Цезарь Каскабель (иллюстр.) - Верн Жюль Габриэль - Страница 54

В самом деле, если тайный план господина Каскабеля осуществится, если он убедит каким-то образом Чу-Чука отпустить с миром семейство со всем его имуществом, то нужно, чтобы отъезд состоялся, пока Ляховский архипелаг и континент соединяет единое и крепкое ледяное поле.

Упряжка сильных оленей помогла бы выполнить эту часть пути в относительно благоприятных условиях, и путешественники могли бы не опасаться, что льды разойдутся у них под ногами.

— Дружище Каскабель, скажите, — спросил однажды Сергей Васильевич, — вы что, надеетесь, что этот гнусный старый негодяй Чу-Чук еще и оленей вам предоставит, необходимых для вашего экипажа?

— Господин Серж, — серьезным тоном ответил Цезарь. — Душка вовсе не старый негодяй. Это очень достойный человек и великий вождь! Если он согласится нас отпустить, то позволит увести «Прекрасную Колесницу», а если уж позволит, то не сможет не дать нам пару десятков оленей, а то и пятьдесят или сотню; да хоть тысячу, стоит мне только попросить по-хорошему!

— Так он в вашей власти?

— Кто? Старина Душка? Да он у меня ручной! Считайте, что я держу его за нос двумя пальцами, господин Серж! А если уж я кого-нибудь держу, то держу крепко!

Довольная улыбка растянулась до ушей на его самоуверенном лице. Изобразив, как надежно он схватил его величество за августейший нос, он приложил затем два пальца к выпяченным губам и послал воздушный поцелуй туземному царю. Господин Серж понимая, что старый бродяга старался сохранить свой план в тайне, тактично не стал настаивать на подробностях.

Тем временем морозы отступали и подданные Чу-Чука возвращались к своим обычным занятиям — охоте на птиц и тюленей, которые начали появляться на поверхности льдов. В то же время в пещере идолов возобновились религиозные церемонии, прерванные сильной стужей.

Еженедельно, в пятницу, на богослужения собиралось все племя, что придавало им особый размах. Похоже, что пятница — это воскресенье для жителей Новосибирских островов. Итак, на пятницу двадцать девятое февраля (1868 год — високосный) была назначена всенародная процессия.

Накануне вечером господин Каскабель перед отходом ко сну только и сказал:

— Чтоб завтра все были готовы к церемонии в Ворспюке и к встрече с нашим другом Душкой…

— Как? Ты хочешь туда пойти, Цезарь? — удивилась Корнелия.

— Да, хочу!

Что означало это предложение, сделанное в столь категоричной форме? Неужели господин Каскабель надеялся умаслить островного государя, приняв участие в поклонении деревянным божествам? Конечно, Чу-Чук благосклонно отнесся бы к почестям его богам со стороны пленников. Но вставать на колени, целовать презренных туземных идолов, принимать языческую религию — это уж ни в какие ворота не лезет! Неужели господин Каскабель решится на отступничество, лишь бы подкупить его величество? Фи!

С восходом солнца все племя пришло в движение. Стояла прекрасная погода, теплынь — всего двенадцать градусов низке нуля. К тому же в распоряжении людей уже имелось три-четыре светлых дневных часа; кончики солнечных лучей уже скользили поверх горизонта.

Жители деревни выбрались из своих берлог. Дети и старики, мужчины и женщины среднего возраста разоделись в самые нелепые наряды — в куртки из тюленьей кожи, парки из оленьих шкур мехом наружу. Бесподобная выставка: пушнина различных цветов, украшенные фальшивым жемчугом шапки, передники с цветным орнаментом, кожаные ремешки, сжимавшие лбы, браслеты, скульптурные украшения из моржовых костей, продетые через ноздри.

И все-таки многим и этого показалось недостаточно для такого торжества; кое-кто из старейшин племени рассудил, что будет очень кстати вырядиться с большей роскошью, и различные украденные в «Прекрасной Колеснице» вещи послужили им дополнительным украшением.

В самом деле, они щеголяли не только в цирковых костюмах с побрякушками и блестками из медной фольги, но и в клоунских котелках и касках как у Манжина;[162] одни несли на веревке через плечо жонглерские кольца, другие гордо вышагивали со связкой шаров и гантелей на поясе; и наконец, сам великий вождь Чу-Чук важно выпятил грудь, на которой сверкал новый символ безграничной власти повелителя Котельного — барометр анероид[163].

