Тривейн - Ладлэм Роберт - Страница 69

– Вы сами не верите в то, что говорите, Пол. Даже после того, что случилось...

– Нет, верю. Как поверил в ту информацию, которую вы купили в Сан-Франциско у этого психопата «Л.Р.». Я знаю, Энди, потому что тоже ему платил. Три сотни долларов... Не правда ли, занятно?

– Да, – не мог сдержать улыбку Тривейн, – действительно. Но все дело в том, что это не просто информация, а самые настоящие факты. У нас были цифры...

– По Армбрастеру?

– Да...

– Хороший старик... И думает примерно так же, как вы...

– Он замечательный, Пол. И несчастный... Несчастных людей вообще много, в этом-то вся трагедия...

– Где? Где их много? В Хьюстоне? В Пасадене? В Такоме? А может, в Сиэтле?

– Да, и там тоже... Да и в Гринвиче, на операционном столе, тоже лежит один из них. Хотя, конечно, здесь больше подходит эпитет «грязный». Это он хотел убить вас, Пол! Он – часть того, о чем мы только что говорили!

Боннер смотрел куда-то мимо Тривейна. И впервые за все время общения с майором тот увидел сомнение на его лице.

– Вы не можете быть в этом уверены... – тихо проговорил Боннер.

– Могу! Он был в Сан-Франциско, где были и мы. А всего несколько недель назад избил одного калифорнийского конгрессмена в Мэриленде. Этот конгрессмен, который, надо сказать, был изрядно пьян, в разговоре с де Спаданте упомянул о «Дженис индастриз». Все это одно целое, Пол, хотим мы этого или нет...

Боннер явно устал, дыхания не хватало, и он ртом старался поймать воздух. Он понимал, что пять минут истекло, и сил у него остается только на то, чтобы сделать последнюю попытку убедить Тривейна.

– Отступитесь, Энди! Вы собираетесь поднять куда больше проблем, чем в силах решить! Вы слишком преувеличиваете...

– Все это я уже слышал, Пол. Но меня этим не купишь...

– А-а, принципы... Снова эти чертовы принципы, которые оплачивает ваш банк...

– Пусть так, Пол... Ведь я в самом начале заявил о том, что мне нечего ни приобретать, ни терять! И я без конца повторял это тем, кто... хотел меня слушать...

– Но ведь вы причините много вреда!

– Я знаю очень многих людей, перед которыми мне придется почувствовать себя виноватым. Вполне возможно, что в конце концов я протяну им руку, если вам так спокойнее...

– Все это дерьмо! Мне плевать на людей! Я думаю, по-настоящему думаю только о стране! Отступитесь, Энди. Время сейчас не для вас.

Боннер начал задыхаться, Тривейн видел это.

– Хорошо, Пол, поговорим завтра...

– Вы выслушаете меня завтра? – Боннер закрыл глаза. – И остановитесь? Мы можем сами вычистить собственный дом!..

Он открыл глаза и пристально посмотрел на Тривейна. В этот момент Тривейн подумал вдруг о коротышке Родерике Брюсе, мечтавшем распять Боннера: несмотря на все угрозы. Пол отказался иметь с ним дело. Конечно, Боннер никогда не узнает об этой «мечте».

– Я уважаю вас, Пол. И если бы остальные были похожи на вас, я бы, конечно, подумал над вашими словами... Но они не такие, и поэтому я отвечаю: нет...

– В таком случае подите к черту... И не приходите завтра: я не желаю вас видеть...

– Хорошо.

Боннер уже засыпал – сном раненого, измученного человека.

– Я буду бороться с вами, Тривейн!

Его глаза закрылись, и Тривейн тихо вышел из палаты.

Глава 32

Еще не было и семи, когда Тривейн проснулся. За окном занималось прекрасное зимнее утро. Снега выпало не много – может, на три дюйма, – он лишь покрыл землю, но не смог изменить пейзаж. За верхушками елей блестел океан, который, казалось, впал в зимнюю спячку. Лишь у самого берега тяжелые волны яростно бились о скалы, напоминая о том, что море всегда остается морем...

Эндрю решил не будить Лилиан – она так устала за эти дни! – и приготовить себе завтрак сам.

