Аврора - Бенцони Жюльетта - Страница 21

Амалия разочарованно пожала плечами.

— Кто знает, как могло подействовать на честного молодого человека такое богатство? Ты отдаешь себе отчет, что такое четыреста тысяч талеров и ларец с драгоценностями?

— Да, конечно. Можно соблазниться и куда меньшим! Но учти, пока не будет доказано обратное, я бы предпочла сохранить доверие к Гильдебрандту. Что до Ластропа, то как он ни божится, я все еще не уверена, что мы должны слепо верить каждому его слову. Все-таки он банкир и не вызывает большой симпатии.

— Тоже верно. И что же нам делать?

— Тебе — пока что ничего. А я отправлю Гильдебрандту просьбу возвратиться как можно скорее. Уж поверь, я сумею вырвать у него правду, если она ему известна!

Совсем скоро слуга отнес на почту письмо с печатью Левенгауптов.

Потянулась череда тоскливых дней под осенним небом, никогда не проливавшим столько слез, как в этом году. Оно низко нависало над городом темно-серым грузом, время от времени разражаясь сердитыми бурями, при которых невозможно было отличить день от ночи. Но тягостнее всего было молчание. Минул уже месяц, а секретарь все еще не отвечал, и в чудесном доме на озере Бинненальстер надежда меркла еще быстрее, чем свет за окнами .Вестей не приходило ни от кого, даже от Левенгаупта, уехавшего неизвестно куда и не изволившего писать своей супруге. Зимой торговля в Гамбурге сворачивала обороты, редкие корабли осмеливались теперь спускаться по эстуарию Эльбы или Траве — к Любеку, к Балтийскому морю. Старый ганзейский город, запершийся в своих стенах и свято хранящий свои богатства, сурово подставлял спину ледяным ветрам, хотя настоящая зима была еще впереди...

Не получая вестей от родных, Амалия молилась все больше, а Аврора все меньше. Вынужденное затворничество выводило девушку из себя. Вот уже два месяца, как она вызвала Гильдебрандта, а он так и не удосужился прислать хотя бы весточку с объяснением или оправданием. Его молчание рождало подозрение: неужели этот верный секретарь не смог воспротивиться шансу мгновенного обогащения и приложил руку к пропаже сокровища? В это было трудно поверить, но дни шли, а ответа все не было, и подозрение крепло, тем более что курьеры, бросая вызов стихии, продолжали поддерживать связь между важнейшим портом и всеми княжествами Германии.

Перед самым Рождеством нескончаемое ненастье улеглось. Ветер стих, пошел мягкий снежок. За несколько часов он, к несказанной радости детворы, одел в белые одежды весь город. Вечером праздничные стайки детишек распевали на улицах старые рождественские песенки, получая в подарок печенье и конфеты. В детских голосах было что-то волшебное, чарующее, и Аврора, провожая взглядом ребятню в разноцветной одежке, ковылявшую по снегу, чувствовала покой вместе с вдохновляющей решимостью.

— Не могу больше сидеть сиднем и изводить себя. Сразу после праздника я уеду. Одна!

Ее сестра не смогла этого вынести.

— Одна? Без Ульрики, без...

— Одна-одинешенька, на хорошо подкованной лошади, переодевшись в мужчину. Не могу больше терпеть молчание Гильдебрандта. Вернусь в Ганновер, посмотрю, что с ним стряслось.

— Ты сошла с ума! Тебя не впустят в город.

— Авроре фон Кенигсмарк туда не пройти, но кто вздумает остановить... скажем, Гуго Меллендорфа, юношу из благородной семьи, путешествующего по германским княжествам для расширения кругозора, а может, и в поисках своей судьбы?

— Только не Ганновер! Там полно вербовщиков, они мигом зачислят тебя в роту новобранцев.

— Ничего не выйдет! Юноша — дворянин со слабым здоровьем. Мне надо за три дня выправить паспорт на это имя.

— Прояви хотя бы немножко благоразумия, потерпи...

— Надоело терпеть!

— Я хотела сказать, пережди самое темное время. Минует первое января — и все пойдет на лад.

— Нет, когда вернется тепло, мне станет совсем невмоготу... Ну, хорошо, я согласна протянуть с тобой вдвоем до конца года, раз никто не явился составить нам компанию, — уступила Аврора и обняла сестру.

