Сын волка. Дети мороза. Игра - Лондон Джек - Страница 74

74

Это сочувствие испугало ее, и она ощутила головокружение. В это время в комнате поднялась суматоха — кто-то вошел. Вошедший пробрался вперед и раздраженно закричал:

— Выходите отсюда! Выходите! Комнату надо очистить!

Присутствующие молча повиновались.

— Вы кто? — резко спросил он Женевьеву. — Да ведь это девушка!

— Это ничего, это его невеста, — заметил один молодой парень, в котором она узнала своего проводника.

— А вы? — крикнул он, вспылив, Сильверштейну.

— Я с ней, — ответил тот так же сердито.

— Она работает у него, — объяснял молодой человек. — Этим можно, уверяю вас.

Вновь прибывший раздраженно пробормотал что-то и опустился на колени возле Джо. Он провел рукой по его мокрой голове, опять что-то пробурчал и поднялся на ноги.

— Мне здесь нечего делать, — сказал он. — Пошлите за каретой скорой помощи.

Все, что происходило после, казалось Женевьеве сном. Возможно, она потеряла сознание — этого она не знала, — иначе зачем же Сильверштейну поддерживать ее, обхватив рукой. Все лица казались ей расплывчатыми, нереальными. До нее долетали отрывки разговора. Молодой человек, ее проводник, что-то говорил относительно репортеров. «Твое имя попадет в газету», слышала она обращенный к ней откуда-то издалека голос Сильверштейна. И заметила, как отрицательно покачала сама головой.

Появилось много новых лиц, и она увидела, как Джо выносили на парусиновых носилках. Сильверштейн застегнул ее длинное пальто и поднял воротник. На лице она почувствовала ночной воздух и, посмотрев вверх, увидела ясные, холодные звезды. Ее усадили куда-то, Сильверштейн сел рядом. Джо был тоже здесь, все еще на носилках, с одеялом поверх обнаженного тела. И здесь же был еще какой-то человек в синей форме, что-то ласково ей говоривший, но что — она не понимала. Стучали копыта лошадей, и ее увозили куда-то в темноту ночи.

После — свет и голоса и запах йодоформа. «Это, должно быть, больница, — подумала она, — вот операционный стол, а там доктора». Они внимательно осматривали Джо. Один из них, с темными глазами, с черной бородой, похожий на иностранца, приподнялся над столом.

— Никогда не видел ничего подобного, — заявил он другому. — Вся затылочная кость!

Ее сухие губы горели, и ощущалась невыносимая боль в горле. Почему же она не плачет? Ей следовало бы плакать; она чувствовала, что слезы душат ее. Там вот, Лотти (это, вероятно, тоже сон), отделенная от нее только маленькой, узкой койкой, плачет. Кто-то упомянул о смерти, — другой доктор, не тот, что похож на иностранца. Но не все ли равно кто? Который может быть час теперь? И как бы в ответ она увидела в окне бледный рассвет.

— Сегодня мы хотели обвенчаться, — сказала она Лотти.

С другой стороны койки его сестра простонала:

— Не надо говорить, не надо! — она закрыла лицо руками и снова зарыдала.

Так вот, значит, каков конец: ковров, мебели и маленького арендованного дома; вот каков конец их встреч, волнующих вечерних прогулок при свете звезд, этого наслаждения покорностью и их взаимной любви. Она была потрясена таким ужасным результатом Игры, ей непонятной, цепко пленяющей душу мужчины иронией и вероломством, риском и случайностями, а гордо бунтующая кровь низводит женщину на роль жалкой игрушки, отнимая у нее возможность быть для него всем — конечной жизненной целью. Женщине он — мужчина — дает радость материнства и свою заботливость, свои настроения и свободные минуты, а Игре — дни и ночи состязаний, все свои мысли и свои руки, все терпение и невероятное напряжение, все рвение, весь пыл своего существа, — Игре, этой заветной своей страсти.

Сильверштейн помог ей подняться на ноги. Она беспрекословно повиновалась, все еще как во сне. Он сжал ее руку и толкнул в двери.

— Почему же ты не поцелуешь его?! — вскрикнула Лотти.

