Алмазная цепь - Сафронов Виктор Викторович - Страница 37

Судя по стойкому запаху зловоний в салоне, в последнее время средство передвижения использовали для перевозки скота и навоза. Но не до жиру… Катиться вперед и на том спасибо.

Едем спокойно, не привлекая лихачеством к себе внимания.

Пока пытался делать вид, что смотрю за дорогой, а сам в это время, краем глаза наблюдал за растерянной молодой матерью, чуть не окосел, напрочь. Удевляло то, что губки оказались, чуть тронуты помадой, глазки подведены чёрным, а волосы аккуратно причёсаны… Никогда не пойму женщин. Чуть не изнасиловали, не убили… И когда только успела?

Глядя на дорогу, мы оба довольно отчетливо и выразительно молчали. Если она и догадывалась о финальном и трагическом аккорде сегодняшней ночи, то вида не показывала.

Глядя на ее растерянное, осунувшееся лицо, но очень красивое лицо, решил вечер ужасов и трагедий, с леденящими душу подробностями и своим свистящим шепотом, перенести на более подходящее время. Сейчас это было, очень даже не ко времени.

До боли в переносице, продолжаю косить в ее сторону. Скажи ей, что муж и кормилец лежит в яме и уже вряд ли из нее поднимется, так еще помрет не доехав до города. Позже. Все это позже.

Она, не глядя на утренние сумерки и стойкий запах свиных и человеческих испражнений, начинает мне нравиться. Странная связь, с чего бы это? Видно нервы подводят.

Создание хрупкое, нежное, эфирное, зовущее не к борьбе, как та тетка у ВДНХ, а по большому счету, к любви и сладким грезам. Впрочем, для кого-то мечты и грезы, а для кого-то просто жена, нечесаное существо низшего порядка, обитающее на кухне, все время что-то жующее и постоянно требующее денег.

Однако женщина, если она по-настоящему женщина, остается ее при любых обстоятельствах. В руках моей попутчицы, невесть откуда-то появилось зеркальце, пудреница, помада. В дребезжащем всеми частями «керогазе», не очень легко наводить на лице порядок и там же возрождать былую красоту.

Оказывается, возможно и мои скептические ожидания были посрамлены. Все просто. Женская обязанность и предназначение заключается в том, чтобы окружающие мужички любили и восхищались ими, а они снисходительно принимали эти знаки внимания. Ну-ну…

Девочка спала. Мамаша, лет двадцати пяти — тридцати, подправив ранее подправленное лицо, стала постепенно выходить из ступора. О том, почему ее разлюбезный муж не поехал с нами, не спрашивала. Наверное догадывалась, а может просто боялась узнать правду. Машину мерно покачивало на ухабах…

От тряски, звона, запаха салона, вони исходившей от меня самого, стало ломить в висках. Но держусь огурцом, невозмутимо и стойко.

Прямиком отправились в сторону Питера. Простенькая схема: пробираемся в большой город, а там, чисто конкретно — в районе большого, продуктового магазина, затаиваемся на конспиративной квартире, меняем документы, пол и внешность.

Попытался было объяснить свой гениальный план молчаливой попутчице, но общение не заладилось. Нет, слов хватало и мои симпатии были на ее стороне, но…

Во-первых. Я очень боялся того момента, когда «гений чистой красоты» должна была открыть рот. Такое уже бывало. И рост, и грудь, и лицо — ну, все, понимаете, все манило и притягивало. До момента: «Слово предоставляется — гению чистой красоты».

Открывался рот, а оттуда тоненькая струйка несвежего поносика, лексика биндюжника с припортового рынка и морского боцмана с тральщика «Гунявый». После этого стоишь оплеванный и чтобы тебя, в очередной раз, ненароком не заметили, боишься грудью глубоко вздохнуть.

Во-вторых. Я, до сих пор так и не узнал, ее имени. Это мешало. Называть ее, с бухты-барахты «черной вдовой», портить взаимоотношения еще до их возникновения. Для этого совсем не стоило ее тащить в такую светлую даль, следовало просто оставить ее в собственном доме, а утром… Хотя каким утром? Для нее и дочери, все закончилось бы сегодняшней ночью и вчерашний рассвет, был бы последним в ее молодой жизни.

