, которые люди получают в своих играх и в другом гадании, которого он не без трепета ждал — в пении над чашей. Все годы, что он наблюдал за людьми, убедили его лишь в одном: чаще осуществление знамения зависит от веры в него, нежели напротив. В самом деле, Беор исполнил давнее пророчество, полученное кем-то из его предков над чашей — но ведь Финрод не один бродил тогда в Оссирианде, а люди в тот вечер радовались шумно, почти как сейчас. Не меньше десятка квэнди пришло бы узнать, что там такое — и, возможно, любой из них взял бы самодельную арфу, тронул струны — хотя бы из любознательности, особенно присущей нандор. И ему бы поклонились, и пошли за ним — Финрод оказался всего лишь первым…

Но ведь первым он оказался потому, что искал… Искал пути, которыми квэнди пришли в Белерианд, и обдумывал уйти по этим путям на поиски того народа, о котором Валар почти ничего не знали…

Сидя на месте почетного гостя, он поглядел на Берена — уже умытого, одетого в чистую и нарядную рубашку и расшитое зеленое полукафтанье. Тот был серьезен, если не печален. Вот с таким настроением и с мыслями о дурном знамении он возьмет в руки гадальную чашу и отопьет из нее — всего лишь вина, простого вина, Финрод знал это. Но знал и то, что, не будучи пьяны, мужчины народа Беора погружаются в странный полусон — под ритм, сходный с ритмом бьющегося сердца — и после короткого исступленного танца начинают петь. Ясные фразы чередуются в этой песне с почти бессвязными, но и те, и другие полны чарующе диких и прекрасных образов, которые потом толкуют княжеские барды — потому что поющий, окончив песню, не помнит из нее почти ничего. Часто на песню кто-то отзывается, порой — двое или трое, и тогда говорят, что судьбы их сплетены — и так оказывается впоследствии. Потому ли, что они сами в это верят? Или потому что среди знати народа Беора все всем приходятся родичами или свойственниками, и все связаны со всеми той сетью клятв, которая и делает беорингов — беорингами?

Словно уловив его мысли, Берен оборвал разговор с кем-то из горских старейшин, обернулся. Нет, то было не осанвэ, — он был наглухо «закрыт», — а просто острое чутье на чужой взгляд, развившееся за годы преследований. Финрод уже обратил внимание на то, что среди соплеменников Берен всегда «закрыт». Теперь он разделял с эльфами то, что сопровождает каждого из них в толпе людей — немолчный гул чужих мыслей, порой такого свойства, что лучше бы не владеть искусством соприкосновения разумов. Берен закрывался не для того, чтобы случаем не сказать чего-то лишнего — а для того, чтобы не услышать чего-то лишнего.

Финрод поделился этой мыслью с сидящим рядом Нэндилом.

— Я заметил, — шепнул тот. — Еще одно подтверждение тому, что ты в нем не ошибся. Как я понимаю, он не оставил намерения обратиться к этому древнему суеверию?

— Отчего ты думаешь, что это — суеверие?

— Ты знаешь, какие тайны занимали нас обоих и какими расспросами мы донимали Феантури. Я готов поверить, что Олофантур по воле Единого говорит и с людьми, ниспосылая им сны и видения — но не готов поверить, что он это делает только для тех, кто в подпитии доведет себя танцем до полубреда.

— А если зависимость иная? — спросил Финрод. — Если Олофантур говорит всегда и со всеми, но не все и не всегда могут прислушаться, и это — один из способов?

— Значит, не самый лучший. Я слышал, что у вастаков есть нечто подобное — только занимаются этим женщины, что пользуют спорынью и конопляное семя.

— Но беоринги никогда не пользовались ни тем, ни другим.

— Велика ли разница — и вино в большом количестве может вызывать видения.

— Смотри на Берена — этим вечером он выпил даже меньше, чем любой из нас. По людским меркам — почти нисколько. Я видел это гадание еще дважды — и каждый раз гадатель был трезв. Из чаши они отпивают два или три глотка. Дело не в вине.

— Согласен, дело в них. В любом случае посмотреть будет интересно…

Настала минута, когда пирушка утихла, а костры почти прогорели. Все больше и больше людей в молчаливом ожидании смотрели на Берена, который почти не пил и не ел все это время. И когда наконец на берегу среди пирующих воцарилось полное молчание, Берен встал, перешагнул через стоящие на траве блюда и прошел к другому краю круга, где сидел, уже наполнив чашу, Гортон. По правую руку от него сидел Хардинг, по левую — Нимрос, юный бард и целитель, сын и ученик славного своим искусством среди людей Белвина дин-Брогана. По словам горцев, юноша учился не только у него, но и у эльфийских бардов, и уже успел прославиться как целитель.