Американские рассказы и повести в жанре «ужаса» 20-50 годов - Каттнер Генри - Страница 86

К этим достоинствам доктор мог бы добавить еще одно: миссис Петерсон отличалась необыкновенной красотой. Он почти бессознательно воспринимал исходящее от нее обаяние. Как могла такая женщина выйти замуж за иссохшее ископаемое вроде Петерсона? Судя по всему, неплохой человек, но совершенно ей не пара.

Хозяйка дома была миниатюрной и хрупкой, но буквально лучилась здоровьем и энергией. Если здесь кто-то болен, то уж конечно не она. Доктор внимательно разглядывал ее супруга. Может быть, его пациент — сам Петерсон? Мрачный, подозрительный, молчаливый. Запертые двери и зарешеченные окна… Что, если перед ним случай паранойи, а оживление миссис Петерсон и стремление всячески поддержать разговор — просто защитная реакция?

Она выглядит веселой, или это только маска? Временами лицо словно заволакивает облако, но как только она улыбнется или звонко расхохочется, впечатление рассеивается. Да, вряд ли она по-настоящему счастлива. Какое уж тут счастье с таким мужем!

Им прислуживал мрачный молчаливый лакей. Казалось, он предупреждал каждое желание миссис Петерсон. Он отличался безупречными манерами, но доктор почему-то невзлюбил его с первого взгляда. Оверфилд пытался понять причину такой антипатии, но безуспешно. Все прояснилось немного позже.

Доктор целиком ушел в свои мысли, тщетно стараясь угадать, зачем его пригласили провести неделю в особняке. Тут он обратил внимание на незанятый стул. Обедавших только трое, а на столе стояло четыре прибора. Как только он отметил это, дверь открылась и в столовую вошел подросток в сопровождении коренастого мужчины в черном костюме.

— Доктор Оверфилд, познакомьтесь с моим сыном Александром. Поздоровайся с джентльменом, Александр.

Мальчик и его спутник, следовавший за ним по пятам, обошли стол. Мальчик подал руку доктору и уселся на свободный стул. Подали мороженое. Человек в черном, стоя позади подростка, внимательно наблюдал за каждым его движением. Разговоры прекратились. Десерт съели в полном молчании. Наконец Петерсон произнес, — Отведите Александра в его комнату, Йорри.

— Слушаюсь, мистер Петерсон.

За столом остались трое, но беседа не возобновилась. Мужчины молча курили. Миссис Петерсон извинилась:

— Я пытаюсь придумать фасон для нового платья и столкнулась с очень трудной проблемой. Никак не могу решить, на чем остановиться — на кнопках или пуговицах. Если пуговицы, то придется найти что-то очень оригинальное, чтобы не испортить общего впечатления. Поэтому прошу вас, джентльмены, извинить меня. Надеюсь, вы проведете у нас приятную неделю, доктор Оверфилд.

— Несомненно, миссис Петерсон, — ответил доктор, вставая, когда дама выходила из-за стола. Ее седовласый супруг не шелохнулся. Он невидящими глазами уставился в стену, не замечая висевшей на ней картины. Наконец, сунув недокуренную сигарету в пепельницу, поднялся на ноги.

— Идемте в библиотеку. Мне надо с вами поговорить.

Усевшись в кресле перед камином, он старался проявить максимум внимания к доктору.

— Если хотите, можете снять пиджак и галстук, а ноги положите на стул. Мы остались одни; к чему церемониться?

— Мне показалось, вас что-то угнетает, мистер Петерсон? — начал доктор. Традиционная преамбула к собеседованию, которое, как надеялся Оверфилд, благополучно завершится катарсисом. По правде говоря, такой фразой он всегда начинал опрос пациента. Она внушала больному доверие к доктору, ощущение, что врач понимает и сочувствует ему. Многие приходят к психиатру только потому, что их что-то угнетает, что они несчастливы.

— Да, верно, — произнес Петерсон. — Кое-что я вам расскажу, но мне хочется, чтобы остальное вы поняли сами. Это началось, когда я делал первые шаги в бизнесе. Родители назвали меня Филиппом. Филипп Петерсон. В школе я изучал историю Филиппа Македонского, и восхищался многими деталями в его жизнеописании. Понимаете, по своей природе он первопроходец. Завоевал столько стран, создал империю. Реорганизовал армию. Если употребить выражение из современного сленга, «крутой парень». Конечно, и у него были свои слабости, вроде вина и женщин, но в целом он, что называется, настоящий мужчина.

