Необыкновенный консилиум - Шингарев Геннадий - Страница 5

Очевидно, и этот врач, при всей скудности его знаний, кое в чём разбирался. И прежде всего хорошо знал людей, понимал их, умел найти подход к каждому человеку и по-своему умел облегчать страдания. Очевидно, это умение до некоторой степени восполняло для него недостаток знания.

Древнему врачу некогда было дожидаться, когда наука, которая в те времена только ещё зарождалась, даст ему это знание. Он не имел права ждать, потому что вокруг него были больные. И он лечил их как умел.

А главное, этот древний врач был необычайно догадлив. Многое из того, что спустя много веков доказала наука, он сумел предвидеть. Он развил в себе необычайную зоркость глаза. Он наблюдал, сравнивал, делал выводы. Вот почему он был всё-таки врачом, а не шарлатаном.

Но спрашивается: нам-то что до него? Какое нам дело до этой ветхой медицины, которая, как ни говори, была и наивной, и примитивной, и полной всяких предрассудков.

И что толку было приглашать к постели больного допотопных лекарей, один из которых откровенно признался, что он не в силах вылечить мальчика, а другой с важным видом нёс околёсицу!

Так ли это? Давайте разберёмся.

Первый врач, осмотревший Мишу Баранова, начал свою

речь с рассуждения о «четырёх соках». Это рассуждение я не придумал. Такая теория действительно существовала в античной Греции, создателем её считается Гиппократ. Она продержалась в медицине очень долго — до конца средних веков. Так что не удивительно, что и для второго консультанта учение о четырёх соках, от которых якобы зависит всё в организме, было непреложной истиной.

Надо сказать, что в этой фантастической теории есть зерно правды, потому что и кровь, и желчь, и лимфа действительно вырабатываются у нас в организме. Но конечно, объяснять болезни неправильным смешением соков, с нашей точки зрения, наивно и нелепо, не говоря уже о том, что эти жидкости, строго говоря, не смешиваются: кровь течёт по кровеносным сосудам, лимфа — по лимфатическим протокам, а желчь из печени попадает в кишечник.

И всё же чернобородый лекарь по-своему верно оценил болезнь мальчика. Он уловил её главную черту — застой крови (мы бы назвали это нарушением кровообращения) — и правильно связал её с появлением отёков. Хотя, конечно, подлинная причина болезни так и осталась для него тайной.

Надменный магистр, учёный медик средневековья, в сущности, ничего не добавил к диагнозу. Этот врач, как вы слышали, считал учение Гиппократа последним словом в науке и любую попытку взглянуть на вещи по-новому рассматривал как преступную ересь. Но и он и греческий лекарь дали в высшей степени полезный совет: ограничить употребление жидкости и соли. Оказывается, ещё в древности было замечено, что от обильного питья и солёной пищи у сердечных больных развивается водянка. А магистр, кроме того, предложил сделать больному кровопускание. Этой рекомендацией тоже стоит воспользоваться, и недаром кровопускание применяют до сих пор; его цель — предупредить переполнение кровью лёгочных вен. Делается это так: особой иглой прокалывают вену на сгибе локтя и выпускают один или два стакана крови. Больному становится легче дышать.

Само собой разумеется, что и средневековый врач не имел никакого представления об истинной природе сердечных заболеваний. Он, например, не знал, что нарушение

кровообращения отражается на работе почек. Но он подметил важную особенность болезни — изменение цвета мочи. Греческий лекарь до этого не додумался.

Как видите, и эти допотопные доктора кое в чём смыслили. И даже сумели дать нам несколько ценных советов.

Но какая разительная перемена происходит в девятнадцатом веке! Консультанту № 3 незачем разглагольствовать о таинственной власти созвездий. Да и пресловутая теория соков для него пустой звук. Превыше всего он ставит факты. Его рассуждения основаны на точном знании анатомии человеческого тела. К тому же он владеет методами, которые неизвестны его предшественникам, — например, умеет выслушивать сердце трубкой. В итоге он ставит точный диагноз. Ну, а лечение?

Врач XIX века назначает средство, о котором его коллеги— античный грек и средневековый медик — осведомлены так же мало, как и о существовании клапанов сердца. Между тем это одно из самых замечательных лекарств, и о нём стоит сказать особо.

Лет двести назад один английский врач по имени Уизеринг выпросил у старухи знахарки снадобье, которым она лечила водянку. Это был настой, приготовленный из двадцати растений. Врач решил проверить это средство и стал испытывать его на больных, давая им по очереди каждую из двадцати трав. Девятнадцать из них были совершенно бесполезны. Зато двадцатая оказалась поистине чудодейственной.

Уизеринг был опытный и осторожный врач. Десять лет он испытывал это лекарство. И лишь потом решил обнародовать свое открытие.

«Давайте сие снадобье, — писал он, — больным, у которых пульс слабый и с перебоями, посинелые губы, кожа холодная на ощупь, а на ногах, если надавить пальцем, остаётся ямка».

И с тех пор эта травка распространилась по всему свету. О ней написаны тонны — тонны! — книг. О ней можно было бы создавать поэмы. Недаром один знаменитый терапевт сказал, что он бросил бы медицину, если бы не было этой травки.

Зеленовато-серый порошок из сухих листиков наперстянки восстанавливает силы утомлённого сердца. Скольких больных он поднял на ноги, скольким умирающим спас жизнь!

Доктор, явившийся с чемоданчиком к Мише Баранову из прошлого века, дал нам поистине замечательный, безошибочный совет.

Глава 6 ГЛАЗА И УШИ ПРИБОРОВ

Итак, три врача по очереди осмотрели Мишу. Три врача высказали своё мнение.

А что скажет четвёртый?

Консилиум, как вы помните, кончился тем, что доктор в сюртуке и золотых очках прописал больному наперстянку. После чего все разошлись.

Доктор, наверное, уселся в рессорную бричку. Магистр поехал верхом на коне — шагом, в сопровождении слуг, как и полагалось средневековому врачу. Ну, а что касается античного собрата, тот, по всей вероятности, отправился к себе в Древнюю Грецию пешком.

Но ведь беседа наша не закончена. И можно представить себе её продолжение.

Можно представить, как все три доктора, высказавшись и предложив каждый своё, поворачиваются к четвёртому врачу, к врачу XX века, и хором спрашивают: а каково же твоё предложение?

Что им ответить?

Несколько смутившись, я бормочу:

— Извините, граждане. Я ещё не закончил исследование больного…

Такой ответ повергает моих коллег в крайнее изумление.

Они прямо-таки ошарашены этим моим заявлением. И должно быть, я кажусь им безнадёжным тупицей. Древнегреческий лекарь с состраданием глядит на меня. Суровый магистр не скрывает своего презрения. Врач XIX века язвительно улыбается.