Собрание сочинений, том 1. Белый вождь. Квартеронка. - Рид Томас Майн - Страница 103

Однако в ту минуту меня тревожили и другие заботы. На что я буду жить в гостинице? Поверит ли хозяин мне на слово и захочет ли ждать, пока я получу деньги из дому? Платье у меня было, хоть я и получил его таинственным путем. Однажды, проснувшись утром, я нашел его у своей постели. Я не стал расспрашивать, откуда оно, предпочитая поговорить об этом позже. Но как мне быть с деньгами, откуда их достать? Неужели просить в долг у мадемуазель Безансон? Или занять у Гайара? Трудное положение!

Но тут я вспомнил о докторе Рейгарте. Я представил себе его спокойное, приветливое лицо.

«Вот выход! — подумал я. — Он мне поможет!» Казалось, мои мысли передались ему, так как в ту же минуту вошел мой милый доктор, и я поведал ему все свои затруднения.

Я не ошибся в нем. Он тотчас положил на стол свой кошелек, предложив взять из него столько денег, сколько мне нужно.

— Меня очень удивляет желание Гайара поскорее удалить вас отсюда, — сказал он. — Тут кроется не только беспокойство о репутации молодой девушки. Нет, здесь что-то другое. Но что?

Доктор говорил, словно обращаясь к самому себе и ища ответа в собственных мыслях.

— Я очень мало знаю мадемуазель Безансон, — продолжал он, — иначе я счел бы своим долгом докопаться, в чем тут дело. Но Гайар — ее опекун, и если он настаивает, чтобы вы уехали, то, пожалуй, вам следует исполнить его желание. Она, кажется, не вправе даже распоряжаться собой. Бедняжка! Боюсь, что за всем этим скрывается крупный долг. А если так, она скоро попадет в худшую неволю, чем все ее рабы. Бедная девушка!

Рейгарт был прав. Если бы я остался, это могло бы только повредить ей. Я согласился с ним.

— Я хотел бы сейчас же уехать, доктор.

— Моя коляска стоит у ворот. Пожалуйста, я могу доставить вас в Бринджерс.

— Спасибо! Это как раз то, о чем я хотел вас попросить. С радостью принимаю ваше предложение. У меня сборы короткие — через несколько минут я буду готов.

— А я, пожалуй, пойду в большой дом и предупрежу мадемуазель Безансон о вашем отъезде.

— Будьте так добры. Гайар, наверно, еще там?

— Нет. Я встретил адвоката недалеко от ворот, он шел домой. Думаю, она теперь одна. Я поговорю с ней и вернусь за вами.

Доктор оставил меня и направился к дому. Вскоре он вернулся и передал мне все, что узнал. Он был очень удивлен тем, что услышал от мадемуазель Безансон. Час тому назад Гайар сказал ей, что я заявил ему о своем желании переехать в гостиницу. Она очень удивилась, так как я ни словом не заикнулся об этом во время нашей последней беседы. Сначала она не хотела и слышать о моем отъезде, но Гайар привел веские доводы, чтобы убедить ее в разумности такого шага; доктор от моего имени тоже настаивал на этом. В конце концов она согласилась, хотя и очень неохотно. Сообщив мне все это, доктор прибавил, что она ждет меня.

Сципион провел меня в гостиную. Мадемуазель Эжени сидела на диване, но, когда я вошел, встала и пошла мне навстречу. Я увидел слезы на ее глазах.

— Правда ли, сударь, что вы собираетесь покинуть нас?

— Да, сударыня. Я уже совсем здоров. Я пришел поблагодарить вас за радушное гостеприимство и попрощаться с вами.

— Гостеприимство! Ах, сударь, какое же это гостеприимство, если я позволяю вам так скоро покинуть нас! Я хотела бы, чтобы вы остались, но… — Тут она смутилась. — Но вы не должны считать себя здесь чужим, даже если переедете в гостиницу. Бринджерс очень близко. Обещайте, что вы будете постоянно бывать у нас — каждый день!

Мне незачем говорить, что я охотно и с радостью дал это обещание.

— Теперь, когда вы дали слово, мне будет не так грустно с вами расстаться. До свиданья!

