Между Амуром и Невой - Свечин Николай - Страница 49

А сегодня Челубей весь день занимается какими-то делами, не посвящая в них Лыкова. У него действительно оказались секретные инструкции и особые полномочия. Когда он заметил обиду со стороны Алексея, то просто сказал:

— Так надо. Есть один секрет, который ты не должен пока знать. Слишком мало времени ещё служишь у Анисима Петровича. Придет время — всё узнаешь.

Вернувшись в саблинский дом, Лыков до вечера собирался в дорогу. Вычистил и зарядил оружие, уложил патроны, деньги, спички, пищевые припасы, одеяла и прочий необходимый скарб. В одиннадцать лег спать. Сожительница Саблина, толстая сорокалетняя Авдотья, присланная из Вологодской губернии за отравление снохача-свекора, постелила ему в летней кухне. Уставши за день, Лыков мгновенно уснул. Он долго плутал в каких-то обрывках сновидений, без системы и смысла. Потом вдруг увидел отца, сбивающего лопатой лёд во дворе их дома в Благовещенской слободе. По времени это было до ухода Алексея на войну, когда он доканчивал последний класс гимназии. И раньше он видел отца во сне, но словно бы в прошлой жизни. Теперь было по другому. Лыков понимал, что отец давно умер, осознавал, что это сон, что он дремлет и скоро проснется; жалел, что о многом не договорил с батюшкой и молча с любовью смотрел на него. А отец отставил лопату и так же молча улыбался сыну. Они даже поговорили о чём-то незначительном, и отец погладил Алексея по голове. Потом он исчез и замелькал бессмысленный калейдоскоп, и потом вдруг появился Буффало.

— Фёдор, и ты пришёл! — обрадовался Алексей. — Какой хороший сон…

Но Буффало был серьёзен и неулыбчив.

— Алексей! — сказал он тревожно. — Проснись, немедленно проснись!

— Федор, а ты знаешь, что у тебя ещё один сын есть? — хотел обрадовать его Лыков. — Большой уже, и очень на тебя похож; славный парень.

— Некогда теперь, Алексей, потом расскажешь. Тебя хотят убить. Немедленно проснись!

И Лыков проснулся, сразу, без перехода. И сразу же услышал сдерживаемое дыхание и почувствовал присутствие в комнатке другого человека. Начинало светать, в сумерках проступали контуры предметов, и в углу Алексей увидел силуэт. Вскочив, как на пружинах, он принял боевую стойку, выставив вперед кулаки. Человек — а это оказался Самболат Алибеков — тут же, не раздумывая, бросил нож и кинулся на улицу; Алексей рванул за ним. Выскочив за калитку, Лыков обнаружил, что вдоль улицы к нему бегут Хогешат с Имадином. Спешат, запыхались и машут руками, а их брат улепётывает в другую сторону.

— Он что у вас, только спящих может резать? — гневно закричал он. — Настоящий джигит!

Молодые люди уже добежали до него, но подойти не решились, стали поодаль.

— Мы… догадались, куда он собрался… слишком поздно! — выдохнул Имадин. — Извини… не успели бы… Я не сказал тебе вчера, постыдился: Самболат дурной человек. Трудно такое говорить о старшем брате… но это так… Мы с сестрой много из-за этого страдали и решили: всё, хватит! Вчера был разговор о Хогешат: он хотел отвести её к Бардадыму, а я не позволил; чуть не подрались… Тогда Самболат решил убить тебя. Думал, наверное, поднять этим уважение к себе у абреков… Еще раз извини — мы не успели, но очень рады, что у него не получилось. И — он нам больше не брат.

— Ладно, — примирительно сказал Алексей. — Вы двое ни в чём передо мной не виноваты. Скажите лучше, нашли, где спрятаться на эти четыре дня?

— Да. Нас укроют двоеданы[143]. Зимовье Буслейское, между Нерчей и Куенгой, в восьмидесяти верстах отсюда к западу. На площади есть церковная лавка, там сидельцем Диомид. Он нас отвезет и там оставит; когда вернешься, разыщи его, он объяснит дорогу.

— Вот это славно! — обрадовался Лыков. — Не тяните только, уезжайте как можно раньше, а то Самболат сдаст вас Бардадыму. Вот ещё сто рублей, пригодятся.

Тут со стороны огорода бесшумно появились Челубей с Саблиным и воззрились на кавказцев: Яков удивленно, а Иван Богданович недовольно. Алексей вытолкал брата с сестрой за калитку и подошел к ним.

