Жратва. Социально-поваренная книга - Левинтов Александр - Страница 53

53

ВОДОЛЕЙ — телевизор, радио, газеты, журналы, митинги — что может быть лучше и здоровее для водолея? Плюньте вы на все эти котлеты и окорока — они плохая пища для ума.

РЫБЫ — планктон, бентос (донная органика), водоросли — вот куда еще не добралась рыночная экономика и где нет еще акул свободного ценообразования.

О жертве и посте

(опыт Воскресной проповеди)

Дорогие прихожане!

Сегодня мы вспомним поучительные эпизоды Священного Писания, чтобы понять и принять для себя смысл и значение жертвы и поста.

Впервые жертва упоминается в Книге Бытия, напомню вам эти обстоятельства: Каин принес Богу растительную жертву, а Авель — мясную. И Богу Каинова жертва оказалась неугодной. Думаю, по двум соображениям: во-первых, овощная ли, злаковая ли, фруктовая, но эта жертва непахуча, неароматна, непривлекательна, пресновата, не духовита для такого духовного существа, как Бог; во-вторых, Каин пошел по пути подражания Богу, извлекая из земного праха и глины живые плоды. Авель же поступил просто и скромно, став пастырем скотов и не пародируя Божий творческий промысел, но пытаясь уподобиться ему в педагогике.

Чем это кончилось, мы все хорошо помним: Каин убил Авеля, а Бог проклял Каина и землю на бесплодие и волчицы.

Напомню вам также историю с Ноем, набравшим в свой ковчег не саженцев и не семян, а скотов и птиц; когда же на горе Арарат кончились странствия ковчега, Ной принес Господу жертву от чистых птиц и зверей, воскурив при этом такие благовония, что Бог смирился с человеческим несовершенством. Ной буквально ублажил и умаслил Бога.

Эти два эпизода Священной истории говорят нам весьма недвусмысленно, что жертвоприношение желательно мясное, но не просто мясное, а благовонное, крепко сдобренное и приправленное пряностями. Смысл жертвы заключается в том, что человек, чувствуя свою немощь перед предстоящим делом, призывает духовные силы себе в помощь. И ток поступают не только иудеи и христиане, но и совсем нецивилизованные дикари и язычники — основу жертвы составляет мясо, растительная же составляющая — даже не как гарнир, а именно в качестве приправы.

При этом цивилизованный, по крайней мере Бог, никогда не ест мясного — он лишь обоняет ароматы, собственно же мясо съедает жертвователь, как правило жрец, специализирующийся именно на этом.

Человек, принося жертву, приглашает высшие силы к трапезе, то есть не только к столу, но и к содействию в делах человеческих: ведь «трапеза» по-гречески означает еще и «сервис», «услугу».

Обратите внимание, человек превращает свою пищу в жертву, когда не уверен в своих силах. Слабый и немощный древний человек, античный человек, даже человек средневековья вынужден был сильно сдабривать свою пищу пряностями и ароматами: за ними он гонялся по разным краям и странам, ради них пускался в сомнительные странствия и путешествия, на поиски разных там Индий и других земель гвоздичного дерева, сандала, имбиря, перца и тому подобного. Дело не только в том, что раньше люди не умели иначе хранить мясную пищу, как соля и маринуя ее с помощью пряностей и других консервантов. Им очень важна была ароматность пищи, чтобы ее можно было разделить с Богом, набравшись сил от белковой материи и привлекая духовные силы сродными им духами.

Теперь современный человек, вооруженный техникой и знаниями, не очень-то нуждается в Божьей поддержке, а потому предпочитает пищу неароматную, стерилизованную, мороженую. И Бог попускает то, потому что человек уже немного подрос, окреп и в большинстве случаев не нуждается в вышней помощи. Если самостоятельными становятся наши дети, то почему бы не предположить, что и мы сами, Божьи дети, не взрослеем и не становимся, на радость Господу, более независимыми от Его помощи. И мы видим, как молодые и неразвитые народы продолжают начинять свою пищу перечным динамитом, мы снисходительны к этому и даже умиляемся жгучим их блюдам, до слез умиляемся, как воспоминанию о своей исторической молодости…

Итак, прихожане, мы поняли, что жертва — это приглашение Бога и вообще универсумально-духовных сил в ношу социокультурную ситуацию, когда нам не хватает собственных сил. Жертва — это всегда акт признания нашего смирения, несовершенства и слабосилия.

