Тривейн - Ладлэм Роберт - Страница 40

Его колонка перепечатывалась в восьмистах девяноста одной газете, издававшихся по всей стране, он получал гонорары по три тысячи долларов и неизменно тратил их на благотворительность, причем делал это всегда публично. Но что самое удивительное – он был любим своими собратьями.

Впрочем, его популярность среди представителей «четвертой власти» объяснялась довольно просто: Род Брюс был всюду свой – от Вашингтона до Нью-Йорка – он твердо помнил, что его настоящее имя – Роджер Брюстер, а родился он в пенсильванском городке Эри. Журналистской братии льстили также его щедрость и умение с легкой иронией отзываться о своем общественном положении.

Короче говоря, Род был отличным парнем, за исключением тех случаев, когда речь заходила об источниках, откуда он черпал информацию, или о его необузданном любопытстве.

Разузнав довольно подробно о Брюсе, Эндрю Тривейн решил с ним встретиться. Журналист с готовностью принял приглашение и согласился обсудить свою статью о четырех небоеспособных атомных субмаринах. Правда, сразу предупредил Тривейна, что статья не будет напечатана только в том случае, если автору представят веские доказательства ее несостоятельности. Иначе она появится уже через три дня.

Самым удивительным во всей этой ситуации было то, что Брюс сам обещал появиться в «Потомак-Тауэрз» в десять часов утра.

Когда в назначенное время Тривейн увидел входящего в дверь его кабинета журналиста, он едва сумел скрыть изумление. Его удивило не лицо Брюса, оно было ему хорошо знакомо по газетам, поскольку портреты ведущих обозревателей, как правило, печатались вместе с их материалами. Да и не было в лице Брюса ничего необычного: острые черты, глубоко сидящие глаза и длинные, еще до того, как это стало модным, волосы. Что поразило Тривейна, так это его рост. Родерик Брюс оказался настоящим коротышкой, это подчеркивалось и его манерой одеваться: темная, консервативная, не бросающаяся в глаза одежда. Он казался мальчиком, принаряженным для воскресной службы в церкви с обложки «Сатердей ивнинг пост». И только длинные волосы напоминали о его независимости – своеобразной независимости маленького мальчика, хотя журналисту было уже за пятьдесят.

Войдя вместе с секретаршей в кабинет, Брюс приблизился к столу, за которым сидел Тривейн, протянул руку. Эндрю встал гостю навстречу и смутился: вблизи Брюс казался еще меньше. Однако тот сам пришел на помощь. Улыбнувшись и крепко пожав руку Тривейну, журналист сказал:

– Не обращайте внимания на мой рост, на самом деле я еще ниже, поскольку ношу туфли на высоком каблуке... Рад познакомиться с вами, Тривейн!

Во время короткого приветствия Тривейн обратил внимание на две детали. Во-первых, журналист смягчил ту неловкость, которую испытывает человек, находясь, по сути дела, рядом с карликом. И во-вторых, назвал его просто Тривейном, сразу давая понять, что они на равных.

– Благодарю вас. Пожалуйста, садитесь! – И, обращаясь к секретарше, добавил: – Прошу вас, Мардж, пока ни с кем меня не соединяйте и закройте, пожалуйста, дверь.

Подождав, пока Брюс устроится в стоявшем у стола кресле, Тривейн вернулся на свое место.

– Далековато вы забрались от дороги, – проговорил журналист.

– Прошу прощения за причиненные неудобства, – ответил Тривейн. – Потому-то я и предлагал пообедать где-нибудь в городе.

– Ничего страшного. Хотелось своими глазами посмотреть на то, о чем столько слышал. Пока не вижу ни дыбы, ни кнутов, ни гильотины!

– Все это хранится в специальной комнате, в одном месте, – так удобнее...

– Хороший ответ! При случае непременно использую...

С этими словами журналист достал маленький блокнот, очень маленький, под стать его собственному росту.

– Вот уж воистину никогда не знаешь, – заметил он, взглянув на смеющегося Тривейна, – где найдешь хорошую фразу!

– Ну я-то ничего особенного в ней не нахожу...

– Очень человеколюбивая фраза. Вы, конечно, помните, что лучшие остроты Кеннеди звучали так же.

– Какого именно Кеннеди?

– Конечно, Джека... Бобби, тот всегда обдумывал и взвешивал слова. А вот Джек был очень человеколюбив. И насмешлив. Надо сказать, что насмешки его были весьма чувствительны...