— Какая красивая! Кто это такая? — наскочил с расспросами заинтригованный Челубей, но Саблин оборвал его:

— У вас, Алексей Николаевич, способность наживать себе врагов. Бузуй в лазарете с сотрясением мозга, а Юс Большой бегает по городу со свинцовой трубой, вас разыскивает. Пора вам отсюда уезжать для вашей же пользы.

— Вещи я все собрал; когда выезжаем?

— Да прямо сейчас. Повозка на огородах. Пока рано, надо вырваться из Нижней Кары. Жду вас обратно через четыре дня на пятый…

Глава 25

Осиное гнездо

Майор Таубе лично привез письмо, полученное им на «Крыше Мира», в столицу. Британцы налаживали канал связи из Тибета с Петербургом, с привлечением офицера российской армии — в этом следовало разобраться.

В тихом внутреннем корпусе Военного министерства Енгалычев выложил перед ним на стол формуляр поручика Громбчевского. Родился 15 января 1855 года в Ковенской губернии. Отец выслан в Сибирь за участие в восстании 1863 года; имение конфисковано в казну. Бронислав окончил в Варшаве русскую гимназию и был принят в Петербургский горный институт, где получил основы знаний в геологии и картографии. Не закончив курса, поступил в 1873 году на военную службу в Кексгольмский Гренадерский Императорский Австрийский полк, откуда был командирован в Варшавское юнкерское училище. Закончил его по первому разряду, но в гвардию, по неимению средств, не вышел. В 1876 году Громбчевский был переведён, по собственной просьбе, в 14-й Туркестанский линейный батальон; состоял ординарцем при М.Д.Скобелеве, затем при князе П.Л.Витгенштейне (ныне служащем в Благовещенске). Участвовал в Алайском походе 1876 года и штурме Самарканда в 1878 году; награждён орденами Анны 3-й степени и Станислава 4-й степени с мечами. В настоящее время — старший чиновник особых поручений при начальнике Ферганской области. В совершенстве знает фарси, сартский (узбекский) и таджикский языки; награжден Cеребряной медалью Императорского русского географического общества за тысячеверстную сьемку ранее неизвестного района Кашгарии с городом Хотан. Отзывы начальства — самые положительные.

Письмо от капитана Янгхазбэнда, подписанное «купец Петров», послали по назначению. Оно было адресовано в магазин по продаже составов для истребления насекомых с помощью огнестрельного оружия, что в 5-й линии Васильевского острова. Между строк рядового делового отношения симпатическими чернилами были вписаны вопросы о планах МИДа и Военного министерства в отношении желаний эмира Афганистана захватить княжества Шуган и Рушан. Вопросы были подписаны сэром Чарльзом Макгрегором, генерал-квартирмейстером Британской Индийской армии и начальником ее Разведывательного департамента. Самый характер этих вопросов явно указывал, что в обоих упомянутых российских министерствах у британцев имеются агенты!

Но особо настораживала особняком вписанная фраза: «Передайте Владимиру, что он определенно может обещать Лобову нейтралитет Китая в отношении разработок на Жел-Тэ на ближайшие три года. Пусть поспешит с реализацией известного плана». Неужели имелся в виду тот самый Лобов, «король» преступного мира Санкт-Петербурга, о котором недавно рассказывал Благово? А Жел-Тэ — это речка Желтуга, куда командировали «демона» Алексея Лыкова! Вот так так… В огороде бузина, а в Киеве дядька. Кто же тогда Владимир?

За магазином в 5-й линии установил плотное, но аккуратное наблюдение. Разведка сняла квартиру в доме напротив, и четыре офицера в статском, при двух пролетках во дворе, дежурили там день и ночь.

Первым пришел бороться с насекомыми давний знакомый генерала Енгалычева сэр Адриан Хинтерроу. Этот британский подданный уже пять лет держал в Петербурге представительство компании «Труццарди энд Нойгебауэр», торгующей балатой и гуттаперчей. Хинтерроу попал в поле зрения разведки на прошлую Пасху, когда проиграл три тысячи рублей столоначальнику из Азиатского департамента МИДа. Такие проигрышы всегда наводят на нехорошие мысли… За британцем начали поглядывать и выяснили, что он до смерти любит обедать с офицерами из Военно-Инженерного управления Военного министерства, причем всегда оплачивает счёт за всю кампанию. Окончательно сэр Адриан попался месяц назад: след от перехваченных Таубе на Памире секретных чертежей русской подводной лодки привел прямо в «Труццарди энд Нойгебауэр».

143

При Петре Первом староверы платили двойную подать (две дани), за что и назывались двоеданами.