Миллионы, миллионы японцев... - Шаброль Жан-Пьер - Страница 41

Бывают речи и речи...

Нас обслуживают гейши в кимоно, но без париков, без пудры, почти без всякой косметики. Каждая ухаживает за четырьмя-пятью гостями, переползая на коленях от одного к другому, чтобы наполнить чашечку или содрать шкурку с ракообразных. Две или три гейши постарше, в темных кимоно танцуют под звуки сямисена. Прислушиваться не обязательно: во время речи, как и во время танцев, жених, затем его отец, затем его Дед, затем важные гости становятся по очереди перед вами на колени с бутылочкой сакэ, наполняют чашечку, обращаются к вам с краткой речью и пьют...

(Не знаю, как представила меня мадемуазель Ринго, но то обстоятельство, что я все время пишу и рисую в записной книжке, никого не смущает.)

Ринго повела меня в сад фотографироваться с новобрачными и двумя близкими родственниками их возраста.

Когда мы вернулись на место, профессионалов сменили любители: интеллигент в очках с седыми волосами, подстриженными бобриком, декламировал с ложным пафосом стихи. Пожилые пары пытались танцевать, точь-в-точь как французские папы и мамы, сопровождающие дочь на танцы: стоило оркестру заиграть польку, как площадкой завладевало старшее поколение, танцевавшее с серьезным видом, чтобы показать молодежи класс.

19 часов

На аэродроме

Только что я в первый раз немножко разыграл японцев. Не знаю, какая муха меня укусила, но я тоже решил «выступить с номером» — возможно, не желая прослыть неблагодарным, — и отправился поклониться новобрачным и их родителям, но, чтобы избежать сухости, присущей нашим самым изысканным формулам вежливости, на ходу придумал маленькую церемонию, воспринятую всеми присутствующими как старинный французский обряд. В ней были элементы подражания коленопреклонениям детского хора, облачению в латы средневековых рыцарей, церемонии вручения орденов. Сопровождалась она детской считалкой, которую я бормотал нараспев:

Раз, два, три, четыре, пять,

Вышел зайчик погулять,

Вдруг охотник выбегает,

Прямо в зайчика стреляет,

Пиф-паф, ой-ой-ой,

Умирает зайчик мой,

И везут его домой

По дороге столбовой.

Очень скоро все с удивлением стали следить за разыгрываемой мною комедией. Даже старые гейши прекратили танцевать. Присутствующие пришли в полный восторг оттого, что наконец приобщились к культурному наследию далекой Франции. Они были восхищены. Высокое представление о моей родине, посеянное тем самым в их душе, избавило меня от последних угрызений совести, которые я испытывал из-за того, что обогатил наши вековые традиции.

Гости проводили новобрачных до прихожей — гэнкан. Пока молодожены обувались, мужчины осыпали их солеными шуточками; тон, смешки, ложная стыдливость дам, машинальным жестом прикрывавших лицо длинными рукавами кимоно, — все доказывало, что в этих речах больше скабрезных острот, нежели благословений, пусть синтоистских.

Под их ливнем новобрачные уселись в сказочный «кадиллак» с шофером в ливрее. Это вместе с пиршеством, гейшами и священнослужителями обязательный атрибут богатой свадьбы.

Меня тут же подхватили с двух сторон и повлекли за собой мадемуазель Ринго и ее подружка Юкико-сан — мадемуазель Снег. Я рысцой бежал между ними по улочке с холмами отбросов, по опасному переходу через проспект, по эскалаторам надземного метро (или пригородного поезда — я так и не разобрался, в чем между ними разница), по коридорам, которые вели не туда, куда надо, по вагонам поездов, как обычно отправлявшихся в сторону, противоположную нужной...

Я испытал, признаюсь, новое для себя чувство гордости, шагая разодетый, как лондонский денди, между двумя юными красотками в переливчатых кимоно. Явно кислая улыбка встречных освещала наш путь.

Как обычно, кончилось тем, что мы сели в такси и к нашим сомнениям и ошибкам шофер добавил свои собственные. Тем не менее, к моему великому изумлению, мы приехали на токийский аэродром. Когда мы увидели новобрачных, теперь в европейских костюмах, я наконец понял, что мы приехали проститься перед их отъездом в свадебное путешествие. Они садились в самолет, направлявшийся в Киото. В зале ожидания было много таких же юных пар, некоторые еще в свадебных нарядах. Провожали их гости. Скачкообразными движениями все эти добродушные малые в пиджаках и полосатых брюках напоминали немые ленты Чарли Чаплина. Сходство усугубляло впечатление, будто ты видишь сценку из былых времен.

