День пламенеет - Лондон Джек - Страница 15

— Только одно можно сделать, — высказал, наконец, свое мнение Элия. — Тебе придется взять вторую упряжку, Джо, и ехать к верховьям Стюарта, пока не нагонишь индейцев. Ты заберешь у них мясо и вернешься. Ты будешь здесь раньше, чем Генри приедет с Шестидесятой Мили, а пока ты будешь в отъезде, тут останемся только я да Пламенный, а уж мы как-нибудь прокормимся.

— А утром мы все поедем к яме, сгребем снег и посмотрим, сколько провианта у нас осталось, — сказал Пламенный. Затем он лег на спину, завернулся в свой тулуп и прибавил: — Лучше завалимся спать, чтобы встать пораньше. Вы двое поедете на собаках, а Элия и я пойдем пешком и поодиночке; может, нам удастся спугнуть дорогой оленя.

Глава VIII

Времени они не теряли. Хайнс и Финн, с собаками, переведенными уже на уменьшенную порцию, прибыли на два дня раньше. В полдень третьего дня явился Элия, нигде не видавший следов оленя. Вечером того же дня пришел Пламенный — ему тоже не повезло; сейчас же все принялись оттаивать и процеживать снег вокруг ямы. Это отняло много времени, так как бобы попадались на расстоянии сотни ярдов от ямы. Два дня ушло на промывку снега. Результаты оказались плачевными, и при братском дележе нескольких фунтов спасенной пищи все четверо показали, из какого теста они сделаны.

Как ни ничтожно было количество провианта, но львиная доля досталась Пламенному с Элия. Те, кто отправлялся на собаках, — один вниз, а другой вверх по течению Стюарта, — должны были скорее добраться до пищи. Остающимся же приходилось протянуть до их возвращения. Далее: хотя собаки, получая в день несколько унций бобов, будут продвигаться медленно, однако те, кто с ними путешествовал, могут в случае крайней нужды съесть и самих собак. У остающихся же не было этого выхода в случае острого голода. Таким образом Пламенный и Элия подвергались большей опасности. Но уменьшить риск они не могли. Дни проходили, и зима стала незаметно склоняться к северной весне, которая разражается внезапно, как гроза. Близилась весна 1896 года. С каждым днем солнце описывало все большую и большую дугу и дольше оставалось на небе. Кончился март, настал апрель, а Пламенный и Элия, худые и голодные, недоумевали, что приключилось с их товарищами. Давно уже им следовало вернуться, даже принимая в расчет возможные задержки и медленное продвижение. Несомненно, с ними что-то случилось. Все они учли возможность катастрофы с одним человеком и, руководствуясь главным образом этими соображениями, отправили двух в различных направлениях. Но, видимо, несчастье настигло обоих, а это было для них последним ударом. Все же, вопреки всему, Пламенный и Элия продолжали надеяться. Они влачили голодное существование. Оттепель еще не началась, так что они могли собирать вокруг разрушенной кладовой снег и растапливать его в горшках, ведрах и сковородах. Дав воде отстояться, они сливали ее и находили на дне сосуда тонкий осадок слизи. Это была мука, рассыпанная по снегу на пространстве в несколько тысяч ярдов. Иногда в этой слизи попадались намокшие чаинки, кофейная гуща, а также песок и всякий сор. Но чем дальше от ямы — тем меньше в воде было следов муки, тем тоньше осадок слизи.

Элия был старше и первый ослабел; большую часть времени он проводил лежа, завернувшись в свой мех. Изредка им попадалась белка, и это поддерживало их существование. Охотился на нее Пламенный, а это было нелегкое дело. Имея всего тридцать патронов, он не смел идти на риск промахнуться; а так как ружье его было 45–90, он вынужден был целиться в голову зверька. Белок было очень мало, часто проходило несколько дней, а им не попадалось ни одной. Заметив зверька, Пламенный принимал бесконечные предосторожности. Он выслеживал его часами. Руки его дрожали от слабости. При виде белки ему стоило большого труда удержаться и сразу не спустить собачку? Его самообладание било безгранично. Он стрелял только тогда, когда был безусловно уверен в себе. Как ни остро терзал его голод и желание овладеть этим трепещущим кусочком жизни, он отказывался от малейшего риска. По натуре игрок — он вел сейчас большую игру. Ставкой была его жизнь, картами — патроны, и играл он так, как играют крупные игроки — с бесконечной обдуманностью, предосторожностями и осмотрительностью. В результате — он никогда не делал промаха. Каждый выстрел означал убитую белку, и хотя между выстрелами протекало несколько дней, он не изменял приемов игры. Белок они использовали целиком. Даже из кожи варился бульон, а кости они дробили на кусочки, чтобы можно было их жевать и проглатывать. Пламенный раскапывал снег и находил иногда местечко, поросшее брусникой. Ягоды брусники состоят из зернышек и воды в оболочке из толстой кожицы; но ягоды, попадавшиеся ему, были прошлогодние, сухие, сморщенные и вряд ли содержащие питательные вещества. Немногим лучше была кора молодых деревьев; они варили ее около часа, без конца пережевывали и глотали.