Конечно, одно дело править Македонией, и совсем другое — стать президентом кожевенной компании, но я решил, что для успеха важен сам принцип. Каждую свободную минуту я использовал, чтобы изучить жизнь Филиппа, и пытался применить все, что возможно, на практике. В конце концов, я разбогател.

Потом я женился. Как вы сами могли убедиться, моя жена — образованная и очень одаренная женщина. У нас родился сын. В честь Филиппа Македонского, я назвал его Александром. Я сосредоточил в своих руках кожевенное производство в Америке и когда-то мечтал, что мой наследник станет главой этого бизнеса во всем мире. А теперь… Вы видели мальчика?

— Да.

— Ваш диагноз?

— Трудно сказать точно, но больше всего похоже на одну из форм психической неполноценности, которую называют болезнь Дауна.

— Да, мне так и говорили. Два года мы держали его дома, потом я поместил сына в одну из лучших частных школ Америки. Когда ему исполнилось девять, они категорически отказались держать его, хотя я обещал им золотые горы. Тогда я купил это имение, обустроил его, продал все свои предприятия и стал жить здесь. Он мой сын; я должен о нем заботиться.

— Очень странно, что его не захотели держать в частной школе. С вашим богатством…

— Там что-то произошло. Они осознали, что не могут взять на себя ответственность за последствия его поступков.

— А как именно он себя ведет? И что думает его мать?

— Сами знаете, что думают матери в подобных случаях…

— Да, могу себе представить.

— Тогда вы поймете. Для миссис Петерсон он — само совершенство. Она отказывается признать, что мальчик слабоумен. Говорит о «запоздалом развитии», уверяет, что «со временем он все наверстает» и в один прекрасный день станет нормальным.

— Увы, она заблуждается.

— Боюсь, вы правы. Но я бессилен ее убедить. Как только завожу об этом речь, сразу начинает сердиться, а когда она в таком состоянии, с ней невозможно разговаривать.

Итак, мы переехали сюда. Вы сами видели, кто нас обслуживает. Лакею приходится исполнять несколько обязанностей. Он пробыл с нами много лет, и мы полностью ему доверяем. Он глухонемой.

— Теперь все понятно! — воскликнул доктор. — Вот почему он такой мрачный. Глухонемые всегда отличаются странностями.

— Наверное, так оно и есть. Он ведет наше хозяйство. Понимаете, прислугу трудно удержать. Люди охотно к нам нанимаются, но узнав об Александре, долго не задерживаются.

— Неужели их так пугает его слабоумие?

— Нет, их беспокоит его поведение. Я знакомлю вас только с фактами и стараюсь излагать их совершенно беспристрастно. Приставленный к нему здоровый парень, Йорри, — бывший борец. Воистину человек без нервов: не понимает, что такое страх. Йорри очень хорошо обращается с мальчиком, но заставляет себя слушать. С тех пор, как он служит у нас, мы можем сажать Александра за стол вместе со всеми, и мать просто счастлива. Но конечно Йорри тоже иногда отдыхает. На это время он отпускает Александра в парк.

— Мальчику должно там нравиться. Я видел у вас ланей и кроликов.

— Да, полезно для развития. Он любит на них охотиться.

— Вам не кажется, что Александру нужны товарищи, с которыми он мог бы вместе играть?

— Раньше и я так думал. Даже усыновил другого мальчика. Он умер. После этого я не рискую повторить эксперимент.

— Но ведь умереть может любой ребенок. Почему бы не приглашать какого-нибудь паренька из местных по крайней мере на несколько часов в день, чтобы ваш сын мог немного поболтать и поиграть с ним?

— Нет, никогда! Побудьте у нас, понаблюдайте за мальчиком. Осмотрите его; возможно, посоветуете что-нибудь.

— Боюсь, сейчас мы способны сделать для него очень немногое: скажем, не выпускать из вида, исправлять дурные привычки, которые у него успели возникнуть.

Удивленно подняв брови, Петерсон произнес, — В этом-то все дело. Несколько лет назад я консультировался со специалистом. После моего рассказа он заявил, что по его мнению ребенку следует предоставить определенную свободу действий. Он что-то говорил о подавленных желаниях, либидо, и уверял, что единственный шанс добиться хоть какого-то улучшения — позволить мальчику жить по-своему. Вот одна из причин, почему мы очутились здесь и завели ланей и кроликов.