Вдовий клуб - Кэннелл Дороти - Страница 22

– На что она намекала?

– Не знаю. – Я злобно пнула чемодан. – Но я знаю одно: ты поразительно предан своему отцу, который не заговорит с тобой, даже если мы прорвемся внутрь.

– Он человек слова. Мне остается только восхищаться им.

В Библии не сказано, что женщина должна понимать своего мужа. Внезапно в магазине вспыхнул яркий свет. Показался человеческий силуэт, и мне стало вдруг не по себе.

В двери повернулся ключ, заскрежетали засовы, и глубокий выразительный голос произнес милостиво, но отрешенно:

– Кто в дверь мою во тьме ночной стучит тревожно?

Совсем не таким представляла я свекра. В моем воображении рисовался плотный коротышка, разумеется, в летах, расхаживающий в шерстяном халате. Пред нами же стоял человек атлетического сложения, шести футов четырех дюймов росту, не старше Бена, в пурпурном кафтане. К тому же он был черным. Уж в этом-то я ошибиться не могла.

Может, мы перепутали адрес? Или родители Бена продали «Овощи и Фрукты», а Мамуля ни словом не обмолвилась об этом в своих письмах?

Глаза Бена сверкнули.

– Марсель, какого черта ты тут делаешь? Я-то полагал, что ты топчешь подмостки в каком-нибудь шекспировском театрике.

– Бен! С женой! Как замечательно! – Чернокожий гигант отступил, давая нам войти. В руках он держал книгу. – Я работаю на твоего отца. Если помнишь, это мои родители, а не я, мечтали о роли Отелло. – Марсель закрыл за нами дверь. – А я все говорю им, что придет время – и они увидят мое имя, но не на афише, а на вывеске. Я хочу только одного: иметь такой же магазинчик. – В улыбке блеснули великолепные зубы.

– А твои родители все еще живут на Краун-стрит? – Бен взял апельсин и подбросил в воздух.

– Переехали в Рединг. Я обитаю здесь, в комнате для гостей.

Пурпурный кафтан зашелестел. Я едва сдержала завистливый вздох. Когда-то у меня был такой кафтан, но столь величественно я в нем не выглядела.

– Надеюсь, вы недолго стоите под дверью? Мы с Исааком слушали музыку в наушниках. В последнее время миссис Хаскелл была очень раздражительна и радио выводило ее из себя.

В лавке пахло землей и чем-то сладким. Над головами покачивались кисти бананов. Марсель сунул книгу под мышку.

– Простите за любопытство, но это визит примирения или до вас дошли слухи про исчезновение Мамули?

Бен швырнул апельсин в корзину и рассказал про сержанта Бикера.

– Папуля все еще в наушниках?

– Когда я спускался, он был в ванной. В последнее время нам очень нравятся средневековые баллады о любви. Ну что, пошли наверх? Миссис Хаскелл, я приготовлю чай.

Что за голос! Словно напоенное солнцем море, в котором хочется плескаться вечно. Божий дар, а не голос. А эти черные глаза! Из их глубин на меня взирали погибшие цивилизации. Багряный шелк кафтана не столько шелестел, сколько нежно дышал. Я затянула потуже пояс на моем неуместно простеньком пальто и поправила выбившуюся прядь.

– С удовольствием выпью чаю, и, пожалуйста, зовите меня Элли.

– Прекрасно! – Губы изумительной формы изогнулись в улыбке, еще больше подчеркивая скульптурные черты лица. Шелковый рукав взмахнул в сторону лестницы. – Прошу, Бен!

Лестница уходила круто вверх, ковровую дорожку с хризантемно-желтым орнаментом придерживали начищенные медные прутья.

Мы добрались до узкой и темной лестничной площадки, На дверном косяке висела мезуза. Локтем я задела чашу со святой водой. Прямо как в пословице – и богу свечку, и черту огарок! В комнате жарко пылал электрокамин. Марсель отправился на поиски мистера Хаскелла. Бен прошелся по комнате, трогая безделушки. Огромный красно-коричневый диван и такие же кресла попирали ковер. Окна были задернуты горчично-желтыми гардинами с узором из зеленых листьев. С карниза свисали яичные скорлупки, выкрашенные во все цвета радуги, а в них прорастали какие-то травки.

Я бросила пальто на диван и уставилась на созвездие яичных останков.

– Какие оригинальные горшочки!

