Директива Джэнсона - Ладлэм Роберт - Страница 122

– Любопытная расчетливость, – проворчал Джэнсон.

Судя по всему, помощник государственного секретаря решил, что лучший способ избежать тяжелых увечий – это четко и недвусмысленно показать, что его жизнь находится в руках бывшего оперативного агента. «Если ты можешь меня убить, ты не причинишь мне вреда», – примерно такими были рассуждения Коллинза.

– Просто чтобы отметить субботу, я сделаю себе кофе по-ирландски, – сказал Коллинз, откупоривая бутылку бурбона и наливая немного в свою чашку. – Не желаете присоединиться? – Джэнсон оскалился, и Коллинз добродушно заметил: – Я так и думал. Вы ведь на службе, так?

Он также добавил себе в кофе ложку сливок.

– Вам как? Тоже пас?

Снисходительная улыбка.

– Сорокопут, которого мы сегодня видели, – это ястреб, вообразивший себя певчей птичкой. Полагаю, мы оба хорошо помним предыдущий разговор на эту же тему. Одну из прощальных бесед перед вашим увольнением. Я тогда сказал вам, что вы ястреб. Вы не хотели меня слушать. Наверное, вам хотелось быть певчей птичкой. Но вы ею не стали и никогда не станете. Вы ястреб, Джэнсон, потому что это у вас в крови. В этом вы сродни большеголовому сорокопуту. – Еще один глоток кофе по-ирландски. – Однажды я приехал сюда и застал Джанис за мольбертом, на том месте, где она всегда пыталась рисовать. Она плакала. Навзрыд. Я подумал, что она… в общем, не знаю, что я подумал. Как потом выяснилось, у нее на глазах эта певчая птица, каковой она ее считала, насадила маленькую птичку на шип боярышника и оставила ее. Через какое-то время сорокопут вернулся и стал разрывать свою жертву мощным изогнутым клювом. Птица-мясник занялась своим делом; ее клюв обагрился блестящими, окровавленными внутренностями. Джанис нашла это ужасным, просто ужасным. Предательством. Почему-то она никак не могла понять, что это кровавое пиршество в природе вещей. Джанис смотрела на мир иначе. Она ведь закончила художественный колледж «Сара Лоуренс». А что я мог ей сказать? Что ястреб, поющий песни, все равно остается ястребом?

– А может быть, в птице есть и то и другое, Дерек. Это не певчая птица, притворяющаяся ястребом, а ястреб, являющийся также и певчей птицей. Певчая птица, при необходимости превращающаяся в ястреба. Почему мы должны выбирать что-то одно?

– Потому что должны. – Коллинз с силой опустил чашку на гранитную поверхность стола, и стук толстой керамики о камень подчеркнул перемену его тона. – И вы тоже должны сделать выбор. На чьей вы стороне?

– А вы на чьей стороне?

– Я никогда никуда не перебегал, – надменно заметил Коллинз.

– Вы пытались меня убить.

Коллинз склонил голову набок.

– Ну, и да и нет, – ответил он, и его невозмутимость поразила Джэнсона больше любого пылкого, выразительного отпирательства.

Коллинз не защищался, не обижался; он словно обсуждал природные факторы, влияющие на эрозию береговой линии.

– Рад вашей выдержке, – с ледяным спокойствием произнес Джэнсон. – Пять ваших подручных, окончивших свои дни на берегах Тиссы, отнеслись к этому не так философски.

– Не моих, – поправил его Коллинз. – Послушайте, мне неудобно…

– Мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя обязанным что-либо мне объяснять, – с холодным бешенством остановил его Джэнсон. – Относительно Петера Новака. Относительно меня. Относительно того, почему вы хотели меня убить.

– Понимаете, это была ошибка – я имею в виду приказ отряду «Лямбда». Мы ужасно сожалеем о директиве, предписывающей ваше устранение. Поверьте, я говорю искренне. Ошибки, ошибки, ошибки. Но то, с чем вы столкнулись в Венгрии, – что ж, мы тут ни при чем. Один раз мы перед вами провинились, но это осталось в прошлом. Больше я вам ничего не могу сказать.

– Значит, насколько я понял, все недоразумения улажены, – с ядовитым сарказмом заметил Джэнсон.

Сняв очки, Коллинз заморгал.

– Не поймите меня превратно. Уверяю, мы поступили так, как должны были поступить. Послушайте, не я отдал этот приказ – я просто не стал его отменять. Все высшее руководство – не говоря про кретинов из ЦРУ и других контор – было уверено, что вы переметнулись, приняли взятку в шестнадцать миллионов долларов. Я хочу сказать, улики не оставляли места для сомнений. Какое-то время я сам думал так же.

