Меч и роза - Кэнхем Марша - Страница 5

Брак пойдет ему на пользу, думала Кэтрин. Как и рождение ребенка.

Она перевела взгляд на пять золотых монет, блестящих на фоне серой лайковой перчатки, и вспомнила вторую часть пари: она поклялась заставить Гамильтона Гарнера сделать ей предложение, прежде чем ей исполнится девятнадцать. Выиграла ли она, если вышла замуж годом раньше, но совсем за другого человека?

Улыбаясь, она вложила монеты в ладонь Гарриет.

– Это моему племяннику, – прошептала она, – или племяннице... как распорядится судьба.

– Судьба тут ни при чем, – решительно заявил Демиен. – Я уже решил, что у нас будет трое сыновей и три дочери – именно в таком порядке, и не иначе.

– Вот как? – усмехнулась Кэтрин. – А если Господь одарит тебя только дочерями?

– Тогда мы назовем их всех в честь моей сестры и будем надеяться, что они разобьют множество сердец!

Со смехом Кэтрин и Гарриет подхватили его под руки и направились к распахнутым дверям церкви, в которые вливалась струя бодрящего осеннего воздуха. На крыльце их мгновенно обступили гости, и Кэтрин, улучив минуту, незаметно выскользнула из толпы. Она была не расположена вести словесные поединки с чопорными матронами, которые стаей, подобно грифам, набрасывались на самые пикантные подробности сплетен и скандалов. Ни одна из этих светских хищниц не упускала случая нанести удар исподтишка, а Кэтрин никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной и уязвимой, как теперь, через шесть недель после возвращения в Дерби. Взбираясь по общественной лестнице, мистрис Эшбрук приобрела немало врагов и соперниц, которые были только рады случаю отомстить ей.

Местное общество до глубины души возмутило то, что она дерзнула появиться в Дерби после того, как стала призом для победителя дуэли, которую затеяли двое мужчин – по-видимому, ее любовники. Поскольку Кэтрин вернулась домой одна, она наверняка стала бы посмешищем, если бы не роскошная новенькая карета, запряженная четверкой, второй экипаж и шестеро слуг в ливреях, внесших в дом бесчисленные набитые сундуки, свидетельство богатства и щедрости ее супруга.

Кэтрин пришлось отвечать на нескончаемые вопросы – к счастью, при этом Демиен не покидал ее ни на минуту. Да, Рефер Монтгомери очень богат. Да, он преуспевающий делец, его имя и репутация широко известны в кругу судовладельцев, он уже давно поддерживает торговые отношения с колониями. Вот и теперь он отправился в одну из колоний, отложить поездку не удалось. Он настоял, чтобы Кэтрин покамест погостила в Роузвуд-Холле и развеяла сомнения родных и друзей насчет ее брака.

Если сэра Альфреда и терзали угрызения совести, то он забыл о них в ту же минуту, как только увидел дочь, разряженную в шелк, атлас и белый горностаевый палантин. Демиен с блеском сыграл свою роль, превознося достоинства Монтгомери, и в конце концов сэр Альфред уверовал, что в ту роковую ночь принял мудрое решение. Влиятельный и предприимчивый зять не повредит ни репутации самого сэра Альфреда, ни состоянию Эшбруков; наведя справки, сэр Альфред вложил деньги в «Компанию Монтгомери». Если кто и удивился, узнав о размерах состояния Монтгомери, так это Кэтрин: она считала его вымыслом, таким же, как фамилия владельца.

Выйдя замуж за Александера Камерона, она очутилась в нелепом положении: она имела все, что могла бы пожелать, и в то же время не имела ничего.

Она надеялась, что свадьба Демиена выведет ее из состояния апатии, но уже в начале вечера поняла, что чуда не произойдет. Мужчины в напудренных париках, скользящие по бальному залу в атласных, как у Арлекина, костюмах, лишь напомнили ей вечера в Ахнакарри. Там собирались горцы в одеяниях из кожи и клетчатой шотландки, они танцевали, выплескивая чистую, неподдельную радость. Здесь женщины расхаживали по бальному залу с приклеенными, застывшими улыбками, высоко вздернув напудренные носы, выставив напоказ выпирающие из корсетов груди, затянув талии так туго, что оставалось лишь гадать, как им удается дышать. В Шотландии женщины без стеснения заливались смехом, ели с аппетитом, весело болтали и пили, даже не пытаясь в притворной скромности опустить ресницы.