Бен поднял мое пальто, повесил на вешалку и взбил диванные подушки.

– Папулино рукоделие. А гобелены и кружевные салфеточки – творчество Мамули. Она обожает вязать крючком и вышивать. Видишь гобелен над камином? Тот, с раввином, получил первый приз на церковном конкурсе.

– Он похож на Франциска Ассизского.

Судя по всему, мистер Хаскелл заупрямился и не рвался принять нас в отцовские объятия. Я села, потом снова встала, поправила вязаную салфеточку на спинке стула. Самодельные салфетки белели повсюду – на столах, шкафчиках, этажерках. В этой комнате была только одна вещь, которую я бы с удовольствием прикарманила – фотография Бена на каминной полке. Семилетний мальчик в сползших гольфах, лицо сморщено в очаровательно сердитой гримасе.

– Как тебе эта мебель, Элли?

– Очень… прочная.

– Папуля сделал все своими руками! Невероятно, правда? При этом он никогда не учился на плотника.

– Не может быть! – Я с восхищением глянула на викторианский комод с ножками елизаветинской эпохи.

Бен перекладывал восковые фрукты в вазе, когда дверь отворилась. Мой свекор оказался вылитым Дедом Морозом. Приземистый старичок в красной кофте, борода и волосы (за исключением аккуратной лысины на макушке) такие белые и пушистые, словно из нейлона. Темные глаза так и впились в Бена.

– Привет, Папуля, – сказал мой муж.

Тишина, воцарившаяся в комнате, могла поспорить, в смысле удушливости, с воздухом. Я решила принять огонь на себя, обогнула диван и устремилась к свекру.

– Позвольте представиться! Я Элли, ваша новая невестка! Мы с Беном приехали сюда первым же поездом, после того как полицейский пришел к нам на свадьбу и сказал, что ваша жена…

– Хм-м-м! – Мистер Хаскелл погладил нейлоновую бороду и нехотя протянул мне руку. – Лучше, чем я ожидал. Что-то ты не похожа на богачку.

Я отдернула руку.

– А вы не похожи на человека, который ссорится с единственным сыном только из-за того, что тот написал… смелый роман. Впрочем, его все равно не напечатали.

– Напечатали бы! – Темные глаза Папули прожгли Бена. – Если бы он дал мне отредактировать самые смачные места1 Так ведь нет же, осел упрямый! В конце концов я умыл руки.

Снова молчание. Отец и сын сверлили друг друга взглядами. Я плюхнулась на диван.

– А как насчет милосердия и прощения? Свекор погладил лысину.

– Хорош бы я был, если бы воспитал своего сына человеком слова, а потом сам нарушил собственную клятву!

Надо еще раз подумать, стоит ли заводить детей. Я-то предполагала, что гены Хаскеллов разбавят причуды моей семейки…

Бен откинулся на спинку дивана.

– Элли, спроси Папулю насчет Мамули.

Я чувствовала себя куклой чревовещателя.

– Что случилось с Маму… с миссис Хаскелл?

– Зови меня Папулей.

Появился Марсель с подносом. Чашки с блюдцами, тарелка с сандвичами. Я взяла один и быстро обкусала по краям. Если притвориться, что ешь, никто не будет упрашивать и угощать. Марсель сунул под мышку свою книгу, намереваясь удалиться, но мистер Хаскелл велел ему остаться:

– Ты же член семьи! – и пояснил для меня: – Марсель очень набожный. Мы с ним вместе читаем Тору.

Бен отставил чашку, словно в ней был яд. Папуля развел руками.

– Мы люди верующие. Когда Мэгги было три годика, она мечтала стать монахиней. Когда она вышла за меня замуж, она все еще мечтала стать монахиней. Стоило нам поссориться – а за сорок лет семейной жизни чего не случается! – я тут же говорил ей: «А ну, кыш в монастырь!»

Я покосилась на Бена. Если он когда-нибудь заговорит со мной подобным образом… но нет, такого никогда не случится.

– И вот наконец, – мистер Хаскелл испустил вздох, который показался мне почти счастливым, – впервые в жизни жена послушалась мужа.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом пурпурного кафтана. Бен вскочил с кресла. Он открыл рот, снова закрыл… и резко повернулся ко мне:

– Спроси Папулю, что он имеет в виду.

Более опытная жена тут же сообразила бы, чего от нее хотят. Я же молча таращилась на мужа.