Дорога в Гандольфо - Ладлэм Роберт - Страница 39

Молодой священник с некоторой торжественностью перечислил несколько маловажных дел, и Джиованни польстил ему тем, что поинтересовался его мнением о большинстве из них.

– И еще, ваше высокопреосвященство, я бы обратил ваше внимание на запрос из американского журнала «Да здравствует гурман!». Я бы не стал докладывать о нем, если бы он не был снабжен довольно настойчивой рекомендацией из информационной службы вооруженных сил Соединенных Штатов.

– Это удивительно, – проговорил Франциск I. – Не так ли, друг мой?

– Да, ваше высокопреосвященство, весьма непонятно!

– И что же содержит в себе этот запрос?

– Они имеют наглость просить ваше высокопреосвященство дать интервью какой-то журналистке относительно ваших любимых блюд.

– А почему вы решили, что это наглость?

Несколько секунд озадаченный этим вопросом прелат молчал. Потом доверительно произнес:

– Потому что так сказал кардинал Кварце, ваше высокопреосвященство.

– Но наш ученый кардинал хоть как-то пояснил свое заявление? Или, как обычно, свел все к божьей воле и вынес свой вердикт?

Говоря это, Франциск постарался как можно сильнее смягчить свою реакцию на сообщение помощника об Игнацио Кварце. Кардинал был в высшей степени отвратительной личностью, которая встречается почти в каждом коллективе. Этот ученый-аристократ родом из влиятельной итало-швейцарской семьи обладал чувством сострадания в той же мере, что и разъяренная кобра.

– Да, он пояснил свое заявление, ваше высокопреосвященство, – ответил помощник с явным смущением. – Он… он…

– Как я предполагаю, – сказал папа, демонстрируя великолепную проницательность, – наш нарядный кардинал заявил, что любимые блюда папы весьма просты. Ведь верно?

– Я… я…

– Я вижу, что это так. Но все дело, друг мой, в том, что я действительно предпочитаю более простую кухню, нежели наш кардинал с его вечным насморком, и отнюдь не от недостатка знаний. Скорее от отсутствия зазнайства. Понятно, этим я вовсе не хочу сказать, что нашему кардиналу с его больным глазом, который косит вправо, когда он говорит, не хватает скромности. Я просто не верю в то, что ему в голову могла когда-либо прийти мысль о том, что мне и в самом деле нравится незамысловатая пища.

– Нет, конечно, нет, ваше высокопреосвященство.

– И я думаю еще вот о чем. В наше время высоких цен и растущей безработицы такое интервью, в котором сам папа расскажет о том, что отдает предпочтение простым и недорогим блюдам, будет весьма уместным и полезным… Кто желает встретиться со мной? Вы, кажется, сказали, что какая-то журналистка? А известно ли вам, что женщины совсем не умеют готовить? Но это, само собой, между нами.

– Нет, конечно, нет, ваше высокопреосвященство. Хотя римские монахини весьма усердны…

– Преувеличение, друг мой, преувеличение! Кто эта журналистка из этого кулинарного издания?

– Лилиан фон Шнабе. Она американка, из Калифорнии, замужем за пожилым немецким эмигрантом, бежавшим из Германии еще во времена Гитлера. По стечению обстоятельств она сейчас находится в Берлине.

– Я только спросил, кто она, но не про ее биографию. Каким образом вам удалось узнать все это?

– Эти данные были приложены к рекомендации военных, которые, кстати, отзываются о ней весьма высоко.

– Понятно… Вы сказали, что ее муж бежал от Гитлера? Что ж, я полагаю, нельзя уклоняться от встречи с такой сострадательной женщиной. Договоритесь с ней о времени, друг мой! Можете сообщить также нашему блистательному кардиналу, страдающему одышкой, что мы приняли такое решение без какой бы то ни было задней мысли по отношению к нему. «Да здравствует гурман!»… Что ж, видно, господь бог был добр ко мне, и это – знак признания. Но почему, интересно знать, корреспондентка этого издания находится в Берлине, если в Бонне кардиналом непревзойденный мастер по приготовлению блюд из щавеля?

– Я готова поклясться, – сказала Лилиан, как только Сэм вошел в комнату, – что у тебя между зубами застряли перья!

– Это гораздо лучше, чем куриный помет!

– Что?

– Те, с кем я встречался, пользуются довольно своеобразным видом транспорта!