– Что ж, хорошая у меня компания...

– Неплохая. Но вы же ничего не боитесь, верно? Так что это не так уж важно.

– Вы уже достали свой блокнот...

– Да, и не собираюсь его убирать, господин Тривейн. Что ж, давайте поговорим о четырех субмаринах, простаивающих в сухих доках, каждая из которых стоит сто восемьдесят миллионов. Подумать только, семьсот двадцать миллионов долларов выброшены на ветер! Мы знаем об этом, так почему же не поделиться этим знанием с другими? С теми, кто оплатил строительство атомных лодок, с налогоплательщиками?

– Возможно, и следует...

Брюс, не ожидавший подобного ответа от Тривейна, сменил позу в кресле и скрестил ноги. «Интересно, – подумал Тривейн, – достанут ли они до пола?»

– Все это, конечно, хорошо, – продолжал Брюс, – не стану даже записывать ваш ответ: и так запомню... Значит, у вас нет возражений против появления статьи?

– Откровенно говоря, нет. У других есть, но не у меня, – ответил Тривейн.

– Для чего же вы тогда хотели видеть меня?

– Для того, чтобы... попросить...

– Меня уже просили, – признался Брюс, – но я отказал... Не вижу причин, чтобы не отказать и вам!

– Такая причина есть, – произнес Тривейн. – Дело в том, что я лицо незаинтересованное... А это, в свою очередь, означает, что могу быть объективным. Думаю, у вас есть причины для того, чтобы нанести им чувствительное поражение, да еще публично. На вашем месте я без малейшего колебания опубликовал бы статью. Правда, у меня нет вашего опыта, и я не знаю границы между материалами о некомпетентности и посягательством на национальную безопасность. Надо бы пролить свет на это...

– Продолжайте, Тривейн, продолжайте! – раздраженно проговорил Брюс. – Я уже слышал подобные аргументы – они не выдерживают никакой критики!

– Вы в этом уверены?

– Да! И по причинам гораздо более серьезным, чем вы подозреваете!

– Если так, мистер Брюс, – Тривейн достал из пачки сигарету, – то вам следовало бы принять мое приглашение отобедать... Мы могли бы провести время в приятной беседе. Вы, конечно, не знаете об этом, но я с удовольствием читаю ваши материалы. Хотите сигарету?

Отвесив нижнюю губу, Брюс внимательно смотрел на Тривейна. Эндрю, так и не получив ответа, вытряхнул из пачки одну сигарету – для себя – и, откинувшись на спинку кресла, закурил.

– Господи! – сказал тихо Брюс. – А ведь вы говорите вполне серьезно!

– Конечно, – подтвердил Тривейн. – Подозреваю, что все ваши мотивы так или иначе связаны с безопасностью. А если так, то мне нечего возразить...

– Ну а если я откажусь от статьи, это будет вам на руку?

– Нет. Сказать по правде, только помешает... Однако это уже не мои проблемы.

Брюс слегка наклонился вперед: его миниатюрная голова выглядела весьма забавно на широкой кожаной спинке кресла.

– Вы не должны иметь проблем. И наплевать, даже если нас просвечивают!

– Что делают? – Тривейн от изумления даже привстал.

– Я хочу сказать, меня мало волнует, записывается ли наш разговор... Впрочем, едва ли. Давайте, Тривейн, заключим сделку... Никаких помех с моей стороны, никаких проблем с бардаком в Нью-Ланден. Обычная сделка. Я только задам вам несколько вопросов и хотел бы получить хоть какие-нибудь ответы...

– О чем вы говорите, черт побери?

Брюс медленно поднял правую полу своего пиджака и медленно спрятал в карман свой блокнот. Он проделал это с таким значительным видом, словно этот жест значил никак не меньше какого-то особенного доверия с его стороны. Затем стал вертеть в руках золотую авторучку.

– Начнем со вчерашнего дня, – произнес он наконец. – Вчера вы провели час двадцать минут в статистическом управлении. Появились там в начале пятого и просидели до закрытия, заказав документы по штатам Калифорния и Мэриленд за период, охватывающий последние восемнадцать месяцев. Мои люди легко смогли найти интересующие вас книги, а возможно, и то, что вы в них искали. Но, с другой стороны, в них несколько сотен страниц и двести тысяч всевозможных вставок! Естественно, меня заинтересовал вопрос: почему вы проделали эту работу сами? Не ваш секретарь и даже не помощник, вы сами!