Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Дюма Александр - Страница 101

— Вы имеете в виду то, о чем вы говорили?

— Нет, я имею в виду то, о чем говорил фазан недалеко отсюда.

— Действительно, мне показалось, что я слышал кудахтанье, но я подумал, что ошибся.

— Вы не ошиблись; есть один петух, который сидит на большом каштане, месье Люсьен, в ста шагах отсюда. Я его слышал, когда проходил мимо.

— Ну и хорошо, — радостно сказал Люсьен — его нужно завтра съесть.

— Я бы его уже снял, — сказал Орланди, — если бы не опасался, что в селении подумают, что я стреляю совсем не по фазану.

— Я это предусмотрел, — сказал Люсьен. — Кстати, — добавил он, поворачиваясь ко мне и вскидывая на плечо свое ружье, которое он только что зарядил, — окажите честь.

— Минуту! Я не настолько уверен в своем выстреле, как вы, а мне очень хочется съесть свою часть этого фазана, поэтому стреляйте вы.

— Конечно, — сказал Люсьен, — у вас нет привычки, как у нас, охотиться ночью, и вы, конечно, выстрелите слишком низко. Однако, если вам нечем заняться завтра днем, вы сможете взять реванш.

IX

Мы вышли из развалин со стороны, противоположной той, через которую входили.

В момент, когда мы оказались в кустарнике, фазан обнаружил себя, вновь начав кудахтать.

Он был примерно в восьмидесяти шагах от нас или чуть ближе, скрытый в ветвях каштана, подходы к которому были затруднены растущим всюду густым кустарником.

— Как же вы к нему подойдете, чтобы он вас не услышал? — спросил я Люсьена. — Мне кажется, это не легко сделать.

— Да нет, — ответил он мне, — если бы я смог его только увидеть, я застрелил бы его отсюда.

— Как это отсюда? Ваше ружье может убить фазана с восьмидесяти шагов?

— Дробью нет, а пулей да.

— А! Пулей, можете не продолжать, это совсем другое дело. И вы правильно сделали, что взяли на себя выстрел.

— Вы хотите его увидеть? — спросил Орланди.

— Да, — ответил Люсьен, — признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.

— Тогда подождите.

И Орланди принялся имитировать кудахтанье курочки фазана.

Почти сразу же, не видя фазана, мы заметили движение в листве каштана. Фазан поднимался с ветки на ветку, отвечая своим кудахтаньем на призывы, которые посылал ему Орланди.

Наконец он появился на верхушке дерева и был хорошо виден, выделяясь в неясной белизне неба.

Орланди замолк, и фазан замер.

Люсьен сразу же снял ружье и, прицелюсь, выстрелил.

Фазан мешком упал вниз.

— Иди, ищи! — приказал Люсьен Диаманту.

Собака бросилась в кусты и через пять минут вернулась, держа фазана в зубах.

Пуля пробила птицу насквозь.

— Прекрасный выстрел, — сказал я, — не могу не высказать моего восхищения вами и вашим замечательным ружьем.

— О! — сказал Люсьен. — В том, что я сделал, моей заслуги меньше, чем вы думаете: один из стволов имеет резьбу и стреляет как карабин.

— Неважно! Даже если это был выстрел из карабина, он заслуживает всяческих похвал.

— Ого! — воскликнул Орланди. — Из карабина месье Люсьен попадает с трехсот шагов в пятифранковую монету.

— А из пистолета вы стреляете так же хорошо, как из ружья?

— Ну, — сказал Люсьен, — почти, с двадцати пяти шагов я всегда выбиваю шесть из двенадцати по лезвию ножа.

Я снял шляпу и поприветствовал Люсьена.

— А ваш брат, — спросил я его, — он так же силен?

— Мой брат? — переспросил он. — Бедный Луи! Он никогда не прикасался ни к пистолету, ни к ружью. И я все время опасаюсь, как бы в Париже не случилось с ним беды, потому что, будучи смелым человеком и желая поддержать честь нашей Корсики, он позволит себя убить.

И Люсьен опустил фазана в большой карман велюровых брюк.

— А теперь, — сказал он, — мой дорогой Орланди, до завтра.

— До завтра, месье Люсьен.