В который раз я убедился, женщины самые удивительные и ни кем не разгаданные существа.

Она, каким-то только ей ведомым чутьем поняла мои мучения, просто протянула руку и спокойно, уставшим голосом произнесла: «Алла».

- Что? — не сразу понял я.

- Меня зовут Алла, — она с удивлением посмотрела на меня и, видно не удовлетворившись осмотром дурнопахнущего, туповатого субъекта, растерянно пояснила. — Имя такое — Алла…

- Ах, Алла, — я облегченно вздохнул, будто сделал давно ожидаемое открытие. — Ну, конечно же, Алла. Какое прекрасное и неожиданное имя…

Темперамент зашкаливает, в этом вся штука. В моем случае, это помогает идиоту.

Я не искал форму изложения своих чувств, я токовал о том, что видел вокруг.

Сейчас понимаю, какую я тогда нес ахинею, но в тот момент, называл все произнесенные благоглупости — поэтическим вдохновением. Что было неожиданным, так все это принималось за чистую монету. Я купался в ее прелестных глазах, я забыл про запахи и свою кражу. Я перестал обращать внимания на липкие руки, заляпанные вражеской кровью… Да, что говорить, я сам себе в тот момент, очень нравился.

Позже, после душа и обильной, малокалорийной еды, до меня наконец-то дошло: она просто не слушала мой заливистый вздор и хлопотливый шелест крыльев самца на токовище, которыми я пытался произвести на нее впечатление. А мне казалось, что в восхищении от моего искусного красноречия, у нее перехватило дыхание и попросту не хватало слов.

Оказалось, что сегодня мне было «не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Возможно это к лучшему.

ГЛАВА 41

Остановившись на заправке. Тормознул водилу какой-то прачечной, он и подвез нас в центр. На запах, исходящий от меня, шофер старался внимания не обращать… Полученных денег, для этого вполне хватало, а большего и не требовалось.

Весь прибывший табор, проходным дворами и питерскими закоулками, привел к себе на новую-старую квартиру.

Любовь-морковь? Не до нее сейчас. Подступало время неприятных событий.

До момента захлопывания за спиной двери Алла держалась хорошо, а потом кроха-дочка, возьми да спроси: «А когда папа приедет?»

Она, брык в обморок. Меня, соответственно, качнуло в другую сторону. Конечно, при огнестрельных ранениях или, там, при переломах конечностей, я мог оказать первую помощь, не ванёк-валенок. А здесь оплошал.

Стою над ней, смотрю оторопев и начинаю что-то нечленораздельное мычать. Пытаюсь разводить беспомощно руками, как-будто оправдываюсь… Еще незадача, во время падения, Алла ударилась головой о косяк двери и видно рассекла кожу.

В чувство меня привел вид крови вытекающей из под ее головы. Хошь не хошь, а пришлось начинать резво скакать и приступать к активным действиям.

Рот в рот, провел процедуру искусственного дыхание. Поднял голову. Прислушался к ощущениям, процедура понравилась.

Оглянулся. Рядом стоит маленькая девочка. Дрожит подбородком, что для меня ничего хорошего не предвещает и смотрит, что это такой чужой дядя, делает с ее мамой.

Вспомнил, что в заветном чулане, видел достаточно много бутылок. Голыми руками, аки Геракл-воитель, совершил подвиг — отодрал доску. Схватил бутылку, оказавшуюся шустовским коньяком, налил ей полбаночки из под майонеза. Влил в рот… Любовь-морковь… Она губы облизала и как бы пришла в себя.

Дала волю слезам. Это уж, как в таких душещипательных сценах водиться. Я, в качестве «рыцаря — чего изволите-с», с початой бутылкой в руках, дурень-дурнем стою рядом. Жду-с…

Малютка-дочка, увидев, что мама рыдает, перестала дрожать подбородком. Широко открыла рот, тщательно отдышалась, набрала в легкие побольше воздуха и заголосила так, что у меня уши заложило. Квартирка-то пустая, акустика великолепная.

Ничего другого не придумал, как взяв их обеих в свои объятия отнес на персональный, видавший виды надувной матрас. Поставил рядом бутылку. Не жалко, только лечись и не плачь. Перевязал ей кое-как голову. По моему разумению сделал все правильно.