– А потом поняли, что ошибались.

– Но только я не мог отменить приказ, не дав объяснений. В противном случае все решили бы, что до меня тоже добрались. А этого нельзя было допустить. Но все дело в том, что я не мог ничего объяснить. Не выдав при этом тайну высочайшей значимости. Любая утечка была исключена. Вы не сможете взглянуть на все это беспристрастно, потому что речь идет о вашей жизни. Но в моей работе мне постоянно приходится оценивать приоритеты, а когда речь заходит о приоритетах, нужно идти на жертвы.

– Идти на жертвы? – вмешался Джэнсон. Его голос был пронизан презрением. – Вы имеете в виду, на жертвы нужно было идти мне. Я сам должен был быть принесен в жертву, черт побери.

А лицо Коллинза залилось краской ярости. Он подался вперед:

– Можете убрать свой клюв из моих разорванных внутренностей. Я с вами полностью согласен.

– Вы считаете, что я убил Петера Новака?

– Я знаю, что вы его не убивали.

– Позвольте задать вам простой вопрос, – начал Джэнсон. – Петер Новак мертв?

Коллинз вздохнул.

– Что ж, опять же мой ответ и да, и нет.

– Проклятье! – взорвался Джэнсон. – Мне нужен настоящий ответ!

– Выпаливайте, – сказал Коллинз. – Нет, позвольте мне выразиться иначе: спрашивайте все, что хотите знать.

– Начнем с одного очень неприятного открытия, которое я недавно сделал. Я исследовал в мельчайших подробностях десятки фотографий Петера Новака. Не собираюсь делать какие-либо выводы; просто изложу факты, которые мне удалось установить. Существуют незначительные, но тем не менее несомненные расхождения физических параметров, которые должны были быть неизменными. Соотношение длин указательного и среднего пальцев. Трапецеидальной кости и пясти. Длина руки от локтя до запястья. Брюшная поверхность лопатки, видная сквозь рубашку, на двух снимках, сделанных с интервалом всего в несколько дней.

– Заключение: на этих фотографиях изображен не один и тот же человек.

Голос Коллинза оставался бесчувственным.

– Я отправился на его родину. Действительно, некий Петер Новак родился у Яноша и Илланы Ференци-Новаков. Он умер пять лет спустя, в 1942 году.

Коллинз кивнул, и снова его бесстрастность была страшнее любой реакции.

– Замечательно сработано, Джэнсон.

– Скажите мне правду, – настаивал Джэнсон. – Я не сумасшедший. Этот человек погиб у меня на глазах.

– Это действительно так, – подтвердил Коллинз.

– И это был не простой человек. Мы говорим о Петере Новаке – живой легенде.

– Ну вот, – прищелкнул языком Коллинз. – Вы сами все сказали. Живая легенда.

Джэнсону показалось, у него внутри все оборвалось. Живая легенда. Созданная профессионалами-разведчиками.

Петер Новак был легендой, созданной американской разведкой.

Глава тридцатая

Соскользнув со стула, Коллинз встал.

– Я хочу вам кое-что показать.

Он прошел в свой кабинет, просторную комнату, выходящую окнами на залив. На старомодных деревянных полках стояли ряды старых выпусков «Досье разведчика», закрытого журнала, предназначенного для сотрудников американских спецслужб. Монографии о международных конфликтах перемежались с дешевыми романами и обтрепанными томами «Международных отношений». Рабочая станция «Сан Майкросистемз» была подключена к установленным друг на друга серверам.

– Помните детскую книгу «Волшебник из страны Оз»? Готов поспорить, вас спрашивали о ней, когда вы были в плену. Насколько я понял, следователи из Северного Вьетнама были просто одержимы американской поп-культурой.

– Эта книга не упоминалась, – отрезал Джэнсон.

– Понимаю, вы были слишком крепким орешком, чтобы выдать вьетнамцам ее сюжет. Не хотели подорвать этим безопасность Соединенных Штатов… Извините. Я отвлекся от темы. Вот то, что нас разделяет: что бы ни случилось, вы останетесь героем войны, черт бы вас побрал, а я всегда буду тыловой крысой, и в чьих-то глазах это делает вас лучше меня. Самое смешное, в число этих «кого-то» вхожу я сам. Я ревную. Я из тех, кто хотел бы иметь в своем прошлом страдания, не страдав на самом деле. Это приблизительно то же самое, как хотеть иметь на своем счету книгу, не написав ее в действительности.