Женевьева послушно наклонилась над телом и прижала губы к его еще теплым губам. Дверь открылась, и она вышла в другую комнату. Там ждала их миссис Сильверштейн. Глаза ее гневно, возмущенно загорелись при виде мужского платья на Женевьеве.

Сильверштейн умоляюще посмотрел на свою супругу, но она разразилась яростным потоком слов:

— Что я тебе говорила? Что? Что я говорила? Ты захотела кулачного бойца в мужья. А теперь вот твое имя будет во всех газетах. На состязании и в мужском платье! Ах ты, негодница! Ах ты, распутница! Ах ты…

Но тут слезы хлынули из ее глаз, и голос оборвался. Она протянула свои грубые руки смешно и неуклюже, святая в своем материнском порыве; шатаясь, подошла к неподвижной девушке и прижала ее к груди.

Вздыхая, она невнятно бормотала ласковые слова и, обняв Женевьеву за плечи своими сильными руками, тихо ее баюкала.

КОММЕНТАРИИ

Сборники «Сын Волка» и «Дети Мороза»

«Дети Мороза» назвал Джек Лондон свой второй сборник рассказов (1902) о Белом Безмолвии — само название образовано по индейской модели: Соленая Вода, Огненная Вода (водка) и пр.

Джек Лондон, не безразличный и к переходным формам индейской культуры, и белой американской цивилизации, в этом сборнике попытался перевести в некоторых случаях язык индейцев на язык белых американцев, преимущественно англосаксов — выходцев из Великобритании; показать «сознание» и причудливую логику коренных жителей Аляски и ее окрестностей, а также восприятие и осмысление коренными индейцами и эскимосами американской цивилизации рубежа ХIХ — ХХ веков. Писатель ставит перед собой немыслимо сложную задачу — в жанре короткого рассказа отразить коллизию двух культур — каменного века и века стали (по его собственному определению).

Постоянная и острая схватка двух культур особенно хорошо видна и ощутима на таком крохотном пятачке, как Клондайк. Это не только географическое пространство, а и место вечной борьбы с холодом, нечеловечески трудными условиями быта. Но одни (туземцы) борются за выживание и свое попираемое человеческое достоинство, другие (пришельцы) — за обогащение и укрепление собственного положения и принесенной ими культуры — скорее цивилизации стального века. Однако пока носителям последней не выжить без помощи северных индейцев и их традиционной бытовой культуры. Пока нет снегоходов и вездеходов, бензопил, а на себе много не утащишь, приходится довольствоваться в лучшем случае собачьими упряжками, чумами и палатками, мокасинами из звериной кожи, топорами и ручными пилами, коротать вечера при коптилках на тюленьем жиру и закусывать солониной.

Объективно Джек Лондон воссоздал социальную структуру общества того времени (точнее даже двух обществ) в медвежьем северном захолустье Соединенных Штатов с их нравственно-психологическими традициями, целями и принципами. Таким образом, конфликт между индейцами — сыновьями Ворона, научившего их выживать в суровых природных условиях, давшего им в руки всякие ремесла и приспособления (распространенный тотем-символ и покровитель коренных жителей Аляски), и сыновьями Волка (так индейцы называли белых, и Джек Лондон в полную меру «поэксплуатировал» это прозвище) — людьми стальной цивилизации и белой расы выступает часто как всеобщий.

Ключевой рассказ цикла «Сын Волка» — одноименное произведение, показывающее, как общие для белых пришельцев из Солнечной Страны идеи и нравы преломляются и воплощаются в конкретном характере, типе старателя-предпринимателя Маккензи, выдвигающегося в крупные буржуа, нового героя стального века. Этот супермен, владеющий приемами единоборства, ножом, ружьем и револьвером, плюющими огнем на близком и дальнем расстояниях, не так прост, как может показаться. В захватывающем поединке за индейскую девушку Заринку он не только подкупил вождя и отца невесты Тлинг Тиннеха, но и победил в открытом поединке главного претендента на ее руку Медведя, убил шамана метко брошенным ножом, а другого соперника — Лисицу сделал своим покорным слугой, сломав его волю к сопротивлению. Вооружен он не только чисто технически, но и морально, психологически. У него незаурядная воля и капиталы…