Фантастика 1986 - Непомнящий Тихон Алексеевич - Страница 35

35

— Через час я узнаю, какой была бы Эдда, — сказал Юрий.

— Она ошиблась насчет часа, — сказала новая.

— Я посмотрю на вас через час и узнаю, какой была бы Эдда…

— А ее нельзя вернуть? — вдруг выпалил Юрий. — Или вы еще не знаете, что вы сможете сделать через час?

Новая покраснела. Даже шея у нее покраснела до самой груди.

И Юрий смотрел, как кожа снова становилась прежней.

— Да. Через час, — сказала новая, — я не хотела бы вас снова пугать.

— Новая. Но ведь теперь мне терять нечего, — сказал Юрий. — Не могу же я влюбиться в каждую из вас. Я человек.

Новая исчезла. Этот самый час Юрий был один и думал о той мысли, которая тогда, после поцелуя, расшибла его, как молния дерево.

Как будто прошло 1000 лет. Юрий думал то об Эдде, то о своем плане. Он раздваивался. Эдда, Эдда… И план.

Через час вошел веланин. Точно как Вуквол. Но другой. Это было сразу видно.

Юрий ничего не имел против него и потому не боялся, что подумает о детях и сметет веланина.

— Эдда с нами, — сказал веланин. — Но она стала другой. И не знает, как быть.

И тогда Юрий предложил им свой план. Он увезет на Землю всех женщин Веланы. И пусть они поживут там год. Никто не будет знать, кто они. Только им придется одеться. Через год они вернутся. Или раньше, если захотят.

Появилась Эдда. Веланин не уходил.

— Прощай, Юрий, — сказала Эдда, — ты хороший организатор. Но нам не нужно такой организации. Мы другие. Я не люблю тебя!

Юрий удивился не ее словам, а тому, что он вдруг все понял.

Понял свою ошибку. Вернее, не ошибку. Разве природа может быть ошибкой?

Понял, что, несмотря на свое абсолютное здесь одиночество, он был частью человечества. Он всегда был с людьми: с ними и для них. И даже еще для тех, кого он хотел принимать за людей. А они все были сами по себе, несмотря на одинаковость, взаимопроникаемость и синхронную справедливость. Несмотря ни на что, они были абсолютно одиноки. Как пространство. И хорошо это или плохо, Юрий не знал.

«Может быть, потому, что у них нет детей», — подумал он и пожалел их.

— Я лягу спать, — сказал он. — Вы уж меня простите. — Он знал, что еще минута, и он не справится с отчаянием и умчится отсюда. У него было такое ощущение, будто он долго-долго принимал часть пространства за живое и общался с ним. И теперь вдруг увидел полную пустоту перед собой.

И он лег спать. Принял снотворное и уснул.

Эдда сидела рядом, пока он не проснулся. Эдда гладила его лицо. Юрий лежал бледный и ясный. Эдда заметила, что эта перемена происходила постепенно. Все тени сошли с лица. Перед ней не было больше влюбленного. И от смятения ничего не осталось. Это был вид равнины, отраженной в море другой планеты, если такое было бы возможно. Но сами по себе черты выражали еще что-то. Что бы могла выразить гора, если бы ее очертания подчинялись идее: гора — почка планеты, из почки должно что-то выйти, и отделиться, и куда-то расти, и оставить планету. Так размышляла Эдда, и ей было плохо.

Юрий никогда бы не подумал, что планета, которая ушла недавно, могла что-то дать и ему. Но он все время думал о том, что она могла дать веланам, и о том, что его сознание развивается тысячелетиями, и о том что это ужасно, и о том, что так люди будут всегда проигрывать во Вселенной. И от того, что он так напряженно об этом думал, что-то сдвинулось в нем. И поэтому, когда он проснулся, он заговорил, и, слушая себя, не переставал удивляться.

— Почему мы решили с тобой, что это любовь? Это война. Два разных круга мира столкнулись, и все наши действия — это действия противников. Ты борешься за свое. Я за свое. Поэтому к черту любовь. У нас деловые отношения. Скажи, что тебе надо от меня? Я это сменяю на то, что мне нужно от тебя. Вот и все. Я уберусь отсюда.

— А мне от тебя нужно только одно, чтобы ты жил и вел себя так, как считаешь нужным, только это и стоит изучать.

— Мне нужно, чтобы ты помогла мне взять с собой на Землю все, что могут понять люди. Сейчас и через тысячу лет, когда разовьются.