— Я знаю вашу точность; в десять часов вы, ваши друзья и родственники, будете в конце улицы, не так ли? Со стороны горы, в этот же час, на другом конце улицы будет находиться Колона также со своими родственниками и друзьями. Мы будем на ступенях церкви.

— Договорились, господин Люсьен, спасибо за заботу. И вас, месье, — продолжал Орланди, поворачиваясь в мою сторону и приветствуя меня, — вас я благодарю за честь.

И мы расстались, обменявшись приветствиями. Орланди скрылся в кустах, а мы вернулись на дорогу, ведущую в селение.

Диамант же оставался какое-то время между Орланди и нами, оглядываясь то направо, то налево. После пятиминутного колебания он оказал честь, отдав нам предпочтение.

Признаюсь, что перебираясь через двойную гряду отвесных скал, о которых упоминал выше, я испытывал некоторое беспокойство относительно того, как я буду спускаться. Спуск, как известно, вообще намного труднее, чем подъем.

Я с нескрываемым удовольствием заметил, что Люсьен, без сомнения, догадываясь о моих мыслях, выбрал другую дорогу, не ту, по которой мы пришли.

Эта дорога имела преимущество — она давала возможность продолжить разговор, который, естественно, прерывался на трудных участках.

Итак, поскольку склон был пологим, дорога легкой, я не сделал и пятидесяти шагов, как тут же приступил к привычным расспросам.

— Итак, мир заключен? — спросил я.

— Да, и, как вы могли видеть, не без труда. В конце концов я ему объяснил, что Колона первыми заговорили о мире. А у них пять человек убитых, в то время как у Орланди всего четыре. Колона согласились вчера на примирение, а Орланди пошли на это лишь сегодня. К тому же Колона согласились принародно отдать живую курицу Орланди. Уступка, которая подтверждает, что они признают себя неправыми. Она и решила дело и заставила согласиться Орланди.

— И именно завтра должно произойти это трогательное примирение?

— Завтра, в десять часов. Вы, я полагаю, не слишком огорчены? Вы ведь надеялись увидеть вендетту!

Молодой человек совсем не весело рассмеялся:

— Ай-ай-ай, какая чудесная вещь — вендетта. На протяжении четырехсот лет на Корсике только о ней и говорят. А вы увидите примирение. Да это вещь гораздо более редкая, чем вендетта.

Я расхохотался.

— Вот видите, — сказал он мне, — вы смеетесь над нами и вы правы: по правде говоря, мы странные люди.

— Нет, я смеюсь по другому поводу: у вас так хорошо получается сердиться на самого себя за то, что вам удалось сделать доброе дело.

— Неужели? Да если бы вы могли понимать корсиканскую речь, вы бы восхитились моим красноречием. Вот приезжайте через десять лет и будьте спокойны, все здесь будут говорить по-французски.

— Вы прекрасный адвокат.

— Да нет, вы же знаете, я судья. Какого дьявола! Обязанность судьи — это примирение. Меня назначили судьей между Богом и Сатаной, чтобы я попытался их примирить, хотя в глубине сердца я убежден, что, послушав меня, Бог сделает глупость.

X

Гриффо ждал.

Еще до того, как хозяин обратился к нему, он пошарил в его охотничьей сумке и извлек оттуда фазана. Он услышал и узнал выстрел.

Мадам де Франчи еще не спала, она лишь ушла в свою комнату и попросила Гриффо передать сыну, что бы он зашел к ней перед сном.

Молодой человек, поинтересовавшись, не нужно ли мне чего, и получив отрицательный ответ, попросил у меня разрешения подняться к матери.

Я предоставил ему полную свободу и поднялся в свою комнату.

Я оглядел ее, немного гордясь собой. Мои попытки провести аналогии не были ошибочными. Я гордился тем, что угадал характер Луи так же, как я угадал характер Люсьена.

Я неторопливо разделся и взял томик стихов Виктора Гюго из библиотеки будущего адвоката, лег в постель довольный собой.

В сотый раз перечел я стихотворение Гюго «Небесный огонь» и вдруг услышал шаги: кто-то поднимался по лестнице и остановился прямо у моей двери. Я догадался, что это был хозяин дома, который пришел с намерением пожелать мне спокойной ночи и, конечно, опасается, что я уже уснул, и поэтому сомневается, открывать ли дверь.