Безоглядная страсть - Кэнхем Марша - Страница 2

Ферчар еще больше уверился в этом, когда в середине июля 1745 года на Гебридских островах высадился принц Чарльз Эдвард Стюарт, бежавший из Франции с твердым намерением вернуть английский и шотландский престол, некогда отнятый у его отца. В августе принц поднял в Гленфиннане знамя Стюартов и провозгласил себя регентом. К ужасу уверенных в своей непобедимости англичан, Карлу Эдуарду удалось захватить Эдинбург и наголову разбить своих противников под Престонпаном. Окрыленный победами, принц, укрепив свои позиции в Шотландии, направился во главе отчаянных горцев в самое сердце старушки Англии. Когда мятежному Стюарту удалось без особого труда дойти до Дерби — а это всего в полутораста милях от Лондона, — перепуганный не на шутку английский самодержец погрузил свои пожитки на корабли, приготовившись в любую минуту покинуть порт.

Как и все добивавшиеся независимости шотландцы, Ферчар воспринял сообщения о победах принца с огромным воодушевлением. Словно помолодев на целый век, старик готов был в любой момент взяться за оружие, несмотря на то что это серьезно осложнило бы отношения всего клана Фаркарсонов с недавно породнившимся с ними Ангусом Моу — главой клана Макинтошей.

Тот факт, что муж его внучки не повел своих людей на подмогу принцу, а, напротив, оказался одним из двенадцати влиятельных племенных вождей, принявших важные посты в правительственной армии, Ферчар воспринял как личное оскорбление, тем более что это было сделано в тот момент, когда принц был близок к победе. Сам же Ферчар оставался одним из наиболее непреклонных сторонников мятежного Стюарта, и за его голову уже была назначена немалая сумма — как и за головы всех трех кузенов Энни.

Рано потеряв мать, большую часть своей юности Энни провела в суровом обществе Роберта, Эниаса и Джеймса Фаркарсонов. Несмотря на то что Бог отнюдь не обделил Ферчара потомством (десять детей, восемьдесят шесть внуков, а правнуков и вовсе не сосчитать), лишь Энни и вышеупомянутая троица были для старика по-настоящему дороги. На них Ферчар возлагал не только свои личные надежды, но и неотделимые для него от личных надежды всей Шотландии. Гордые, как орлы, бесстрашные, как львы, умные, неприхотливые, эти четверо боролись бы за дело Стюартов до последнего вздоха.

С первого дня восстания Роберт, Эниас и Джеймс сразу же присоединились к своему деду, скрывавшемуся в тайном убежище в горах. Не раз, рискуя жизнью, братья совершали походы из Инвернесса в Абердин, из Абердина в Арисэйг, поддерживая связь между кланами и информируя друзей о том, что происходит к югу от шотландской границы. Именно они сообщили горцам о блестящей победе шотландцев над войсками генерала сэра Джона Коупа под Престонпаном, о продвижении принца на юг Англии, о падении Каролайла, Манчестера и, наконец, Дерби.

Энни не раздумывая присоединилась к братьям. Ничто не могло помешать этому решению — ни то, что она женщина, ни то, что ее муж перешел на сторону врага. Энни всегда была ближе к своим кузенам, чем три другие сестры — глупейшие существа, способные лишь штопать мужьям носки и нянчить детей. От кузенов Энни сумела научиться тому, чем не каждый мужчина может похвастаться — скакать на коне словно ветер, выслеживать зверя на охоте, стрелять из лука и ружья. Она могла не моргнув глазом послать дротик в самое «яблочко», а если было настроение, опустошить одним махом пинту крепчайшего эля. Когда Ангус категорически запретил ей общаться с «мятежной» родней, а сам, облачившись в форму королевских войск, повел отряд в четыреста человек в Ганновер поддерживать «законную власть», Энни просто взбесилась от злобы.

Она поежилась в седле, представив, как взбешен будет ее муж, случись ему узнать об этой поездке жены. Свой запрет Ангус мотивировал тем, что слухи о связи Энни с бунтовщиками быстро дойдут до ушей Дункана Фобса, лорда-президента Высшего суда по гражданским делам. Но пытаться запретить Энни Фаркарсон общаться с родней — все равно что запрещать птице летать. Ангус так и не понял, что роль светской дамы, шелка, кринолины для его жены лишь маска, позволяющая ей скрыть свое подлинное лицо. В глубине души Рыжая Энни, как звали ее свои, оставалась все той же необузданной дикаркой, для которой родство крови всегда было сильнее брачных уз.