Апрель близился к концу, и весна уже давала о себе знать. Дни удлинились. Снег, пригреваемый солнцем, стал таять, а из-под снега пробивались крохотные ручейки. В продолжение двадцати четырех часов дул чунукский ветер, и за эти двадцать четыре часа снег стаял на добрый фут. К вечеру он снова подмерз, и его ледяная кора выдерживала человека. С юга прилетели крошечные белые подорожники, помешкали день и полетели дальше, на север. Однажды, опережая весну, высоко над землей пронеслась, ища открытое море, сплоченная стая диких гусей. Они тоже тянулись к северу. А внизу у берега реки карликовые ивы пустили почки. Казалось, в этих молодых почках содержалось много питательных веществ, и Элия воспрянул духом. Но Пламенному не удалось найти другой ивовой поросли, и его товарищ снова впал в уныние.

Сок поднимался в деревьях, с каждым днем журчание невидимых ручейков становилось громче, по мере того как возвращалась к жизни замерзшая страна. Но река все еще лежала в оковах льда. В течение долгих месяцев зима скрепляла эти оковы, и их нельзя было сломать в один день — даже под громовыми стрелами весны. Настал май, и прошлогодние москиты, крупные, но безвредные, выползли из расщелин скал и гнилых бревен. Затрещали сверчки, в небе потянулись вереницы гусей и уток. А река все стояла. Десятого мая лед на Стюарте с треском оторвался от берегов и поднялся на три фута. Но он не пошел вниз по течению. Прежде должен был тронуться лед на нижнем Юконе, куда впадал Стюарт, а до тех пор лед на Стюарте мог только подниматься все выше и выше, по мере того как снизу прибывала вода. Но когда тронется Юкон — предсказать было нельзя. Он впадал в Берингово море, за две тысячи миль отсюда, а состояние льда на Беринговом море определяло момент, когда Юкон сбросит несколько миллионов тонн льда, загромождающих его русло.

Двенадцатого мая, захватив свои меховые тулупы, ведро, топор и драгоценное ружье, Пламенный и Элия отправились по льду вниз по течению реки. Их план состоял в том, чтобы добраться до лодки, какую они видели дорогой, и как только река тронется, спустить лодку и плыть до Шестидесятой Мили. Ослабевшие, без всякого провианта, они продвигались медленно и с большим трудом. Элия то и дело падал и без посторонней помощи не мог подняться. Пламенный, выбиваясь из сил, поднимал его на ноги, тот, шатаясь, тащился вперед как автомат, потом спотыкался и снова падал.

В тот день, когда они должны были добраться до лодки, Элия окончательно ослабел. Когда Пламенный его поднял, он упал снова. Пламенный попробовал идти, поддерживая его, но сам был так слаб, что они упали оба. Подтащив Элия к берегу, он устроил стоянку и отправился разыскивать белок. Как раз в это время и у него развилась привычка валиться с ног. Вечером он увидел первую белку, но сумерки спустились раньше, чем он успел хорошенько прицелиться. С терпением первобытного человека он ждал до следующего дня и через час после рассвета застрелил белку.

Большую часть своей добычи он дал Элия, а себе оставил жесткие куски и кости. Но такова химия жизни, что это маленькое создание, этот движущийся кусочек мяса передал свою энергию съевшим его людям. Белка уже не перебегала по соснам, прыгая с ветки на ветку и взбираясь на головокружительную высоту. Вместо того та же энергия, заставлявшая ее проделывать эти прыжки, перешла в истощенные мускулы и ослабевшую волю двух людей, заставляя их двигаться, или, вернее, двигая ими. Шатаясь, прошли они несколько оставшихся миль до лодки, упали здесь и долго лежали без движения.