— Пойдем, — сказала Эдда, — это готово.

Они очутились в одном из секторов планеты. Юрий увидел груз.

— Тут есть объяснение. Вы все поймете, — говорила машинально Эдда, — как только ты решишь лететь, все это будет в твоей ракете. Это аккумулятор наших знаний, настроенный на вас.

— Значит, вы решили ускорить наше естественное развитие. Вы же были против…

— Пока ты был здесь, мы исследовали через тебя нынешний уровень вашей природы. И решили, что вы как раз на такой стадии, что дальнейшее развитие нуждается в новых сверхинформациях.

— А что должен я? Взамен? — Юрий спросил отрешенно. Он с мукой отдавал себе отчет в том, что Эдда стала для него необходимой.

— Ничего.

— Тогда прощай.

— Ты любишь меня и ты уходишь?

— Я ухожу, — твердо произнес Юрий.

— А наши дети? — Эдда вдруг стала растерянной и жалкой. — Они могли бы стать другими. И все, о чем ты думал… Ведь я поняла. Но это и есть наша трагедия. Мы лишены материнской любви ко всему, материнской связи со всем. Как же за это ты можешь осудить нас? Ты видел, как исчез Вуквол. Это обостренное чувство вместо остального.

— Ты принимаешь мой план?

— Давай улетим вдвоем. И не к вам. На Землю полетим потом, через тысячу лет, когда все узнаем, поймем…

— Люди живут мало. Лет сто. Не больше, — устало сказал Юрий. Для себя он уже был в ракете, и все происходящее было позади, как день посадки, когда он впервые увидел Эдду.

— Ты уже не со мной, милый, — сказала Эдда.

И Юрий вдруг увидел холодную Велану, летящую мимо галактик и цивилизаций в бледно-зеленом ореоле, и увидел Эдду, вглядывающуюся в глухие миры тоскливым и ждущим взглядом, и увидел тысячелетия, проносящиеся мимо Веланы, как холодные волны мимо корабля, и Юрий снова, как тогда, сказал Эдде: «Я люблю тебя», и как тогда обнял ее, и она ответила ему губами, и ничто не разделяло их отныне, и Юрий забыл, что он Юрий, а Эдда забыла, что она Эдда, и было только то новое, что должно было быть, и это новое все вытеснило, вытеснило Юрия из мира, потому что он отважился любить то, что было ярче звезды и сложнее пространства, оно вытеснило Эдду, потому что она отважилась познать земную любовь, и исчезли веланки от зависти, и исчезли велане от ревности, и исчезла планета, подчиняясь гибели своих хозяев, и только ракета шла к Земле, унося заготовленный Эддой груз и еще что-то, о чем не догадаться, что не смогли бы предусмотреть все прогнозирующие вечности искусственные интеллекты.

Иван Дорба

ДАР МЕДУЗЫ

Посвящается светлой памяти замечательной женщины Нины Александровны Макаевой-Табидзе

…Слово Грузии могуче. Если сердце в ком певуче. Блеск родится в темной туче, в лете молний вырезных… Шота Руставели

Солнце перевалило за полдень. Жарко. Пляж на окраине Кобулети почти безлюден. Остались загорать одиночки.

Под самодельным тентом, лениво перебрасываясь словами, лежат двое: грузный ихтиолог-аджарец Гогла Михайлович, человек лет пятидесяти, и недавно приехавший с женой в гости к Нине Александровне Табидзе московский литератор. Тут же, в песочке, строит домики пятилетняя девочка, маленькая Ниночка, внучка Табидзе. Она недружелюбно поглядывает на «рыбника» (так она называет ихтиолога) и влюбленно на «принца», который выглядит еще спортивно, хотя ему уже под шестьдесят.

— Вы спрашиваете, уважаемый Вано, почему медузы перед штормом подплывают к берегу? Смею вас уверить, ничего тут сверхъестественного нет! — Ихтиолог поворачивается на бок и смотрит в даль моря.

— Спору нет, сюда входит, как вы изволили заметить, инстинкт, верней, кажущееся его проявление, а именно — рефлекторный процесс, на манер «рефлекса бегства» или «рефлекса обороны», которые мы наблюдаем у раков и крабов. Но случается так называемый «ошибочный рефлекс», который зачастую приводит животное к гибели, как и у летящих на огонь мотыльков и других насекомых…