Меч и роза - Кэнхем Марша - Страница 16

Алуин осмотрел пистолет, вгляделся в узоры на рукоятке, отметил, что оружие прекрасно уравновешено, одобрительно кивнул, обратив внимание на искусно сделанный прицел. На пластинке замка значились имя оружейника, фамильный герб и цифры – 1742 год.

– Настоящий шедевр, – пробормотал Алуин, возвращая пистолет графу. – К сожалению, среди нас нет опытных оружейников... точнее, нет вообще никаких. Боюсь, ваши таланты будет некому оценить.

Граф явно растерялся:

– Но я проделал такой долгий путь, синьор! Я готов выполнять любую работу. Мы, итальянцы, высоко чтим вашего короля Якова. Он сражается не на жизнь, а на смерть – как и его сын.

– Верно, – улыбнулся Алуин и перевел взгляд на Алекса, но тот уже смежил веки, приоткрыл губы, дыхание стало ровным и глубоким. Маккейл вдруг нахмурился: – Вы говорите, что вас заставили служить Англии. Каким образом?

Итальянец хитро усмехнулся:

– Англичане решили: если Джованни Фандуччи делает пистолеты, значит, он сумеет заставить огромные штуковины стрелять дальше и точнее.

– Штуковины? Вы хотите сказать – пушки?

– Да, да! Пушки!

– И вам это под силу?

Граф заметил заинтересованный блеск в серых глазах Алуина и заговорщицки улыбнулся:

– Конечно, синьор. Если я делаю пистолеты, то просто обязан знать, как устроены пушки.

– И вы смогли бы обучить десяток крестьян заряжать пушки и стрелять из них?

– Синьор Маккейл! – Итальянец торжественно выпрямился во весь рост. – Я, Джованни Альфонсо Фандуччи, научу птиц плавать, если об этом меня попросит принц!

– Хватит и азов артиллерийского дела, – сухо заметил Алуин. – Ради них стоит тащить пушки за собой – вместо того, чтобы утопить их в болоте.

– О, зачем же, синьоры! Нет, нет, я научу вас стрелять!

– В таком случае – добро пожаловать в армию мятежников, – протянул руку Алуин. – Сначала я представлю вас лорду Джорджу Меррею. Уверен, он будет рад видеть вас в наших рядах.

– Точно, – добродушно согласился Струан, с явной неохотой отдавая пистолет владельцу. – Кстати, у меня есть тост. Поддержишь, Маккейл?

– Как только вернусь.

Струан перевел взгляд на Александера.

– Ладно, я принесу бочонок сюда, только прежде проведаю наш отряд. Фандуччи! Можете составить нам компанию – конечно, если у вас крепкий желудок.

– Простите, синьор, – последовал любезный ответ, – но моя семья делает лучшее вино в Италии. Дети в роду Фандуччи начинают пить его сразу, как только их отнимают от груди, и вскоре уже пьют наравне со взрослыми мужчинами. Пожалуй, мне следует предупредить: у вас нет ровным счетом никаких преимуществ.

Максорли расплылся в широкой ухмылке, его ноздри дрогнули от радостного предвкушения.

– Стало быть, дружище, ты за себя ручаешься? И готов поставить на кон что угодно?

Граф высоко вскинул брови:

– Поставить на кон, синьор?

– Да – хотя бы эти отличные пистолеты. Фандуччи машинально сжал рукоятку одного из пистолетов.

– А вы, синьор Струан? Вы можете поставить что-нибудь столь же ценное?

Под густыми усами Струана блеснули ослепительно белые зубы.

– У меня есть кое-что получше: ужасное, смертоносное оружие – Огнеглазая Рита.

– Струан!

Максорли поднял руку, заставляя Алуина замолчать. Граф медлил в растерянности.

– Позвольте узнать, что это за оружие? Максорли весело рассмеялся:

– Оружие, при виде которого у любого взрослого мужчины подкашиваются ноги. Оно обжигает, как огонь, и превращает тело в камень!

– А, вот оно что! – негромко воскликнул Фандуччи. – Это женщина! В таком случае... – он элегантно поклонился, – я согласен.

– Победитель получает все?

Граф учтиво кивнул.

Перепачканный кровью и болотной тиной горец расхохотался, разбудив с десяток раненых. Обхватив здоровенной ручищей узкие плечи итальянца, он повел его прочь, напоследок подмигнув Алуину:

– Я скоро вернусь, Маккейл, ты и соскучиться на успеешь.

