Между Амуром и Невой - Свечин Николай - Страница 44

Глава 23

Нерчинский каторжный район

Вечером того же дня лобовские эмиссары выехали из Томска далее на восток, в ямщицкой тройке с малым конвоем. Уголовными преступниками они не считались, платили исправно, и начальство не видело причин отказывать странным «спиридонам».

Начался последний отрезок пути в 2700 верст до Нерчинска через Красноярск, Иркутск и Верхнеудинск. От Томска начинаются жидкие леса с болотами и идут до Енисея. Путники вкусили полной мерой все тяготы Сибирского тракта: вечно пьяных возниц, немыслимые ухабы, жуткую мошку и полуживых от тяжелой службы лошадей. Даже опытный Лыков, объездивший уже и Европу, и Кавказ, нигде еще не встречал такого… На печально знаменитой Козульке — двадцатидвухверстовом, самом страшном переходе за Ачинском — коляска сначала дважды опрокинулась, а затем развалилась прямо на ходу. Лыкова и Челубея вывезли из беды почтальоны. Солдатик, что сопровождал их, сломал при падении ключицу и остался на станции Чернореченской. Дальше они ехали уже без конвоя, на вольных (в Сибири именуемых «дружками»), выдавая себя за торговых людей. То и дело обгоняли лобовцы пешие этапы, по колено в грязи месившие тракт. И арестанты, и конвоиры равно выбиваются из сил, а некоторые просто падают и умирают на этой адской дороге. Навстречу попадались длинные чайные обозы из угасающей уже Кяхты, а также казенные золотые эстафеты с кабинетских приисков, везущие по оказии в отпуск в Европу сибирских чиновников с семьями. Часто встречались идущие туда же, на запад, люди группами по пять-семь человек, одетые в рваные полушубки и азямы, тихие, боязливые, за версту сходящие с обочины и сдергивающие шапки — беглые с каторги. На тракте никому в голову не приходило ловить их или спрашивать документы; уж ежели сумели обогнуть Байкал и проскочить благополучно мимо Иркутска — их счастье, до самого Томска теперь не тронут.

Проехали самый красивый город восточнее Урала — Красноярск, переправились через суровый Енисей и оказались наконец в тайге. Потянулись бескрайние и однообразные леса, наполненные цветущими травами, но не дающие ничего взору — одна и та же бессменная картина с утра до вечера. Дорога стала лучше, а беглых на ней больше. Начали попадаться староверческие села. Сектаторы[127] — наиболее здоровая часть здешнего населения; в одном только Забайкалье их проживает более сорока тысяч. В Западной Сибири староверов называют «каменщиками», а в Восточной — «семейскими». Честные и трудолюбивые, они выгодно отличались от так называемых сибиряков, потомков каторжников и поселенцев, прославленных злобой и ленью. Села, поставленные сектаторами, вытянулись вдоль тракта. Они приятно поражали чистыми домами, а еще более гордыми и гостеприимными людьми, трудолюбием составившими себе невиданный в России достаток. Огромные шестистенки, комнаты заставлены фикусами и венскими стульями, стены обиты суконными обоями с ворсом — благодать! И у каждого в горнице — духовные книги…

Столицу Восточно-Сибирского генерал-губернаторства город Иркутск проскочили быстро; запомнился он Китайской улицей с китайской же ярмаркой, где Челубей, к горю хозяина, ударом кувалды сломал силовой аттракцион. Пересекли на шхуне неповторимый Байкал, наняли в Верхнеудинске курьерских и помчались дальше. Перевалили невысокий Яблоневый хребет, и через Читу, Нерчинск и Сретенск вышли на Кару. Всё, приехали!

Нерчинский каторжный район охватывает все Забайкалье до слияния Шилки с Аргуном и занимает площадь 650 000 квадратных верст. Это — как Франция, Бельгия, Нидерланды и Швейцария вместе взятые… Административным центром района является вовсе не Нерчинск, а Нижняя Кара. Название это здесь расхожее. Собственно Кара — это небольшая речка, впадающая в Шилку в двухстах верстах ниже Сретенска. В этом месте угрюмые лесистые горы расступаются и создают очень живописную и просторную долину; в центре ее расположен первый поселок Усть-Кара. В пятнадцати верстах выше по течению находится Нижняя Кара, местная столица, в которой живёт всё здешнее начальство. Ещё в тридцати верстах выше, где долина исчезает и снова появляются горы, притулилась третья Кара — Верхняя. В районе находятся четыре исправительных тюрьмы (одна из них политическая), и четыре группы собственно каторжных тюрем на казенных серебряно-свинцовых рудниках; всех арестантов числят в три тысячи человек. Охрана — четыре пехотных казачьих батальона и жандармская команда при «политиках».