Она протянула мне руку на прощанье, а я взял ее нежные пальчики и почтительно поцеловал. Глаза ее снова наполнились слезами, и она отвернулась, чтобы их скрыть. Я был уверен, что, будь на то ее воля, она не разрешила бы мне уехать. Она была не из тех, кто боится сплетен и пересудов. Нет, тут крылась другая причина.

Я вышел в прихожую и с тревогой огляделся вокруг. Где она? Неужели я не услышу от нее ни слова на прощанье? В это время боковая дверь тихонько приоткрылась. Сердце бурно забилось у меня в груди. Аврора! Я не решался говорить громко, меня услышали бы в гостиной. Взгляд, шепот, быстрое пожатие руки — и я вышел. Но ее ответное пожатие, хотя очень слабое и робкое, наполнило мое сердце радостью, и я направился к воротам гордым шагом победителя.

Глава XXII. АВРОРА МЕНЯ ЛЮБИТ!

«Аврора меня любит!»

К этому заключению я пришел значительно позже того дня, когда покинул плантацию и переселился в Бринджерс. А с того времени прошел уже целый месяц.

Жизнь моя за этот месяц вряд ли интересна для моего читателя, хотя каждый ее час, полный надежды и тревоги, до сих пор живет в моей памяти. Когда сердце полно любви, каждый пустяк, связанный с этой любовью, представляется важным и значительным, и память хранит мысли и события, которые в другое время скоро бы забылись. Я мог бы написать целый том о моей жизни за этот месяц, и каждая его строка была бы интересна для меня, но не для вас. Поэтому я и не написал его и даже не привожу здесь моего дневника за это время.

Я по-прежнему жил в гостинице в Бринджерсе и быстро набирался сил. Чаще всего я гулял по полям или по дороге вдоль реки, катался на лодке и удил рыбу в тихих заводях или охотился в зарослях камыша и кипарисовых лесах; иногда я проводил время, играя в бильярд, который вы найдете в каждой луизианской деревне.

Я подружился с доктором Рейгартом и, когда он не был занят практикой, проводил время с ним.

Его книги тоже стали моими друзьями, и по ним я впервые познакомился с ботаникой. Я стал изучать растительность окружающих лесов и вскоре научился с первого взгляда определять породу каждого дерева: исполинские кипарисы, символ печали, с высокими пирамидальными стволами и широко раскинувшимися мрачными темно-зелеными кронами; ниссы, эти водяные нимфы, с длинными нежными листьями и плодами вроде олив; персимон, или американский лотос, с ярко-зеленой листвой и красными, похожими на сливы плодами; величавая магнолия и ее сородич — высокое тюльпанное дерево; рожковое дерево и из того же семейства белая акация с тройными шипами и легкими перистыми листьями, почти не дающими тени; платаны с гладкими стволами и широко раскинутыми серебристыми ветвями; стираксовое дерево, по которому стекают золотистые капли; ароматный и целебный сассафрас и красный лавр с запахом корицы; различные породы дубов, во главе которых стоит величественный вечнозеленый виргинский дуб, растущий в южных лесах; красный бук с висячими кистями; тенистая крушина с широкими сердцевидными листьями и черными ягодами и, наконец, последнее, но не менее интересное дерево — любящий воду тополь. Таковы леса, покрывающие наносную почву луизианской равнины.

Область, изобилующая этими лесами, простирается выше тех мест, где растут пальмы, однако и здесь встречаются некоторые их разновидности — например, латании и саговые пальмы разных пород, так называемые пальметто; местами они образуют густой подлесок и придают всему лесу тропический характер.

Я изучал и паразитов этого растительного царства: огромные черные узловатые лианы толщиной с древесный ствол; стелющийся камыш с красивыми, похожими на звездочки цветами; мускатный виноград с темно-красными гроздьями; бигнонии с трубчатыми цветами; густые бамбуковые заросли; душистую сарсапариль и многие другие.

Меня интересовали и разные виды культурных растений — источник богатства этой страны, — такие, как сахарный тростник, рис, кукуруза, табак, хлопок и индиго. Все они были мне незнакомы, и я с интересом изучал их особенности и способы разведения.

Можно подумать, что весь этот месяц я бездельничал, но в действительности он был самым плодотворным за всю мою жизнь. За этот короткий месяц я получил больше полезных знаний, чем за многие годы обучения в колледже. Но, главное, я узнал то, что было для меня дороже всего на свете: я узнал, что Аврора меня любит!