Ничего невозможного - Астахова Людмила Викторовна - Страница 106

Так по-глупому агентесса еще ни разу задание не проваливала. Можно было показывать бравому капитану специальную подорожную, выданную лордом командором, но смысла нет. Даетжину уже вспугнули, ее заморского союзника тоже. Проклятье, как обидно-то!

А капитан Маджар сиял, как тысяча праздничных свечей. Еще бы! Он выследил и задержал шпионку! Осталось только выяснить чью — шиэтранскую или кехтанскую. Но медаль уже обеспечена.

Каси Песчаный набросил на плечи еще одну шерстяную накидку: его ознобило, как при лихорадке. И не спалось ему, и не пилось, и не елось вот уже несколько дней к ряду. Ворочался на тюфяке, не смыкая глаз ночи напролет, в поисках ответа на простой вопрос: «Что же делать?» А ответа не было. Никакого — ни верного, ни ошибочного. И даже в предрассветной тишине чудилось Песчаному, будто растревоженные соплеменники шепчутся, дескать, оставил Великий Неспящий старого каси, не хочет ниспослать сон, не желает откровенничать с древним старцем, выжившим не только из сил, но и, похоже, из ума.

Уши и в самом деле подвели Песчаного. То не люди шептались, то тихонечко плакал маленький ребенок на руках у Бирюзы. Тут уже ничего не поделаешь — старость идет под ручку с немощью.

А женщина уже несколько раз приходила к каси советоваться насчет малыша. Капризный стал, вздрагивает во сне, просыпается и кричит, да так горько и отчаянно, что сердце разрывается. И за словами жалоб слышался старику суровый упрек, а синие глаза эрройны смотрели осуждающе.

Лис, тот напрямик сказал:

— Что ж ты, каси, наделал? Разлучил дитя с матерью. Та уж, должно быть, все глаза выплакала. Мальчонка весь извелся, того и гляди занеможет. Нас с Бирюзой сделал злодеями. А теперь сидишь пень пнем и ничего не предпринимаешь.

Ну не объяснять же воину, что Великий Л'лэ шутки удумал шутить с каси: в сны не приходит, во плоти не является и знаков никаких не подает. Вот что хочешь, то и думай.

И Песчаный думал, день и ночь, от заката и до рассвета. Вспоминал, искал свою ошибку и не находил. Все сделал так, как желал Огнерожденный.

Хотя… каси внезапно пронзила пренеприятнейшая мысль-догадка: а ведь Неспящий ничего у своего верного адепта не просил, никогда не говорил напрямую, мол, добудь мне сына эльлорского канцлера. Не требовал похитить и привезти ребенка в Арр, но и не возражал.

Когда Диан очутился в Арамане, в их уединенном поселке, Песчаный ликовал, молча и не показывая виду, как его переполняет радость от добросовестно исполненного дела. Казалось, вот-вот явится Огнерожденный вместе со своей свитой и свершит обряд… Но ничего такого не случилось ни через день, ни через декаду. Бирюза нянчилась с мальчуганом, воины утроили бдительность, а каси терпеливо ждал знака от Великого Л'лэ. И терпение его мало-помалу иссякало, как вода в древнем колодце. От ледяных ее запасов осталась только крошечная лужица, которой не хватит утолить жажду даже мыши.

— Каси, нам придется уйти из Арамана на север, — заявил прямо с порога Лис. — Если выйдем сегодня к вечеру, то успеем спрятаться в эльлорском форте.

— О нет! — заслонился костлявой рукой Песчаный, словно от удара.

Жест получился настолько жалкий, что следопыту стало неловко.

— Прости, каси, но кехтане лезут через границу, как скорпионы из-под камня. Очень скоро они доберутся до нас.

— Но мы не можем покинуть Араман. Это же место Завета!

— Но и ждать больше нельзя. Без пушек форта и ружей солдат нам теперь не обойтись. Кехтане будто с ума сошли от злобы.

Лис знал, о чем говорил, — у него рука висела на перевязи, а из раны на голове все время сочилась кровь, пропитывая повязку.

— Скажи Ручью, чтобы потерпел еще два дня. Скажи, что я умоляю его об отсрочке. Пусть попытается отвлечь кехтан еще два рассвета и два заката.

Лис удивленно уставился на Песчаного, не веря ушам. Каси уже полвека никого и ни о чем не просил, и тут вдруг снизошел до такого унижения, до мольбы.