8. Тишина пустоты

Воскресенье, 21 апреля, 10 часов

В номере

До чего же может быть тошно в воскресном Токио такому человеку, как я...

Займусь-ка снова сценарием и попытаюсь, скажем, притащить мольеровское кресло на японскую свадьбу.

Вчера вечером, возвращаясь с аэродрома, мадемуазель Снег, подруга Рощицы, спросила, французский ли на мне костюм.

— Нет!

— Английский?

— Нет!

— Итальянский?

— Нет!

Ей было невдомек, что он японский. Слишком уж элегантен!

21 час

Ibidem

Сегодня утром ходил гулять по Асакусе один, с «Креслом» в голове. Был праздник. Мой карманный путеводитель в главе «Ежегодные события» сообщает:

«22 апреля в небольшом, но знаменитом храме Тоёкава Инари в Асакусе состоится ежегодный праздник».

Я брожу по парку, разбитому вокруг храма Каннон, и смотрю на аттракционы. Стоит папе опустить в щелку монету, и малыш начинает трястись на большой деревянной лошади. В резиновых бассейнах, подвешенных между козлами, можно удить рыбу. Человек, обслуживающий бассейн, спешит отправить выуженную рыбу в сачок и, пока она не издохла, бросить обратно в воду.

Ребенок лет семи-восьми указывает на меня своим родителям, старшим братьям и сестрам, потом подходит и серьезно пожимает мне руку. У меня становится тепло на душе, но это чувство проходит, когда трое хорошо одетых мальчиков кричат: «Мусташо!», «Мусташо!» [24]— и, ободренные моей улыбкой, подходят с протянутой рукой: «Доллары, деньги?»

Вдоль длинной бетонной стены пристроились лицом к лицу с клиентами хиромантки и ворожеи, за низкими столиками сидят астрологи, физиономисты, графологи, цудзи уранай, [25]учителя хороших манер, тут же, прямо на тротуаре, обучающие вас за несколько иен жестам, формулам, позам и поведению, приличествующим при визите к налоговому инспектору или при первом свидании с девушкой на выданье.

Пока детишки трясутся на лошадях-копилках, папы идут бросать стальные шарики в соседних патинко, перед которыми гуляющим чистят обувь старухи с квадратными лицами, усевшиеся рядком на корточках вдоль сточного желоба. Хромой калека в фуражке армии Тодзио ритмично машет гривой волос, совсем женской, и бородой. Ее липкие пряди как бы продолжают складки лица, подчеркнутые грязью.

Мой рост и растительность, покрывающая лицо «розового» человека, возбуждают такое любопытство, что встречные чуть ли не сворачивают себе шеи, наступают на ноги соседям, натыкаются друг на друга.

Преподаватель французского языка из Токио говорил мне, что нынче Асакуса перестала быть увеселительным центром и привлекает одних провинциалов, оказавшихся в столице проездом. В самом деле, походка гуляющих выглядит тяжелее и медленнее, одеты они в европейские костюмы устарелого покроя, хотя и новые. Они покупают все, что видят, их слишком много, каждого сопровождает многочисленное, по-праздничному разодетое семейство. Младенцы — у женщин на спине, а детишки постарше, нагруженные куклами, сластями и воздушными шарами, виснут на их руках. Эдосцы — так называют коренных жителей Токио, в прошлом именовавшегося Эдо, — не скрывают своего снисходительного презрения к деревенщинам. Эдосец — вот этот старый франт со своей молоденькой любовницей. Она из числа тех, кто, по словам моего спутника в самолете, с великим тактом, тонкостью и деликатностью умеет заставить вас позабыть, что вы человек уже не первой молодости и не писаный красавец... Эдосцы — вот эти деловые люди, не уступающие в элегантности англичанам, и вот эти строгие учителя, которые идут, выставив вперед подбородки, словно им, по старинному севеннскому выражению, «надо продать пшеницу». И старики в кимоно и фетровых шляпах, шагающие твердым, размеренным шагом, похожие на сданных в архив полковников. То ли для того чтобы не распространять вокруг себя микробы, то ли чтобы уберечься самим, некоторые прохожие носят маски, наподобие хирургических. Детей неизменно притягивают аптеки. Они гроздьями нависают на их витринах, где выставлены змеи, уснувшие в стеклянных клетках, чучела обезьян и черепах, странные черви, заспиртованные в стеклянных сосудах, — мерзопакостные эмбрионы дракона.