ПУТНИК часть II - Срибный Игорь Леонидович - Страница 31

                                        - Что мы можем сделать для них? – спросил Проскуров – тридцатидвухлетний комдив, получивший это звание всего за четыре года службы, начав ее с лейтенантского звания; пятый за два года начальник разведуправления. Четверо его предшественников были расстреляны.

                                        - Насколько я помню, в том районе мы готовили площадку для приема самолетов. Я дам им поручение обследовать площадку, и если она все еще пригодна, отправить за ними самолет.

                                        - Чем вам дороги эти люди? – спросил вдруг Проскуров. – Только тем, что, как и вы, воевали в Испании?

                                        - Иван Иосифович, - Ваупшасов старался спрятать эмоции. – Вы даже представить себе не можете, через что прошли эти люди. Один из них – комполка Сербин воюет с 1904 года. Это талантливый офицер – разведчик – диверсант - начинал сотником в пластунском батальоне, а это были разведчики высшей пробы!

                                        - А почему он комполка? Его что, не переаттестовали на новое звание?

                                        - Так получилось, Иван Иосифович, что он в то время, когда проходила переаттестация, числился в списке погибших. А потом об «испанцах» вообще забыли…

                                        - Прежде чем он ступит в этот кабинет, у меня на столе должен лежать приказ о присвоении ему звания полковника. И… проведите в отношении Сербина и его товарищей собственное служебное расследование. Не нужно подвергать их излишним следственным процедурам. Результаты служебного расследования представите мне для утверждения! Занимайтесь вопросом эвакуации группы. Нам позарез необходимы такие люди!

                                      Вауашасов вышел из кабинета Проскурова окрыленный. Он хорошо понял последнюю фразу начальника разведупра: после последних «чисток» число кадровых разведчиков сократилось до минимума…

Э П И Л О Г

                              Они сидели на большом кожаном диване в кабинете Станислава – «товарища Альфреда» и молчали… И молчание это говорило им обоим больше, чем они могли бы сказать сами…

                               За окном бродили серые московские сумерки, в стаканах остывал чай…

                               - Не лезь пока в эти дела и не задавай вопросов! – наконец, нарушил молчание Ваупшасов. – Как только Гитлер возьмет Варшаву, мы начинаем войну с Польшей с нашей стороны! Захватываем Прибалтику, Бессарабию, Западную Украину и Западную Белоруссию. Это уже решено!

                               - Но как же… - начал, было, Сербин. -Как...

                               - Никак! Мы возвращаем наши земли, отданные полякам после разгрома ими армии Тухачевского в 21-м году. Только и всего!

                               - Но это же прямой сговор с Гитлером! – Сербин все-таки не удержался.

                               Ваупшасов укоризненно покачал обритой налысо головой.

                               - Ты неисправим! Не вздумай обсуждать эту тему с кем-нибудь другим. Ты знаешь, что к «испанцам» здесь отношение особое – в момент загремишь в лагеря! Это в лучшем случае… Вождь считает, что он морочит Гитлеру голову и делает это удачно. Переубедить его в обратном не сможет никто. Наши резидентуры за рубежом, дававшие информацию о планах Гитлера о нападении на Советский Союз, безжалостно уничтожены. Сейчас рабочих осталось только три-четыре группы, которые мы бережем, как зеницу ока… И все! Поэтому, помалкивай!

                               - Я понял, Станислав! – Леонид поник головой. – Понял, что ничего не понял!

                               - Да ну тебя к черту! – Станислав даже вскочил с дивана. – Я тебе все сказал. Дальше поступай, как знаешь… Сейчас у тебя три месяца отпуска за все годы службы в Испании, езжай к семье и принимай валерианку. Стаканами! Но чтобы вернулся в боевом настроении, готовый выполнить любую задачу партии! Да, кстати, я навел справки о твоих: Фрося окончила медицинские курсы и теперь работает заведующей амбулаторией на станции Иловайское. Там же, в амбулатории ей выделен флигель под жилье. А-а, вот еще что! Твоя жена, оказывается, писательница и поэтесса! В издательстве "Донбасс" вышло уже несколько ее книг! Вот так-то! Сын Анатолий – окончил восьмилетку и сейчас учится в физкультурном техникуме в Харькове. Ну, а  дочь – школьница, ей, как ты знаешь, исполнилось только девять…

                               - Станислав, я-то знаю, что ей девять, но сколько лет я не видел ее, ты знаешь?

                               - Не дави на жалость, Сербин, не разжалобишь! Или ты забыл, что я и сам такой?

                             - Да я не о жалости… Как раз наоборот… Не было ли у тебя…

                              - Слушай, заткнись, в конце концов! Что тебя потянуло на философию после путешествия через Европу?! Смотри, я скоро сам начну тебя подозревать…

                              - Да, ну тебя, честное слово! – обиделся Путник. – С кем же мне поговорить, если не с человеком, с которым мы кровью повязаны?

                              - Леонид, уезжай, ради Бога, домой! Я тебе уже заказал проездные документы, иди, получай и дуй к родным!

                              - Ладно, брат! – Леонид легко поднялся с дивана. – Поеду. Не поминай лихом!

                              Они обнялись, и Сербин, поскрипывая новенькими сапогами, отправился оформлять документы…

                              За окном подвывал ветер, бросаясь охапками желтых, мертвых листьев… Осень в этом году выдалась ранняя и холодная. Но в печке уютно потрескивали сосновые полешки, напиленные из шахтной крепи, которые Фросе возили с 35-ой шахты, как госслужащей…   Фрося делала уроки с дочерью. За прошедшие годы она мало изменилась, только красота ее стала более зрелой и притягательной. Она не поверила в смерть Леонида, когда ей принесли похоронку и орден Красного Знамени в коробочке алого бархата, и детям запретила верить в смерть отца. Она всегда была уверена, что Леонид вернется, и каждый день начинала с того, что готовила себя к его приезду, прихорашиваясь…

                              Она отложила тетрадь с заданиями по арифметике, и вдруг ее сердце испуганно ёкнуло: она в затрапезном домашнем халате, в несуразных шлепанцах – а вдруг сейчас придет Леонид!

                              Фрося опрометью бросилась в свою комнату переодеваться. Быстро переодевшись в нарядное платье василькового цвета, так гармонировавшее с ее глазами, она села к зеркалу и стала укладывать волосы.

                              - Настенька! – крикнула она дочке. – Ты собрала портфель на завтра?

                              - Собрала, мам!

                              - Одень, пожалуйста, свое платье, что я тебе на новый год сшила!

                              - Зачем, мам? Я его выгладила, развесила аккуратно…

                              - Одень, доченька, одень!

                              - Да зачем же я буду его мять, мама? Пусть висит!

                              Фрося вышла в залу, и дочь ахнула:

                              - Мамка, ты чего это такая красивая?!

                              - Быстро переоденься! – Фрося топнула ногой, обутой в белую парусиновую туфельку.

                              Когда под окном прошуршали листвой легкие шаги, они сидели на диване, не дыша, тесно прижавшись друг к другу…

                              Скрипучая дверь тихо отворилась, впустив в комнаты прохладу осени и запах… Давно забытый запах начищенных ваксой солдатских сапог, сырой шинели и тугих командирских ремней…

                              - Кто-кто в теремочке живет? Кто-то в невысоком живет? – раздался вдруг такой родной, такой знакомый голос из тесных сеней.