Орел и Волки - Скэрроу Саймон - Страница 33

— Нет, я не верю! — шепнул Катон Тинкоммию. — Неужели же он всерьез собирается все это сотворить?

— Да еще, на хрен, с нашими пленными! — возмущенно подхватил Макрон.

Но их тихим ропотом дело не ограничилось. Неожиданно из толпы выдвинулся Артакс: он встал между скованными соплеменниками и псами, после чего, то и дело указывая на узников, громким негодующим голосом обратился к царю.

— Что он говорит? — спросил Макрон.

Катон разбирал некоторые слова, но в запале Артакс говорил слишком быстро, да и избыток поглощенного эля не способствовал четкости его речи. Молодой центурион тронул Тинкоммия за руку и указал на Артакса.

— Он знает этих людей, — пояснил Тинкоммий. — Один из них его сводный брат, другой — родственник его жены. Он хочет, чтобы их пощадили. И говорит, что такой смертью не должен умирать ни один атребат.

Многие поддержали Артакса согласным гомоном, но Верика ткнул в сторону пленников трясущимся пальцем и разразился гневной тирадой:

— Они все умрут. И пусть их смерть послужит уроком каждому, кто помышляет о сговоре с врагами атребатов и Рима. А суть урока в одном: любой, кто хотя бы подумает об измене, понесет страшную кару.

Громкий хор одобрительных голосов поддержал царя: пустой рог, с силой брошенный откуда-то из глубины зала, рассек одному из пленников лоб. Артакс, угрюмо качавший головой, пока царь говорил, снова возвысил протестующий голос. Тинкоммий, не успевавший переводить его слова римлянам, махнул рукой.

— Он умоляет царя отказаться от замысла, ибо такая жестокость настроит против него очень многих.

Верика гневно велел Артаксу замолчать и приказал Кадминию вывести его прочь. Артакс продолжал громко протестовать, но царские телохранители заломили ему за спину руки, оттащили к выходу и вытолкнули из чертога. Кадминий без малейшего промедления направился к узникам, ухватил первого попавшегося из них за цепь и поволок в центр зала. Пленник отчаянно сопротивлялся, взывая о помощи. Псари спустили собак с поводков и защелкали пальцами, науськивая их на жертву.

После того как псы поняли, что от них требуется, на миг воцарилась жуткая тишина: молчал даже приговоренный, остолбенело уставившись на собак. Затем прозвучала команда, и хорошо вышколенные породистые животные бросились на беспомощного человека. Он кричал, вопил, выл, в то время как собаки рвали его плоть, пытаясь добраться до горла. Затем вопли стихли, перейдя в какое-то бульканье, но и оно скоро сошло на нет. Человек обмяк. Собаки трепали недвижное тело, как тренировочное чучело из соломы.

В толпе послышались крики восторга, но, оглядевшись, Катон понял, что очень многие устрашены увиденным и хранят гробовое молчание.

— Дерьмо, — бормотал Макрон. — Вот дерьмо. Люди так умирать не должны.

— Даже предатели, — угрюмо буркнул Тинкоммий.

Псари оттащили собак от тела, что было весьма нелегко после того, как в них пробудился инстинкт человекоубийц. Труп уволокли, и Кадминий указал на следующего обреченного, которого тут же вытолкали из группы пленных и бросили на окровавленные каменные плиты. Катон обернулся к Верике, надеясь, что после одной смерти царь смилостивится, но на лице старика явно читалась жажда продолжения действа.

Катон встал и слегка подтолкнул Макрона:

— Я ухожу. Не могу больше этого видеть.

Макрон хмуро поднял глаза, и Катон с удивлением понял, что и закаленного ветерана тоже мутит от происходящего.

— Подожди меня, паренек. — Макрон тяжело поднялся из-за стола и пошатнулся: сказывалось количество выпитого в этот вечер хмельного. — Дай руку, что ли… Тинкоммий, увидимся завтра на базе.

Не вытирая текущих слез, вызванных участью второго несчастного, Тинкоммий слабо кивнул.

Катон закинул руку Макрона себе на плечо и побрел к выходу, далеко огибая рвавших очередную жертву собак. Покинув чертог, Макрон не выдержал: отстранил друга, отбежал на пяток шагов и сложился пополам, извергая съеденное и выпитое. Катон приостановился, ожидая товарища, а из высоких дверей темным потоком вытекали во двор атребаты. Гости шли с пира молча, всеми силами стараясь скрыть ужас и отвращение, в то время как за их спинами ночной воздух разрывали отчаянные вопли.

ГЛАВА 16

— Когда точно это доставили?

