Путешествие стипендиатов (илюстр) - Верн Жюль Габриэль - Страница 43

А неугомонный колонист тем временем продолжал:

— Приготовьтесь к высадке на берег, друзья мои!… Вы будете жить у меня, все!… Дом у меня большой, и будь вас в сто раз больше, и тогда вы не смогли бы съесть всего, что растет на моих плантациях… Вы конечно же едете с юношами, мистер Паттерсон… и, естественно, вы также, капитан Пакстон!…

Как всегда, капитан отклонил приглашение, а господин Баррон, не любивший ничего делать дважды, не настаивал.

— Однако, месье Баррон, — заметил ментор, — мы, конечно, благодарим вас за гостеприимство, предложенное с таким… как бы это сказать?…

— Не говорите ничего… Это самое лучшее, мистер Паттерсон.

— Но мы же вас стесним…

— Стесните меня… меня!… Неужели у меня вид человека, которого можно стеснить… и который вообще может почувствовать нечто подобное? К тому же я этого хочу!

Против такой постановки вопроса возразить было нечего.

Затем, когда мистер Паттерсон решил представить пассажиров по всей форме, плантатор решительно прервал его.

— Да я всех их знаю, этих юношей!… — воскликнул он. — В газетах были их фамилии, и могу поспорить, я знаю, кто есть кто! Вот, пожалуйста, англичане Роджер Хинсдейл, Джон Говард, Хьюберт Перкинс… и я вел дела с их семьями на Сент-Люсии, Доминике, Антигуа…

Троим англичанам, безусловно, польстила эта фраза.

— А вот, — продолжал господин Баррон, — этот высокий блондин… это Альбертус Лейвен, с Сен-Мартена…

— Совершенно верно, месье, — подтвердил юный голландец, кланяясь.

— А эти двое симпатичных молодцов, стоящие в сторонке, это конечно же Нильс Гарбо с Сент-Томаса, и Аксель Викборн с Санта-Круса… Ну как, пропустил я кого-нибудь!… А вот ты, там, малыш с живым взглядом, непоседа эдакий, так и вертится туда-сюда, разрази меня гром, если в твоих жилах не течет французская кровь…

— До последней капли, — подтвердил Тони Рено, — но родился на Мартинике.

— Ну что же… в таком случае дал маху!…

— То есть как… дал маху?…

— Конечно!… Когда француз родится на Антилах, он должен это делать только на Гваделупе, и нигде больше, потому что Гваделупа… это Гваделупа!…

— На свет появляются там, где придется!… — воскликнул Тони Рено, разражаясь смехом.

— Отлично сказано, малыш, — ответил господин Баррон, — не думай, что я в чем-либо обвиняю тебя…

— Попробовал бы кто-нибудь это сделать с Тони, — заметил Луи Клодьон, — я бы ему не позавидовал!

— И не подумайте только, что я что-то имею против Мартиники, Дезирада или любого другого французского острова! — продолжал плантатор. — Просто я сам с Гваделупы, и этим все сказано!… А что до вон того высокого молодца… вон там… с белокурой шевелюрой… то это, должно быть, Магнус Андерс…

— Он самый, дядюшка, — подтвердил Луи Клодьон, — тот, кто, приплыв на Сен-Бартельми, не нашел там своего острова или, по крайней мере, нашел, что он перестал быть шведским…

— В самом деле, — ответил господин Баррон, — мы узнали об этом из газет!… Швеция уступила нам свою колонию!… Полноте, Андерс, не стоит так огорчаться!… Вы будете нам братом и вскоре убедитесь, что у Швеции нет лучшего друга, чем Франция!…

Вот каков был господин Анри Баррон, дядюшка Луи Клодьона. С первой же встречи юношам показалось, что они знали его всю жизнь, как если бы родились здесь, на острове.

Прежде чем удалиться, господин Баррон добавил:

— Завтрак в одиннадцать… и недурной завтрак, заметьте!… Вы слышите, мистер Паттерсон?… Я не прощу и десятиминутного опоздания!

— Можете рассчитывать, месье, на мою хронометрическую точность, — ответил мистер Паттерсон.

Возможно, Бас-Тер выглядит в глазах приезжего несколько лучше, чем Пуэнт-а-Питр. Расположенный в устье реки Ривьер-о-Зерб, недалеко от оконечности острова, городок, быть может, и вызывает большее восхищение посетителей, любующихся его расположенными амфитеатром домами и окружающими их живописными холмами. Вероятно, тем не менее господин Анри Баррон не разделял эту точку зрения, поскольку, почитая Гваделупу первым из французских Антил, он считал Пуэнт-а-Питр первым городом Гваделупы. Правда, он не любил вспоминать, как Гваделупа капитулировала перед англичанами в 1759 году и как она побывала под властью англичан сначала в 1794 году, затем в 1810 году и лишь по мирному договору 30 мая 1814 года окончательно отошла к Франции.

