Избранная лирика - Вордсворт Уильям - Страница 6

6

В 1828 г. он вместе с дочерью Дорой и Кольриджем путешествовал по долине Рейна в Германии, где их встретил английский путешественник Томас Граттон, оставивший их описание: Кольридж был “ростом около пяти футов пяти дюймов, полный и ленивый на вид, но не толстый. Он был одет в черное, носил короткие брюки с пуговицами и шнуровкой у колен и черные шелковые чулки… Его лицо было необычайно красиво, с выражением безмятежным и доброжелательным, рот особенно приятен, а серые глаза, не большие и не навыкате, полны умной мягкости. Его огромная шевелюра абсолютно седа, лоб и щеки без морщин, на последних виден здоровый румянец. Вордсворт был полной противоположностью Кольриджу, высокий, жилистый, с крупной фигурой и неэлегантного вида. Он был небрежно одет в длинный коричневый сюртук, парусиновые брюки в полоску, фланелевые гетры и толстые башмаки. Он больше напоминал фермера с гор, чем озерного поэта. Весь его вид был неизысканный и нерасполагающий. Казалось, он вполне доволен тем, что его друг первенствует, и совершенно не имел претензий, что очень редко встретишь даже в человеке значительно меньшей литературной репутации, чем у него; а в его отношении к дочери было что-то ненавязчиво дружелюбное” [14].

В 1830 — е годы Вордсворту пришлось пережить несколько тяжелых утрат. В 1834 г. умерли два друга: Кольридж и Чарлз Лэм. В том же году сестра Дороти, дочь Дора и Сара Хатчинсон заболели инфлюэнцей; Сара умерла, Дора поправилась, но ее здоровье с тех пор пошатнулось, а у Дороти, которая еще до болезни пережила несколько приступов помутнения сознания, началось осложнение на мозг, в результате которого она потеряла рассудок и уже не поправилась до конца жизни.

В 1834 г. умер Саути, и Вордсворту был предложен пост поэта-лауреата, предполагавший поэтическое освещение важнейших событий в жизни государства и королевской семьи. Саути, по общему признанию, весьма достойно вел себя на посту поэта-лауреата (хотя Байрон был на этот счет другого мнения), и Вордсворту было не стыдно занять после него этот пост. Благодаря этому Вордсворт несколько раз съездил в Лондон и однажды даже был на королевском балу. Но единственным его произведением официального характера стала “Ода на введение его королевского высочества принца Альберта в должность канцлера Кембриджского университета” 1847 г., к тому же им не законченная и дописанная его племянником, епископом Линкольнским. Вордсворт остался до конца жизни верен себе и официальным поэтом не стал.

Творчество Вордсворта получило признание начиная с 1820 — х годов. И хотя его произведения никогда не были поэтической сенсацией, бестселлерами своего времени, как восточные поэмы Байрона или “Лалла Рук” Томаса Мура, его литературная репутация неуклонно росла. В 1830 — е годы он уже считался крупнейшим английским поэтом, а к концу XIX в. по количеству любимых цитат занимал третье место среди английских авторов, сразу после Шекспира и Мильтона.

Тема “Вордсворт в России” еще ждет своего исследователя. Его творчество никогда не вызывало такого широкого интереса, как поэзия Байрона или Шелли. Тем не менее в 1830 — е годы появляются первые статьи об Озерной школе в английской поэзии [15], первый перевод И. И. Козлова баллады “Нас семеро” [16], после смерти Вордсворта выходит его некролог [17]. А. С. Пушкин упоминает Вордсворта как поэта, решительно выступившего за приближение поэтического языка к разговорной речи, создает свое вольное подражание Вордсворту — “Суровый Дант не презирал сонета…”. В 1870 — е годы появляются прекрасные переводы Д. Мина, а на рубеже веков два стихотворения Вордсворта переводит К. Д. Бальмонт. Для переводчиков XX в. творчество Вордсворта является классикой, чье значение для мировой поэзии неоспоримо.

Е. Зыкова

"From "LYRICAL BALLADS"

Из сборника "ЛИРИЧЕСКИЕ БАЛЛАДЫ"

СТРОКИ, ОСТАВЛЕННЫЕ НА КАМНЕ В РАЗВЕТВЛЕНИИ ТИСОВОГО ДЕРЕВА, СТОЯЩЕГО НЕПОДАЛЕКУ

ОТ ОЗЕРА ИСТУЭЙД В УЕДИНЕННОЙ, НО ЖИВОПИСНОЙ ЧАСТИ ПОБЕРЕЖЬЯ[18]

                    Помедли, путник! Одинокий тис                     Здесь от жилья людского отдален.                     Как льнет пчела к нагим его ветвям!                     Как радостно блестит в траве ручей!                     Дохнет зефир — и ласковый прибой                     Сознанье убаюкает твое                     Движеньем нежным, чуждым пустоте.                                         Ты знаешь, кто                     Сложил здесь камни, дерном их покрыл,                     Кто скрыт был, как в объятии, — в тени                     Густого древа, голого теперь?                     Душою необычной наделен,                     Он был взращен величьем этих мест,                     И в юности, высоких мыслей полн                     И сердцем чист, он устремился в мир                     И был готов, как собственных врагов,                     Злоречье, зависть, ненависть разить.                     Мир пренебрег им. Духом он упал,                     С презреньем отвернувшись ото всех.                     Гордыней в одиночестве свою                     Питая душу, он любил сидеть                     Под этим мрачным тисом, где его                     Лишь птицы посещали да овца,                     Отставшая от стада своего.                     По этим диким скалам, где росли                     Лишь чахлый вереск и чертополох,                     Блуждая взором, долгие часы                     Он скорбное лелеял торжество,                     Вообразив их символом своей                     Бесплодной жизни. Голову подняв,                     Пейзаж прекрасный видел он вдали,                     Так расцветавший на его глазах,                     Что от избытка этой красоты                     Изнемогало сердце. И тогда                     Он вспоминал о тех, чей ум согрет                     Теплом великодушья, для кого                     Соединялись мир и человек                     Как бы в чудесном действе, — он вздыхал                     И радовался горько, что другим                     Так чувствовать дано, как он не мог.                     И грезил он, покуда взор его                     Не застилали слезы. Умер он                     В долине этой. Памятник ему —                     Лишь камень, на котором он сидел.                     И если, путник, сердца чистоту                     Ты с юных лет сберег, — запомни впредь:                     Ничтожна гордость, как ни наряди                     Ее в величье. Лучшие дары                     Погибнут зря, коль обладатель их                     Презренье к ближним чувствует. И тот,                     Чей взгляд самим собой лишь поглощен, —                     Всех меньше, худший из живых существ.                     У мудреца он мог бы вызвать то                     Презрение, что мудростью самой                     Считается запретным. Будь мудрей!                     Лишь истинное знание ведет                     К любви, и тот лишь истинно велик,                     Кто в тихий час раздумий и тревог                     Себя терял и обретал себя                     В смиренье сердца…