Мысль о браке никогда не вызывала в сердце Энни священного трепета — с ранних лет она привыкла смотреть на предстоящее замужество как на неизбежное зло. Но и в страшном сне ей не могло привидеться, что судьба уготовит ей стать законной супругой владельца Моу-Холла. Еще пять лет назад Энни рассмеялась бы в лицо любому, осмелившемуся так подшутить над ней.

Впрочем, думала она, Ангус и сам отреагировал бы точно так же. Да, Ангус родился в Шотландии, но образование получил в Лондоне, к тому же объездил чуть ли не весь мир и в сокровенных мечтах наверняка прочил себе куда более блестящее будущее. Вряд ли ему хотелось возвращаться на родину и становиться главой клана. Не говоря уже о помолвке, заключенной его родителями тогда, когда сам Ангус пешком под стол ходил…

Перед замужеством за Энни увивались сразу два кавалера, один достойнее другого, и она мучилась, не зная, кому из них отдать предпочтение… Но судьба в лице Ферчара распорядилась иначе. Любые доводы — что Ангус на двенадцать лет ее старше, что он всего лишь четвертый сын в семье — отскакивали от старика как от стенки горох. Главным аргументом было для Ферчара то, что этот брак — блестящий шанс породнить два могущественных клана. Не важно, что Лахлан, отец Ангуса, заключая в свое время эту помолвку, в глубине души, возможно, надеялся, что девчонка умрет еще в детстве.

Кто тогда мог предсказать скоропостижную кончину самого Лахлана и последовавшие за ней смерти троих его старших отпрысков, очевидно, заразившихся чем-то друг от друга? Все богатство и чины отца (не такое уж завидное наследство, если подумать о том, какую ответственность берет на себя человек, становящийся во главе клана!) в одночасье свалились на плечи Ангуса, который в сей скорбный момент жил себе где-то во Франции и ни о чем не подозревал. Ангус был так далек от всего этого, что ему потребовалось как минимум месяца четыре, чтобы сжиться наконец с новой ролью.

Ферчар, разумеется, сразу же вспомнил о старом уговоре. Еще бы, статный, с иголочки одетый джентльмен с безукоризненными манерами и впрямь мало походил на прежних кавалеров Энни — грубоватых парней, верхом галантности для которых было подстеречь девицу где-нибудь в укромном месте и насильно сорвать с ее губ поцелуй. Изъездивший полсвета, перечитавший гору книг, изучивший массу наук… и к тому же далеко не бедный.

Разговор с Ферчаром Ангус сразу же начал с весьма прозрачных намеков на то, что его рыжеволосое сокровище не бог весть какая выгодная партия для птицы столь высокого полета, как он, и это, мол, дает ему право диктовать свои условия. Разговор этот, происходивший в огромной, уставленной множеством редчайших фолиантов библиотеке Моу-Холла, продлился ни много ни мало восемь часов — Ферчар не собирался расстилаться перед новоиспеченным главой клана Макинтошей. Даже имение будущего зятя в двенадцать тысяч душ — неслыханное богатство! — не произвело на старого солдата должного впечатления. Наконец после бурных дебатов сторонам удалось договориться по всем вопросам, и через несколько дней Энни с замирающим сердцем, на дрожащих ногах переступила порог церкви в Абердине. В том, что она связывала свою жизнь с нелюбимым и нелюбящим, почти незнакомым человеком, было еще полбеды. Самым ужасным было то, что на всю оставшуюся жизнь Энни предстояло сменить свободу родных лесов и полей на скуку светских приемов и балов, а простую, не стесняющую движений одежду — на душные шелка и вериги корсетов и кринолинов.

Лишь на полпути к алтарю Энни в первый раз увидела человека, с которым ей предстояло связать себя брачными узами на всю оставшуюся жизнь. Солнечный луч, проникавший сквозь высокое окно храма, образовал над густыми, безукоризненно уложенными каштановыми волосами великолепную световую корону. Облаченный в небесно-голубой кафтан поверх белого атласного камзола, богато украшенного золотым шитьем, Ангус вполне сошел бы за одетого по последней моде французского щеголя, если бы не клетчатый плед, перекинутый через плечо и скрепленный брошью с гербом и девизом клана. Блеск от начищенной шпаги, висевшей на боку, резал глаза.