Ледяная Королева (Трилогия) - Ахмедова Майя Саидовна - Страница 40

После очередной порции травяного чая меня как-то вдруг разморило. Я отставила кружку и пристроила голову на плечо принца, пропустив руки у него под локтем. Дин продолжал что-то рассказывать и доказывать своему несговорчивому другу, а меня уже качало на волнах блаженной полудремы — как ни крути, трое суток почти не спать… а возле него так тепло, уютно и спокойно… и метель опять же…

— Тебя проводить или донести? — вкрадчивый шепот в самое ухо.

— И до самого ужина не будить!

Открывать глаза мне было уже лень. Я хотела обхватить его за шею, чтобы облегчить свою транспортировку, но моя рука, скользнув по груди принца, замерла на полдороге, перебирая ищущими пальцами.

— Что-то не так?

— Ничего…

— Тогда почему…

— В смысле — ничего нет! — Сладкую дрему как из брандспойта смыло.

— Это как раз понятно, — Дин пожал плечами. — Твой медальон я вернул, а кольцо…

— Кольцо!!! У тебя на шее висело кольцо, на шнурке…

Договорить не удалось: в следующий момент словно две встречные ударные волны от взрывов чего-то мощного накрыли меня ледяной невыносимой тяжестью, смяв и расплющив, как бумажный стаканчик. Я буквально сложилась вчетверо, судорожно пытаясь вдохнуть, и трясла головой, пытаясь избавиться от звона в ушах, резкого до боли. Друзья обеспокоенно суетились вокруг, стараясь помочь, но меня уже уносило сквозь глухую тягучую мглу куда-то вперед и вверх…

У меня и прежде случались видения, чаще всего невнятные и обрывочные, как те сны с участием Дина, или так называемые «вспышки», предупреждавшие о каких-то значимых событиях, обычно малоприятных. Но еще ни разу меня не скручивало так, будто я зачем-то перла напролом через все мыслимые и немыслимые линии защиты туда, где мне находиться было совсем не положено… А может, именно так оно и было в тот первый раз?

Беспорядочное мелькание цветных пятен и бесформенных теней, резкие переходы от света к мраку, дрожащая рябь, как сетка перед глазами, плавное растекание темных разводов по светлому фону довольно быстро сменились чередой четких картинок, ярких до рези в глубине глазниц. Головокружение и давящая боль в груди, от которой перехватило дыхание и сердце почти захлебнулось на полустуке, очень мешали «смотреть» как следует, но уж то, что удалось разглядеть, намертво врезалось в память…

Небольшая комната, обставленная изысканно и богато. Высокий сложнозакрученный канделябр на одном конце длинного стола, другой такой же — напротив. Между ними поверх тонкой скатерти — сплошь золотое кружево — расстелена огромная карта, испещренная непонятными значками. Весь пергамент покрыт неровным слоем серебристого мелкого песка. Такой же песок почти доверху заполняет глубокую плошку, вдоль края которой мерцают нанесенные вкруговую сложные руны. Посудина едва держится в дрожащих руках невысокого пожилого мужчины с неприметной внешностью и козлиной бородкой, который с явной опаской следит за ходом общения двух других персонажей.

Представить себе первого легче легкого: достаточно вспомнить Джонни Деппа в роли Джека Воробья, только без его экстремального макияжа и пиратского прикида, но изрядно потасканного и слегка постаревшего. Семизубцовая корона венчает гордо посаженную голову. Густые волосы иссиня-черными волнами спускаются ниже плеч, от крыльев носа к углам плотно сжатых губ и между нахмуренных бровей залегли глубокие складки, взгляд — пронизывающий, жесткий и циничный.

Он стоит, лениво барабаня пальцами по краю стола, и молчит, но его собеседнику явно не по себе. Высокий сутуловатый тип, который, похоже, насмотрелся «Властелина колец» и добавил к своему имиджу позаимствованные у Гэндальфа шляпу и бороду, взахлеб оправдывается, нервно крутя в худых узловатых пальцах какой-то темный круглый предмет. Приподнятая бровь придает лицу короля — в том, что это именно Крониган собственной персоной, нет никаких сомнений — сардоническое выражение, он бросает взгляд влево. То, что сначала было принято мною за предмет обстановки, смутно различимый в неосвещенном углу, вдруг шевелится, и становится ясно, что это живое существо, достающее головой почти до плеча хозяина.