– Вот уж не знаю, горевать мне или радоваться, что я не присоединился к ним, – пробормотал Алуин.

– Ты забыл, что выигрыш – Рита? – Алекс приоткрыл глаза. – Считай, что тебе повезло.

Глава 4

Дерби, декабрь 1745 года

Кэтрин ехала шагом по залитой солнцем тропе, под копытами лошади похрустывал утренний ледок. Деревья стояли обнаженные, давно лишившись летней праздничной зелени. В просветы между голыми ветками виднелось прозрачное небо такого пронзительного голубого цвета, что на него было больно смотреть. Солнце припекало спину, заставляя на время забыть о зимнем унынии, о мрачной тишине комнат Роузвуд-Холла.

Воздух был чист и свеж, откуда-то тянуло дымом костра. Через поле Кэтрин проскакала быстрой рысью, от которой у нее раскраснелись щеки. Ее волосы, неизменно отказывающиеся подчиняться гребням и шпилькам, выбились из прически и разметались по плечам, заблистали на лавандовом бархате амазонки. Лиф амазонки плотно облегал фигуру, а пышная юбка с глубокими складками свисала почти до земли. Воротник и рукава украшали кремовые кружевные оборки, при ходьбе мелькали кружевные юбки над каблуками сапожек из мягкой марокканской кожи.

Кэтрин ненавидела зиму, особенно декабрь, когда даже в доме воцарялись промозглый холод и сырость. Яркие краски осени уже поблекли, опавшие листья потемнели и скукожились от мороза. Дни стали короткими, хмурыми и унылыми, вечера – бесконечными, одинокими и мучительными, их приходилось коротать, сидя у камина.

Еще неприятнее было думать о надвигающихся снегопадах. Кэтрин знала, что ясный солнечный денек – лишь краткая прелюдия к долгой, утомительной зиме, когда мокрые хлопья снега оседают на одежду, портят обувь, вызывают отчаяние и беспросветную тоску. Она недолюбливала зиму даже в детстве, не испытывая ни малейшего желания кутаться в плотную одежду из кусачей шерсти, скользить по льду и оступаться в глубоком снегу. К счастью, в этом году снегопады в Дербишире пока были редкими, снег таял сразу, как только выпадал. Но до Кэтрин доходили слухи о снежных бурях на севере, о суровых ветрах, о граде, о густых туманах.

Она слышала, как погоду обвиняют в том, что армию Чарльза Эдварда Стюарта не удалось остановить на границе Англии и Шотландии. Три пограничных батальона и семь полков пехоты снег и туман задержали в Ньюкасле, помешав маршалу Джорджу Уэйду двинуться маршем навстречу мятежникам.

Воспользовавшись непогодой, армия принца перешла границу восьмого ноября, после того как разделилась пополам. Один отряд двинулся по западному пути, через реку Твид, другой – по восточному, через Эск. На следующий день мятежники, численность которых возросла и, по слухам, достигла двадцати тысяч человек, встретились на окраинах Карлайла и осадили город и крепость, которые капитулировали уже четырнадцатого ноября. Пятнадцатого ноября Чарльз Стюарт с триумфом въехал в первый захваченный им английский город и провозгласил своего отца королем, а себя – регентом в присутствии лорда-мэра и толпы горожан.

Как это ни странно, даже в парламенте никто не воспринимал угрозу вторжения всерьез, никто не позаботился поставить заслоны на крупных английских дорогах. Десяток патрулей, которые охраняли границу и сообщали о волнениях близ нее, были либо сметены лавиной горцев, либо поспешно бежали, не удосужившись заметить местонахождение и численность противника. К моменту битвы при Престонпансе в регулярной английской армии числилось менее шести тысяч человек. После ошеломляющего известия о победе принца за подмогой пришлось обращаться в Голландию. Из Европы вызвали Уильяма, герцога Камберлендского, адмиралу Вернону было приказано прекратить патрулирование Средиземного моря и ввести флот в Ла-Манш.

Переброска флота и армии с континента затянулась, а армия якобитов уже двадцатого ноября двинулась дальше на юг и быстро преодолела расстояние, отделяющее Ланкастер от Престона. Маршал Уэйн, который уже знал о позорном поражении армии Коупа, не решался вступить в сражение с противником, имеющим численный перевес, предпринял всего одну вылазку из Ньюкасла, но был вынужден поспешно спрятаться в городской крепости.