Терпение Кэтрин иссякало по мере того, как шампанского в ее бокале становилось все меньше. Под каким-то предлогом она покинула зал и нашла в саду тихую, уединенную тропинку. Еще полчаса – и гости увлекутся флиртом, пары разойдутся по укромным углам, станет ясно, кто хищник, а кто жертва, и никто не хватится Кэтрин, даже если она ускользнет к себе в спальню. Демиен и Гарриет поймут и простят ее, а до остальных ей нет никакого дела.

По местным меркам, дом Чалмерсов был скромным, но сад содержали в безукоризненном порядке. Отец Гарриет, знаток греческой истории, превратил парк в волшебный уголок с широкими аллеями, лабиринтами и статуями. Кэтрин особенно любила грот, где богиня любви Афродита возлежала в окружении неподвижных каменных голубей. Не раз Кэтрин случалось сидеть в гроте на чугунной скамье, вглядываясь в холодное мраморное лицо богини.

– Мне следовало бы возненавидеть тебя за все, что ты сделала со мной, – прошептала Кэтрин.

Никто не ответил ей, только где-то вдалеке заухала сова.

– Что ж, смейся! Раньше мне и в голову не приходило искать уединения во время бала.

Вздохнув, Кэтрин откинулась на спинку скамьи, с удовольствием сбросила тесные туфли и пошевелила затекшими пальцами, подставляя их прохладному воздуху. Небо над головой походило на огромный хрустальный амфитеатр, украшенный миллионами блестящих звезд. Думая о них, Кэтрин невольно улыбнулась и представила себе, как Александер сидит под этими же звездами, смотрит на них и размышляет, помнит ли она его. Впервые она позволила себе предположить, что он думает о ней так же часто, как она – о нем, и, возможно, даже жалеет, что отослал ее домой. Александер не верил, что Чарльз Стюарт сумеет собрать армию, способную противостоять многочисленным английским войскам. Ему пришлось присоединиться к мятежникам из гордости и преданности клану, но, несмотря на это, однажды он шепотом заметил: принц наверняка признает ошибку при первом же залпе артиллерии Ганновера, вспомнит, что у якобитов нет ни единой пушки, и предпочтет решить спор мирным путем, пока у него не иссяк запас чистых бриджей.

Кэтрин негромко рассмеялась, но вдруг прервала себя, повернула голову и прислушалась к шороху в ближайших кустах. Ниша, в которой она сидела, была тенистой, чугунную скамью отгораживала от тропы искусно подстриженная живая изгородь из кустов самшита. Радуясь тишине, темноте и уединению, она не сразу обратила внимание на голоса и шаги, доносящиеся со стороны тропы.

Предположив, что кого-нибудь послали за ней, Кэтрин торопливо обулась и, стараясь не шуршать юбкой и не выходить на свет, юркнула в нишу и застыла, надеясь остаться незамеченной.

К ее недовольству, неизвестные остановились возле самой статуи Афродиты, внимательно осмотрелись по сторонам и вернулись к разговору. С расстояния, не превышающего десяти футов, Кэтрин слышала каждое слово.

– Вот досада! Надеюсь, дело действительно важное, если из-за него меня вызвали со свадьбы племянника.

Кэтрин узнала ворчливый голос своего дяди, полковника Лоуренса Халфьярда, бесцеремонного, вспыльчивого человека с замашками тирана, приобретенными за двадцать два года армейской службы. Одного движения его клочковатых белых бровей было достаточно, чтобы повергнуть любого из адъютантов в ужас. Неразборчивой подписи полковника хватало, чтобы навсегда положить конец карьере любого молодого офицера. Гамильтон Гарнер, за которого родные надеялись выдать Кэтрин, был одним из протеже полковника; именно благодаря влиянию Халфьярда Гарнер стал капитаном королевского драгунского полка и подчинялся непосредственно генералу Джону Коупу.

– Капитан Прайс считает, что это дело чрезвычайной важности, сэр, – запинаясь ответил полковнику его собеседник. – Меня отправили сюда, едва я прибыл из Эдинбурга.

– Тогда говори, что стряслось, парень, и сразу отправляйся обратно.

Кэтрин отважилась выглянуть из-за кустов и увидела, что перед полковником вытянулся молодой капрал, от усердия почти сведя лопатки на спине. У нее не было никакого желания подслушивать, и она уже собиралась выйти из-за кустов, но следующие слова капрала заставили ее застыть.