Захватив желтые листки, которыми был покрыт письменный стол в его кабинете, он разложил их на кухонном столике. На страничках крупно, наспех, были нацарапаны какие-то заметки, имена людей и названия компаний и корпораций. Это и составляло ту информацию, которую Сэму Викарсону удалось собрать об Ароне Грине. Ее большая часть была взята из справочника «Кто есть кто», кое-что из сборника спецслужбы. То же, что касалось личных привычек Грина, Викарсону удалось узнать от директора «Грин эйдженси» в Нью-Йорке. Правда, для этого Сэму пришлось назваться представителем телевизионной фирмы, снимающей о Грине документальный фильм.

Так просто... Игра... Но не для детей...

Как выяснилось, Арон Грин вовсе не был членом бирмингемской группы «наших», как предполагал Алан Мартин. Его семья не имела родственных связей ни с Лекменами, ни со Штраусами. Никто не дал ему ни пфеннига из старинных германо-еврейских капиталов, с помощью которых можно было войти в знаменитые дома Селигмана или Манфреда. Все обстояло совсем иначе.

Арон Грин, обычный эмигрант из Штутгарта, приехал в Америку в 1939 году в возрасте сорока лет. О его жизни в Германии удалось выяснить не много: он был торговым представителем крупной издательской компании «Шрайбварен», имевшей представительства в Берлине и Гамбурге. Где-то в конце двадцатых женился, однако его семейная жизнь закончилась в тот самый день, когда он покинул Германию, то есть незадолго до прихода к власти нацистов.

Карьера Грина в Америке была ровной и одновременно стремительной. Вместе с другими эмигрантами, приехавшими в Америку раньше его, он создал в Манхэттене небольшую издательскую, компанию. Используя технологию фирмы «Шрайбварен», ставшей, кстати сказать, издательской базой нацистов, небольшая фирма Грина быстро доказала свое превосходство над конкурентами. Через какое-то время она превратилась в одно из самых известных издательств Нью-Йорка. Через два года у Грина было уже четыре филиала, а сам он добился того, что принадлежавшие «Шрайбварен» технологические патенты были переведены на его имя. Это и была его жизнь, остальное не имело значения...

Потом Америка вступила в войну, заказов стало меньше, в издательском деле выживал лишь сильнейший. Но и здесь Грин оказался на высоте. Заимствованная у «Шрайбварен» технология позволила свести потери на нет; его компания продолжала работать с превосходившим воображение конкурентов размахом.

Не было, следовательно, ничего удивительного в том, что очень скоро Грин стал получать крупные правительственные заказы, военные заказы. «Мои старые компаньоны выступают за наци, я же – за леди с факелом в руке. И я спрашиваю вас, кто из нас прав?»

В это время Арон Грин принял несколько решений, обеспечивших его будущее. Откупившись от партнеров, он переехал из Манхэттена в Нью-Джерси, где земля стоила несоизмеримо дешевле, и пригласил на работу эмигрантов. Так, с помощью европейцев, он вдохнул в умирающий город жизнь.

Со временем стоимость земли возросла многократно, обеспечив Грину огромные дивиденды. А если прибавить сюда и то, что рабочие смотрели на него как на благодетеля – ведь он обеспечил их работой, – понятно, почему профсоюзное движение здесь было немыслимым. Никто в Нью-Джерси даже не думал проклинать «всех этих евреев», на которых обычно сыпались все шишки, и Грин продал часть земли, значительно увеличив свои доходы.

«Да, в эти дни – там, в Нью-Джерси, – и проявилась финансовая проницательность Грина», – подумал Тривейн, переворачивая желтую страничку.

После войны у него появились новые интересы. Он предугадал стремительное развитие телевизионной индустрии – вот-вот она станет источником колоссальных прибылей – и остановил свой выбор на рекламе: записанное и звучащее слово, а также его изобразительный ряд.

Послевоенная эпоха будто ждала этого человека, чтобы раскрылись все его многочисленные таланты. Арон Грин создал свое агентство «Грин эйдженси», собрав в нем самых способных людей, каких только смог найти. Его миллионы позволили ему переманить лучших сотрудников из других агентств, производственные мощности разрешали заключать контракты, которые даже не снились его конкурентам. Правительственные же связи стали гарантом его неприкосновенности. Очень скоро «Грин эйдженси» оказалась самым престижным рекламным агентством в Нью-Йорке.