Лыков с Челубеем добрались до Нижней Кары на сорок третий день после выхода из Москвы. Была уже вторая половина августа; густо резвилась мошка, стояло тягучее теплое сибирское лето. Городок разросся вокруг новой тюрьмы на шестьсот заключенных, самой большой в Забайкалье. Площадь перед ней сформировали каменные здания администрации и каменная же церковь, все остальное вокруг было скроено из лиственницы. Веером от площади расходились улочки с крепкими ухоженными избами с палисадами, затем вскоре они вдруг обрывались, и вверх по склонам сопок карабкались уже пригородные слободы, застроенные какими-то грязными курятниками. Самая высокая из сопок удивляла своим видом: одна половина её была лесистой, а вторая лысой, как голова каторжного. По этой причине гору прозвали Арестантская башка; туда ходили за дровами. Город состоял из трех частей: ядро — тюрьма и власть; мякоть вокруг — мещане и прочие люди свободных сословий; и наконец снаружи, словно скорлупа — колонии поселенцев. Эти клоаки окружали каждый город в Забайкалье; в них селились вышедшие из каторги, и еще так называемые «вольные», то есть, каторжники, кто своим поведением, а чаще деньгами выслужил легкие работы.

Человек, которого искали Лыков с Челубеем, тоже был вольным. Иван Богданович Саблин состоял писарем в канцелярии каторжного района, пользовался доверием начальства и обитал в собственном домике на хорошей улице. Правила для вольных просты: появиться на утренней и вечерней поверках; не выходить из дома после семи часов вечера; не покидать без разрешения границ района. Жалование за вольную работу выдавалось натурой, потому не возбранялось вести подсобное хозяйство. Вот почему, прибыв в город в пять часов пополудни, посланцы Лобова обнаружили своего резидента копающимся на огороде.

Саблин, видимо, ожидал гостей и потому не удивился. Челубей сказал просто:

— Мы от Анисима Петровича.

Писарь отложил мотыгу, кивком отпустил помогавшую ему бабу и усадил гостей на скамью у задней стены двора, с улицы не видимую.

— Вот, здесь ваше жалование за полгода, — Челубей выложил из мешка девять тысяч рублей, полученных ими позавчера в читинской переводной конторе по привезенной из Петербурга ассигновке.

Саблин молча сунул пачки ассигнаций за пазуху. Лыков внимательно изучал его, и резидент ему нравился. Есть люди, похожие на деревья: один смахивает на дряблую осину, другой — на крепкий и самодовольный дуб. Иван Богданович видом своим напоминал кряжистую и сильную, спокойную сосну — весь какой-то битый, опытный, умеющий выживать…

Постепенно они разговорились. Лыков, представившись, сказал:

— У нас два поручения. Первое — помочь вам, и не только деньгами, но и устранить затруднения, которые возникли. Нужно зачистить начало «Этапной цепочки»… до блеска. Если надобно применить для этого силу — скажите; но лучше бы, по-моему, обойтись только деньгами. Вот здесь тридцать пять тысяч на расходы по службе; если мало, мы привезем из Читы еще.

Второе поручение — разобраться, кто охотится за нашими «золотыми фельдъегерями», и наказать их, вернув по возможности золото. Нам нужно ваше мнение, как здешнего человека: слухи, подозрения, догадки. Может, кто что сказал в кабаке, или человек неожиданно разбогател… Оба курьера пропали между Желтугой и Усть-Карой, на обратном пути. Нам с Яковом придется пробраться туда и вернуться по их следам, разнюхивая всё по дороге. Потребуется ваша помощь — как в организации поездки, так и в самом расследовании.

127

Старое написание слова «сектанты».