Левенгаупта все не было. Амалия могла бы сама отправиться в Швецию, в Ла-Гарди, чтобы провести Рождество с сыновьями, но после неудачных родов она находилась в постоянной депрессии, а ее плохое настроение усугубляла ненастная погода. К тому же ей не хотелось расставаться с сестрой, и ту это очень трогало.

Добывать фальшивый паспорт не пришлось. Утром 1 января перед дверями дома спешился всадник. Передав свою лошадь конюху и строго наказав как следует о ней позаботиться, он потребовал, чтобы о нем доложили фрейлейн графине фон Кенигсмарк.

— О ком доложить? — спросил лакей.

— Свое имя я назову самой графине. Достаточно будет сказать ей, что я прибыл из Целле с поручением от Ее высочества герцогини.

Через мгновение в гостиной, убранной еловыми ветками с серебряными гирляндами и остролистом в красных шариках, перед удивленной Авророй предстал с глубоким поклоном Клаус Асфельд. Было заметно, как он устал, но, какой мокрой и грязной ни была его одежда, его необычная асимметричная физиономия светилась безудержной радостью. Он выглядел счастливчиком, добравшимся до райских врат.

— Здравствуйте, барон, — приветствовала Аврора гостя, усердно подметавшего перьями шляпы ковер. — Позвольте узнать, что привело вас в наш дом?

Мне доложили, что вас прислала герцогиня Элеонора. Я помню прием, оказанный мне ею в конце лета, и потому очень удивлена.

— Тем не менее я — посланец Ее высочества, — подтвердил Асфельд, улыбаясь изрешеченным шрамами лицом.

Больше он не промолвил ни слова. В его взгляде, прикованном к Авроре, было столько блаженства, что ее нервы, и так натянутые до предела в последнее время, не выдержали.

— Это все? Она ничего вам не поручила, и вы явились просто так, с приветствием?

— О нет!

И, опустившись перед девушкой на одно колено, как перед коронованной особой, он вручил ей письмо, с которого она тут же в волнении сковырнула печать. Герцогиня Элеонора была краткой: после двух фраз извинения за свое поведение в их последнюю встречу она просила фрейлейн фон Кенигсмарк «с крайней осторожностью проследовать в Целле вместе с ее посланником для изучения с ней вдвоем дела высочайшей важности».

Аврора задумчиво сложила письмо. Найдя глазами Асфельда, она убедилась, что он так и остался стоять на одном колене.

— Что за чудеса? Немедленно встаньте! Вы не на причастии!

— Вы для меня как икона! — сказал он с чувством, но повиновался.

— Вам известно содержание письма герцогини?

— Я должен доставить вас к ней, соблюдая крайнюю осторожность. Ваша встреча должна остаться тайной. Если Его высочество герцог о ней проведает, возможны неприятные последствия.

— Охотно верю и даю слово слушаться. Но сначала объясните мне, о каком таком «деле» она толкует? Насколько я понимаю, мне не придется ехать в Целле в карете с гербом, кучером и форейторами, появиться в ней перед дворцом и выйти в самом изысканном наряде?

— Вы совершенно правы!

— Тогда я жду объяснений. Но сначала сядьте, лейтенант. У вас такой богатырский рост!

Теперь он был рад подчиниться и, сложившись вдвое, скромно примостился на табурете с задранными коленями и с прижатой к груди, на манер Ганса Мюллера, шляпой. Пару раз кашлянув, он начал:

— Вы встретитесь с Ее высочеством в городском доме баронессы Беркхоф. Явиться во дворец было бы неразумно, гостиница тоже не годится. Экипаж вам потребуется... скромный. Выдайте себя, к примеру, за купчиху, везущую партию дамских нарядов...

— Напрасно вы считаете, что это помогло бы мне попасть во дворец. Полагаю, вы привезли для меня паспорт?

— Разумеется. Имя в него не вписано, выбирайте любое.

Он извлек из своего доломана свиток со свисающей печатью. Взяв документ, девушка внимательно его прочла. Присев на минуту к своему столику, она добавила несколько слов и отдала свиток офицеру.

— Готово! Теперь я — Гуго Меллендорф, кузен вам или баронессе, как вам больше нравится.