Когда оно встает и неторопливо подходит к столу, высекая когтями неяркие искры из мозаичного пола, в памяти всплывает «улыбка» подземного монстра из фильма «Дрожь земли», только у этого домашнего любимца к очаровательному оскалу добавлен приземистый корпус, покрытый жесткой пятнистой шерстью и водруженный на четыре мощные трехпалые лапы. Еще — длинный, покрытый роговыми пластинками раздвоенный хвост, перепончатые уши позади глубоко посаженных глаз, когти на зависть любому дракону и множество зазубренных, загнутых внутрь зубов, украшающих непропорционально огромную пасть.

Под его пристальным оценивающим взглядом «Гэндальф» начинает говорить быстрее, все чаще сбиваясь, пока наконец не умолкает совсем. Королевская бровь снова приходит в движение — животное поворачивает уродливую голову к его сильно побледневшему собеседнику и, словно поддразнивая, многообещающе высовывает черный змеиный язык… Мелко дрожащая рука выполняет на удивление точный плавный пасс над столом — песок с пергамента собирается в компактное облако и, на секунду зависнув, отправляется прямиком в орнаментированную посудину. Щелчок пальцами — круглый предмет замирает на столе и раскрывается, выпустив на свободу длинный язык ровного синеватого пламени, а над ним уже без посторонней помощи зависает вышеупомянутый жбан с песком.

«Гэндальф» не глядя запускает в него руку и эффектным движением подбрасывает вверх прихваченную горсть прогретого песка. Он осыпается на расстеленную карту и несколько долгих мгновений лежит неподвижно, затем в нескольких местах по очереди начинают зарождаться миниатюрные смерчи, образованные тем же песком, который теперь начинает светиться. Чем ниже и тоньше смерч, тем тусклее свечение и темнее цвет. Самый впечатляющий вихрь — высотой в полметра, не меньше, — буквально слепит оранжево-желтым сиянием и настойчиво шуршит песчинками, протирая определенный участок причудливой карты…

Король раздраженно машет рукой, как бы перечеркивая получившуюся картину, следующим взмахом сбивает все еще парящую над пламенем посудину, и она, благополучно миновав успевшего присесть чародейского помощника, летит кувырком в дальний угол комнаты, щедро исходя мерцающим содержимым. «Гэндальф» поспешно переламывается пополам в низком поклоне — борода подметает пол перед носками башмаков — и, косясь на заинтересованно следящую за ним живность, уже в открытую пускающую черные слюни на зашипевший пол, что-то бормочет, отрицательно мотая головой и разводя руками. Король, не проронив ни слова, резко разворачивается и уходит, напоследок от всей души наподдав сапогом злополучную посудину…

Следующая «картинка», не столь яркая, возникает сразу после первой. Другая комната, другой стол, другие канделябры, но главное действующее лицо все то же, да и сюжет, похоже, катится по тем же рельсам. Черный Король молча стоит у окна, заложив руки за спину, и тяжелым, немигающим взглядом буравит ночную темноту за витражным стеклом; лицо непроницаемо-бесстрастно, и все же, судя по цвету окружающего его свечения, он чем-то раздражен и озабочен сверх меры. Пара дюжин разновозрастных мужчин, сидящих и стоящих вокруг стола, ожесточенно спорят, бурно жестикулируя. Слов разобрать не могу, зато хорошо чувствую настроение: преобладают сомнения, досада и… страх — настоящий, как в минуту смертельной опасности…

Кронигану, видимо, надоедает птичий базар, царящий за спиной, — он чуть поворачивает голову и роняет через плечо пару тихих слов, почти не разжимая губ; затем в тут же наступившей тишине снова звучит его негромкий голос, теперь уже с вопросительной интонацией. Спорщики переглядываются, мнутся, пока наконец один из них не набирается смелости, чтобы ответить, отрицательно качая головой и разводя руками. Король поворачивается, и присутствующих словно пригибает каким-то невидимым гнетом. Свинцовый взгляд монарших очей медленно скользит по застывшим лицам, останавливается на уже знакомом почитателе Гэндальфа, и тот поспешно выдает какую-то идею, видимо только что посетившую его многомудрую голову; остальные, тут же ожив, торопливо поддакивают. Губы Кронигана кривятся в издевательской ухмылке, от сказанного им выражение лиц окружающих становится кислым донельзя, но возражать никто не смеет.