Не то — пост.

Принимая пост как аскезу и отказ от пищи, главным образом мясной пищи, мы пытаемся уподобиться духовности Бога, мы хотим хотя бы на время и немного выйти из своей социокультурной ситуации и вознестись в духовные выси, но не телом, а душой — этой монадой духа.

Не буду подробно останавливаться на видах и разновидностях поста, если вам стал понятен его смысл и вы согласны со мной.

Жертва и пост — это дыхание нашей жизни, вдох и выдох, привлечение к себе духовного и к нему. Они должны чередоваться и следовать друг за другом, они бессмысленны и опасны друг без друга, ибо невозможно делать два вздоха подряд или два выдоха. И невозможно долго-долго поститься, а затем принести мгновенную жертву, как невозможно долго-долго жрать мясо, чтобы потом быстренько очисться постом. Надо блюсти меру, и ее знает наш жизненный опыт, наши традиции и наш здравый смысл. И все это удерживается в установлениях и обрядах религии, которые можно даже не знать, но желательно, даже обязательно соблюдать. Конечно, лучше действовать, понимая, что делаешь, именно поэтому мы и говорили с вами сегодня о жратве и о посте, чтобы, поняв, действовать сознательно и осмысленно.

Возблагодарим же Господа Бога и за идею жратвы и за идею поста и за разум, данный нам, чтоб понимать смысл этих идей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Однажды я нарисовал небольшой натюрморт. Изящный разделочный столик из темного пластика под дерево, на этом пластике не остается следов ножа, даже самого острого. Никелированные ручки и детали стерильного хирургического блеска. На столике лежит только что вынутый из морозилки полупрозрачный целлофановый пакет. Картина называется «Кальмары и карпики». Там, в пакете, действительно полуугадываются-полувидны смерзшиеся, с загнутыми хвостами, в замороженной снулой слизи небольшие карпики в мертвых леденящих объятиях белесых, с жесткими и жестокими присосками щупальцах небольших, под стать и в гармонию карпикам, кальмаров. Видение полупрозрачно, мистично, как всякое чудо, в которое человек недоверчивый может и не поверить.

Я подретушировал картину тоненькой сеточкой морщин, приглушил тон, придал никелированным деталям тусклость фламандского серебра, а тени на целлофане приобрели глубину XVI века.

Знакомый багетчик натянул холст на подрамник, и обложил будто бы самым простым и скромным багетом: получился, ни дать ни взять, странный шедевр из Лондонской Тейт-галереи или даже из Лувра.

Потом возникла похожая картина — «Ананасы и рябчики». Все то же самое, но очевидно было, что там, в средневековом фламандском целлофане, вовсе не кальмары и карпики, а именно ананасы и рябчики, мистические вестники непостижимого и недостижимого для нас капитализма.

Я увлекся. Вскоре вся кухня и полквартиры были завешаны очень похожими и вместе с тем поразительно разными натюрмортами: «Ветчина и лимоны», «Ситники и калорийки», «Сельдь и картофель», «Селедка и картошка», «Артишоки и кольраби», «Свиная отбивная и авокадо», «Масло вологодское несоленое высший сорт и сыр степной, тоже высший сорт», «Ассорти из шоколадных конфет и шоколада», «Черная икра в стеклянной таре и букетик анемонов»… Последнее, что я создал, — плоский футлярчик для проездных билетов все на том же сервировочном столике — «Талоны и купоны».

Жена заглянула через плечо на только что написанное (это — не то ее супружеские обязанности, не то права — смотреть и высказываться) и устало спросила:

— И когда ты врать перестанешь? Ведь — столика у нас никакого такого нет, ни одного гвоздя в стенку еще не вбил за свою жизнь, вон полка кухонная на полу стоит до сих пор, а сколько лет прошло. Да и рисовать ты вовсе не умеешь.