— Хорошо, я попрошу, — выдавил он из себя, устыдившись резкости, совершенно непозволительной в адрес самого великого каси — Каси Исполнившего Завет.

А Песчаному вдруг показалось, что следопыт разозлился и преисполнен гнева.

«И поделом мне! — решил он, отчаявшись. — Поделом. За самонадеянность, за дерзость толковать желания Великого Л'лэ по человечьему разумению».

Старик закутался поплотнее в покрывало и побрел к Бирюзе. В последние дни только рядом с похищенным мальчиком Песчаный чувствовал себя спокойно и уверенно. Неведомо отчего, просто так, без всякой причины, но достаточно всего лишь посидеть рядом, посмотреть на его уморительные игры с ручным вороненком, чтобы печаль и тоска отступили, чтобы снова начать верить в лучшее. Просто верить — в то, что все кончится хорошо. Для Арра и эрройя, разумеется.

Ничего странного или недоступного в его возрасте Диан не делал — пытался сесть, тянул все в рот, визжал от восторга и рыдал от страха, просился на руки и пачкал штанишки — все то же самое, чем занимались в свое время дети, внуки, правнуки и праправнуки Песчаного. С первого взгляда ребенок как ребенок — чумазый, щекастый, шумный, но если присмотреться… Если позволить себе видеть за хрупкой нежной плотью сияние силы, то у каси аж глаза слезились от этого обжигающего ореола. И по большому счету, уже не важно, правильно или неправильно Песчаный понял замысел Огнерожденного, ибо ребенку этому дарована сила истинного волшебства, а Бирюза и Лис не столько украли его, сколько спасли от западных безумцев-фанатиков. Бирюза, та до сих пор отмаливала греховное столкновение с их отвратительными чарами, чувствуя себя грязной и запятнанной скверной. Кабы не посланцы Арра, еретики умертвили бы дитя как пить дать.

Диан, Бирюзовы дочери-близняшки и вороненок играли в «хваталки», то бишь дети пытались поймать верткую птицу за хвост, а та в свою очередь — небольно клюнуть «агрессоров» по пальчикам, отчего гвалт в хижине стоял несусветный. Но женщина ничуть не беспокоилась — раз играют и хохочут, значит, здоровы, сыты и все у них в порядке.

— И не улетает ведь, — подивилась Бирюза, поднося почетному гостю чашку с молоком. — Уже и крылья как у взрослого, а сидит возле Диана, точно приклеенный. Ночью спит прямо в колыбельке. Не как птица, а как кошка.

— Вороны посвящены Великому Л'лэ, — проворчал каси. — Как может быть иначе? Священная птица хранит своего исцелителя и служит Неспящему.

— Так пусть бы полетел к Огнерожденному и напомнил, что нас тут скоро кехтане перережут, пока он решает судьбу Диана.

— К тебе Лис заходил?

— Угу, — буркнула женщина, не прерывая возни около очага.

Ей не хотелось встречаться взглядом с каси. Он молча страдал, а помочь ему никто не мог. Кроме Великого Л'лэ.

— Что-то должно случиться, что-то необходимое…

— Да я ж разве против? Только пусть это «необходимое» все же поторопится. А то ведь не с кем будет ему случаться. Скажешь, я не права?

Каси только вздохнул горестно. У него, старого и бессильного, есть только лепечущий младенец на руках и древний Неспящий за спиной, который по своему жестокому обыкновению не желает вмешиваться в людские дела. Что ж, наверное, это правильно, и от Огнерожденного ждать помощи бессмысленно. Он — не поводырь для слепцов, не овчар для стада и даже не Бог. Он — Великий Неспящий, он просто есть. И все.

Вороненок улучил момент и вспорхнул на плечо Бирюзе, которая тут же предложила священной птице угощение — кусочек вяленого мяса.

— Слетал бы ты к Неспящему, дружок, передал бы от нас весточку. Скажи, мол, заждались уже верные эрройя.

— Не говори глупостей, женщина.

Бирюза только рассмеялась в ответ, совсем не ехидно, но каси все равно обиделся. Так и сидел, мрачнее иных сородичей вороненка, любящих думать свои птичьи думы, расположившись на выбеленном солнцем лошадином или человеческом черепе. А может, и задремал, пригревшись в теплом доме, у очага, как это свойственно всем старцам. Но пробудило каси вовсе не вежливое прикосновение к плечу. К сожалению.