Командующий Плавт бросил депешу на стол главного писца. Тот развернул пергаментный свиток и принялся, щурясь от чада масляной лампы, водить пальцем по строкам, пока не нашел регистрационный номер.

— Один момент, командир, сейчас… — пробормотал он, поднимаясь со стула.

Командующий кивнул и отвернулся, глядя наружу, за поднятый полог шатра. Небо сплошь затягивали тучи, и, хотя солнце только что скрылось за горизонтом, было уже темно. Темно и душно. Тянуло морской влагой, что сулило неприятную перемену погоды. Бури и сами-то по себе угнетали, но генерала куда больше беспокоило то, как скажется очередное ненастье на мобильности его войск. Из всех мест, где ему довелось воевать, этот проклятый остров даже в климатическом отношении был едва ли не худшим. И хотя здесь не бывало ни таких долгих, студеных зим, как в Германии, ни такой изнурительной, палящей жары, как на сирийских равнинах, это ничего не меняло, ибо нимало не устраняло главную из британских проблем.

«Сырость — вот главная проблема Британии, — подумал военачальник. — Тут всегда сыро, тут нет понятия „сушь“». Час-другой дождя, и земля начисто раскисает, превращаясь в топь, в жижу, где вязнет даже пехота, не говоря уж о тяжелых телегах, так что любая переброска подразделений, пусть даже и небольших, требует исполинских усилий. Причем это относится к совершенно нормальной, можно сказать, твердой почве, а не к настоящим болотам, какими изобилует остров и какие практически непроходимы для римских солдат. А вот местные жители, те приспособлены к этим условиям, они знают местность и ухитряются находить среди бесконечных трясин сухие пригорки для своих лагерей. Особенно много таких прибежищ на возвышенностях, разбросанных по широким равнинам к западу от реки Тамесис. Оттуда Каратак высылает свои проворные и увертливые отряды, проникающие за тонкую цепь римских укреплений, нападающие на посылаемые с побережья обозы, разоряющие угодья и поселения союзных Риму племен, а когда безнаказанность притупляет рассудок и в голову этим разбойникам ударяет воинственная кельтская кровь, они атакуют римские патрули и даже пытаются штурмовать небольшие форты. В результате без каких-либо крупных сражений силы вторжения несут потери, тают, и Плавту приходится использовать все свое влияние при дворе Клавдия, чтобы хоть изредка получать необходимые подкрепления. Но отправка в Британию дополнительных войск всегда сопрягается с ехидным требованием Нарцисса поскорее «добить» Каратака. Последнее такое послание своей издевательской учтивостью ввергло командующего в ледяную ярость.

Мой дорогой Авл Плавт, если ты не сочтешь нужным как-либо использовать свою армию в течение нескольких ближайших месяцев, то, может, тогда будешь добр одолжить ее мне?

Генерал скрипнул зубами от злости на всякого рода стратегов, которые из своих беломраморных резиденций на Палатинском холме рассылают повсюду идиотские приказания, понятия не имея о реальных проблемах, с какими солдатам приходится сталкиваться в изматывающей повседневной борьбе за безопасность империи и расширение ее пределов. Мысль эта снова привела Плавта в бешенство. Он напрягся и хлестко хватил себя кулаком по ладони.

Писцы, работавшие за расставленными вдоль стенки шатра столами, невольно вскинули головы, удивленные странной выходкой обычно сдержанного полководца. Плавт воззрился на них с еще большим гневом:

— Куда же запропастился ваш хренов начальник? Эй, ты!

— Слушаю, командир.

— Оторви зад от стула и разыщи его!

— Есть, командир.

Писец бросился исполнять повеление, а Плавт досадливо потер плечо. Вдобавок ко всему проклятая сырая зима наградила его ломотой в суставах, и, хотя давно потеплело, докучливая боль в плечах и коленях то и дело давала о себе знать. Пожилой генерал тосковал по настоящему летнему теплу и по солнцу, такому, какое сияет над его виллой в Стабии, а также по недостижимой возможности проводить там хотя бы какое-то время с женой и с детьми. Этот ностальгический всплеск вызвал у него усмешку. Последний раз ему удалось насладиться летним семейным отдыхом без малого четыре года назад, да и то можно сказать, что он просто украл у армии несколько счастливых дней, когда его вызвали в Рим с докладом об обстановке в Данубе. Дети безостановочно ссорились, отбирая друг у друга игрушки и изводя как себя, так и взрослых оглушительным визгом и криками. Только сдавая их на попечение няньки, родители могли выкроить час или два покоя для совместной неторопливой прогулки по тихому берегу лазурного моря. Неминуемо скорое возвращение Плавта к войскам придало этой короткой встрече особую остроту, и он поклялся жене, что воспользуется первым же шансом вернуться домой навсегда.