Инструменты циркового оркестра издавали ужасающий гвалт: пистон перебивал звуки тромбона, а маленький барабан соперничал с большим!

Корнелия ужасалась этой оглушительной какофонии не меньше своих детей. Они с удовольствием освистали бы горе-музыкантов, «фальшививших, как тюлени», по мнению Клу-де Жирофля.

Зато господин Каскабель приветливо улыбался варварам-исполнителям; он, не жалея комплиментов, кричал «браво, браво!» и повторял:

— Славные люди! Удивительные! Необыкновенная музыкальная одаренность! Если бы они согласились наняться в мою труппу, я бы гарантировал им потрясающий успех на ярмарке в Перми, а то и в Сен-Клу!

В сопровождении невообразимого оркестра процессия маршировала через деревню, направляясь к священному месту, где идолы застыли в ожидании почестей от верующих. Чу-Чук шел впереди. Сергей Васильевич, господин Каскабель, его семья и русские моряки следовали прямо за ним, затем — все население Туркева.

Кортеж остановился перед скалистой пещерой, где возвышались туземные божества в драгоценных мехах, украшенные подновленными по случаю праздника рисунками.

Чу-Чук первым вошел в Ворспюк с поднятыми руками; три раза поклонившись, он сел на расстеленный на земле ковер из оленьих шкур. Таким образом в этой стране преклоняли колена.

Господин Серж и его спутники поторопились повторить его действия, позади них расположились все остальные.

После того как установилось богопочтительное молчание, Чу-Чук тоном англиканского проповедника обратился наполовину нараспев, наполовину шепотом к трем величавым в своем священном великолепии идолам…

И вдруг ему ответил голос — мощный, звонкий, хорошо слышный во всех уголках пещеры.

О чудо! Голос на русском языке исходил из уст одного из идолов:

— Эти иностранцы, что пришли с востока, — святы! Зачем ты их держишь?

Слова, отчетливо расслышанные верующими, повергли их в глубочайшее изумление.

В первый раз боги Новосибирских островов снизошли до разговора с людьми.

И тут раздался второй голос, громкий, как команда, исходивший от второго идола слева:

— Я приказываю тебе отпустить этих арестантов! Твой народ должен воздать им самые большие почести и отдать все отнятые вещи. Я приказываю тебе помочь им возвратиться на сибирские берега.

На этот раз не изумление, а ужас охватил туземцев. Чу-Чук приподнялся на дрожавших ногах с разинутым ртом; его взгляд блуждал, пальцы скрючились в приступе оторопи. Туземцы вскочили, не зная — то ли простираться ниц, то ли бежать.

И наконец, взял слово третий идол, тот, что стоял в середине. Но каким тревожным, полным гнева и угрозы был его голос! Словно надвигающаяся гроза, с недоброй силой он перекатывал слова!

Вот что он произнес, обращаясь непосредственно к его новосибирскому величеству:

— Если ты не свершишь все в тот самый день, когда захотят святые люди, черт с твоим племенем!

Царь хрипел от страха и злобы, а его подданные трепетали от ужаса, застыв на месте подобно деревянным изваяниям; господин Каскабель, протянув руки к идолам в знак признания, благодарил богов за заступничество.

А в это время его компаньоны держались за бока, с трудом сдерживаясь, чтобы не покатиться со смеху.

Небольшой спектакль чревовещания — вот что придумал этот необыкновенный человек, несравненный артист, чтобы вызвать взаимность у своего доброго старого друга Душки!

И правда, большего и не требовалось, чтобы разыграть суеверных туземцев! «Люди, пришедшие с востока, — ну разве не изящное определение нашел господин Каскабель! — люди, пришедшие с востока, — святые! Зачем Чу-Чук держит их в плену?»

[162] Манжин Альфонс (1825 — 1885) — французский военный инженер, занимавшийся, в частности, внедрением технических изобретений в армейский обиход. Французские инженерные войска были экипированы особыми касками.

[163] Анероид — металлический барометр, прибор для измерения атмосферного давления.