– О чем ты это, Сэм?

– Я хочу принять душ!

– Но только без меня, мой милый!

– Я еще никогда в жизни не был таким голодным! Ни минуты передышки! Все в стиле: «Айн, цвай, драй! Мах шнелль!» – «Раз, два, три! Быстрее!» Боже мой, до чего я хочу есть! Они полагают самым серьезным образом, что выиграли войну!

– Ты самый грязный и дурно пахнущий из всех виденных мною мужчин! – воскликнула Лилиан, отходя от Дивероу. – И я удивляюсь, как тебя впустили в отель!

– У меня сложилось впечатление, что мы с моими провожатыми шли гусиным шагом. Но что это? – указал Сэм на большой белый конверт, который лежал на бюро.

– Прислали снизу, – ответила Лилиан, – и сообщили, что очень срочно. Они не были уверены, что ты зайдешь за ним сам.

Дивероу взял конверт. В нем оказались авиационные билеты и записка. Даже не читая ее, он мог бы догадаться, о чем там идет речь, поскольку авиабилеты сказали ему все.

Алжир.

Затем он прочитал записку.

– Да нет же, черт побери! Нет! Ведь это же меньше чем через час!

– Что «это»? – спросила Лилиан. – Самолет?

– Какой самолет? Откуда ты, к черту, можешь знать про самолет?

– Потому что звонил Хаукинз из Вашингтона, – пояснила она. – Ты даже представить себе не можешь, как он был шокирован, когда я ответила…

– Избавь меня от всех этих надуманных подробностей! – перебил Лилиан Дивероу, бросаясь к телефону. – Мне надо кое-что сказать этому сукину сыну! Ведь он даже не удосужился согласовать со мною день отлета! Не оставил времени на еду и душ!

– Ты не сможешь связаться с ним, – поспешила предупредить Сэма Лилиан. – Поэтому он, собственно, и звонил. В течение дня его не будет.

С угрожающим видом Дивероу направился к Лилиан. Затем остановился. Эта девочка спокойно может расколоть его пополам.

– Но он хотя бы объяснил, почему я должен лететь именно этим рейсом? Понятно, после того, как оправился от шока, вызванного твоим ангельским голоском?

Лилиан выглядела смущенной. Сэм подумал о том, что ее смущение не совсем искренне.

– Мак что-то говорил о немце по имени Кёниг. И еще он сказал, что этот Кёниг ждет не дождется, когда ты покинешь Берлин на каком бы то ни было виде транспорта.

– И поэтому-то Мак и решил, что самое лучшее при данных обстоятельствах – это отправить меня в Алжир самолетом «Эр-Франс», летящим через Париж?

– Да, он и в самом деле упоминал об этом. Хотя и в несколько иных выражениях. А вообще, я должна сказать тебе, Сэм, что Мак очень расположен к тебе, и каждый раз, когда речь заходит о тебе, у меня складывается впечатление, будто он говорит о своем сыне. Которого у него никогда не было.

– И если есть Иаков, то я – Исав. Или, иными словами, меня поимели, как Авессалома.

– Не надо вульгарностей…

– Надо! Это единственное, что надо! Какой черт ждет меня в Алжире?

– Шейх Азаз-Варак, – ответила Лилиан Хаукинз фон Шнабе.

Хаукинз ушел из «Уотергейта» в спешке. У него не было ни малейшего желания говорить с Сэмом. Тем более что он был абсолютно уверен в Лилиан, как, впрочем, и во всех остальных своих женах: они прекрасно делали свое дело! И, кроме всего прочего, он должен был встретиться с одним израильским майором, который при известном везении мог бы помочь ему справиться со стоявшим перед ним затруднением. Этим затруднением был шейх Азаз-Варак. К тому часу, когда Дивероу выйдет в алжирском аэропорту, он должен уже поговорить с шейхом по телефону. И тогда на счет «Шеперд компани» будет переведен последний пай.

Этот Азаз-Варак являл собой жулика международного масштаба, в чем, собственно, ничего нового не было. Во время Второй мировой войны он по сумасшедшим ценам продавал нефть одновременно и союзникам, и странам Оси, оказывая предпочтение тем, кто платил наличными. И, несмотря ни на что, врагами он не обзавелся. Более того, своими деяниями он заслужил всеобщее уважение от Детройта до Эссена.