В любом случае, Пуэнт-а-Питр заслуживал внимания путешественников. Господин Баррон умело раскрывал его красоты, заражая слушателей своей убежденностью. Ознакомлению с городом была посвящена специальная прогулка, которую юноши совершили в нанятых для этой цели экипажах. Через четверть часа они достигли поместья Роз-Круа, где их уже поджидали Луи Клодьон с дядюшкой.

В большой столовой великолепной виллы для них был приготовлен восхитительный завтрак, скорее плотный, нежели изысканный. А уж какую честь ему воздала проголодавшаяся молодежь: целые оковалки свежего мяса, различная рыба, дичь, овощи, собранные на собственных плантациях, фрукты с растущих тут же деревьев, первоклассный кофе, который хозяин объявил значительно лучшим, нежели мартиникский, по той простой причине, что он был собран с кофейных деревьев, растущих рядом с виллой! И одна за другой следовали бесконечные хвалебные оды в честь Гваделупы, а точнее Пуэт-а-Питра, сопровождавшиеся нескончаемыми тостами и пожеланиями здоровья, провозглашаемыми неугомонным тамадой, на которые следовало обязательно отвечать.

Однако, как бы то ни было, природа оказалась щедрее к Нижней земле, чем к Большой. Здесь местность гораздо более пересеченная, с живописным рельефом, приданным ей подземными силами, здесь же высится Большая гора высотой в семьсот двадцать метров, три вершины Манил, метров на пятьдесят выше, гора Кариб, примерно такой же высоты, и в центре знаменитый вулкан Суфриер, чья вершина достигает высоты почти в полторы тысячи метров[196]. И как могла Большая земля, разве что в неукротимом воображении господина Баррона, сравниться с этой долиной, столь богатой природными красотами, подлинной антильской Швейцарией?… Местность там ровная, это как бы череда небольших плато, совершенно плоских, насколько хватает глаз. Тем не менее она, как и соседняя территория, весьма благоприятна для сельскохозяйственного производства.

По этому поводу мистер Гораций Паттерсон позволил себе следующее, весьма справедливое замечание:

— Чего я не понимаю, месье Баррон, так это того, что эта Нижняя земля, безусловно выкованная замечательным кузнецом Вулканом на своей мифологической наковальне, — если подобная метафора может здесь пройти…

— Со стаканом вина все может пройти, мистер Паттерсон!… — успокоил его плантатор, поднимая стакан.

— Меня удивляет, повторяю, — продолжал ментор, — что эта Нижняя земля избежала сейсмических катаклизмов, тогда как Большая, казалось бы созданная ласковыми руками бога Нептуна, стала, напротив, их ареной…

— Прекрасно подмечено, мистер эконом! — откликнулся господин Баррон. — Конечно, эти катаклизмы должна была бы испытать Нижняя земля, а не Большая, поскольку первая напоминает котелок на пылающем огне!… И все же из двух островов наш пострадал больше!… Что вы хотите?… Природе свойственны подобные ошибки, а поскольку человек здесь бессилен, приходится принимать все как есть. Поэтому, я повторяю еще раз и прошу вас поддержать последний тост: за процветание Большой земли, за благополучие Пуэнт-а-Питра…

— И за здоровье нашего радушного хозяина! — добавил мистер Паттерсон.

Следует заметить, что все эти пожелания уже осуществились. Пуэнт-а-Питр процветал с момента своего основания, несмотря на набеги и нашествия, опустошавшие остров, несмотря на пожары, жертвой которых он становился, несмотря на страшное землетрясение 1843 года, за семьдесят секунд унесшее пять тысяч человеческих жизней. В городе осталось несколько остовов стен и фасад церкви, где стрелки часов остановились на десяти часах тридцати пяти минутах утра. Эхо этой катастрофы отдалось в городе Ле-Муль, в пригородах Сен-Франсуа, Сент-Анн, Мор-Луи, Сент-Роз, в бухтах Бертран и Жуанвилль, вплоть до Нижней земли, задетой все-таки меньше, чем Пуэнт-а-Питр. Вскоре дома были восстановлены, но стали при этом ниже и строить их начали изолированно друг от друга. В настоящее время железнодорожные ветки, веером расходящиеся из столицы, связывают ее с сахарными заводами и другими промышленными предприятиями. Кроме того, повсюду поднялись эвкалиптовые леса, поглощающие влагу из почвы и создающие вокруг здоровую атмосферу.

[196] Высота вулкана Суфриер, по последним измерениям, составляет 1467 м.