Искатель. 1961–1991. Выпуск 2 - Иннес Хэммонд - Страница 47

За работой забылись события, которые еще недавно казались важными и живо обсуждались на деревенских крыльцах и завалинках. Теперь они пустовали. Лишь бессонные деревенские деды выкуривали на них цигарку — другую и снова забирались на печи, чувствуя себя еще более одинокими среди беспредельной тишины и темноты.

Забылся случай и с Дымком. Волки никак больше не проявляли себя, и Егор окончательно утвердился в мысли, что все слухи о них как были брехней, так брехней и останутся.

Но не дожили и до осени, и Егор сделал неожиданное открытие: волки по-прежнему следили за домом. В нем теперь оставались только Егор с женой, а дочка вот уже месяц жила у бабок. За ней требовался присмотр, а ни Егора, ни жены по целым дням не было дома. Все время в поле. Там и обедали, а вернувшись, ужинали на скорую руку и ложились спать — уставали за день сильно.

В ту ночь Егор, как всегда, спал без просыпу и с трудом очнулся от толчков жены.

— А? — сказал он, думая, что уже утро и надо вставать и собираться на работу. Но в избе было темно, лишь лунная дорожка тянулась наискосок от окон к печке.

— Егор, а Егор, — шепотом сказала жена, — никак в окно кто-то стукнул.

Егор приподнялся на локте и посмотрел на окно. Оно было задернуто двумя половинками занавесок, доходившими до форточки; сверху спускалась занавеска покороче, оставлявшая в окне неширокую щель, в которой виднелось лиловое ночное небо. Ветерок шевелил листву сирени в палисаднике, и, кроме этого привычного шороха, Егор ничего не слышал.

— Вечно чего-нибудь придумаешь, — сказал он недовольно, готовясь снова лечь, но тут до его слуха донесся непонятный, но явственный звук. Словно дотронулись до стекла, и оно чуть слышно задребезжало.

Жена испуганно ухватилась за Егора, но он отстранил ее и спрыгнул с кровати. Бесшумно ступая по половикам, подошел на цыпочках к окну. Звук, настороживший его, не повторялся, но Егор обостренным чутьем чувствовал, что за окном кто-то есть. Стараясь не делать резких движений, он осторожно раздвинул занавески и чуть не отпрянул от окна: из-за стекла, освещенный луной, на него в упор смотрел волк. Встав передними лапами на завалинку, зверь всматривался в темную внутренность избы. Лунный свет отражался от стекла, и волчьи глаза горели жутким зеленоватым огнем.

Егор был не из трусливого десятка, да и лесная жизнь приучила его не пугаться неожиданностей и внезапных встреч, но сейчас он почувствовал, как по спине побежали мурашки. Чего-чего, но чтобы столкнуться с волком вот так, нос к носу, да еще у себя под окнами — этого Егор предвидеть не мог.

Несколько секунд волк и Егор смотрели друг на друга. Неизвестно, разглядел ли волк человека в темной избе, но раздвинутая занавеска наверняка спугнула его. Он спрыгнул с завалинки и, перескочив через ограду палисадника, исчез в темноте.

Егор не рассмотрел зверя как следует, но все же ему показалось, что это был не тот волк, который гнался тогда за Дымком. Окно низкое, и если бы тот встал на завалинку, достал бы до форточки. А нынешний ростом не вышел, еле дотянулся до середины окна. Волчица?

— Ну что там, Егор? — окликнула из темноты жена.

— Да нет никого, со сна тебе почудилось, — ответил он, стараясь говорить спокойно. Егор не хотел, чтобы жена узнала правду. Узнает — ни за что не станет жить в доме, уйдет к матери.

— Так ведь стучали, сам же слышал!

— Мало ли что слышал! Ветер, должно.

Егор прошел в чулан, выпил полковшика воды и вернулся к жене.

— Спи давай, — сказал он, обнимая ее. — А то и будем колобродить всю ночь.

Утром, перед работой, осмотрев завалинку и землю под окнами, Егор сразу обнаружил волчьи следы. Они были небольшие, и он подумал, что, наверное, прав: ночью приходила волчица.

Теперь все встало на свои места. Волки не успокоились и шастают прямо под окнами. Но что еще задумала эта треклятая волчица! Уж не до него ли добирается? Как будто он Дымок, которого можно подкараулить в кустах. Как же, держи карман шире! А вот тебя, стерва, подкараулить следует. Не хватало, чтобы какие-то волки, которых он переловил и перестрелял невесть сколько, бегали у него под домом!

Итак, война была объявлена, и Егор был готов к ней, но одно обстоятельство его все-таки тревожило. Начнется сезон, и придется целыми днями мотаться по лесу, а черт ее знает, на что способна эта ненормальная волчица. Раз не побоялась сунуться под самые окна, может и почище номер отчудить. Не дай бог, положит глаз на жену или на дочку.

От таких мыслей Егор распалялся, но поделать ничего не мог. Лето. Не схватишь ружье и не побежишь в лес отыскивать волков. Ночью все кошки серы, а летом что ни волк, то оборотень. То пнем прикинется, то кочкой обернется. Вокруг да около ходит, а никаких тебе следов: и мох, и травка, и кустики — все выпрямится.

Только снег мог помочь Егору, но до зимы было далеко, и он, пока суд да дело, попробовал подкараулить волков на засадах, чем сильно удивил жену, которая решила, что Егор окончательно спятил со своей охотой. Она не помнила, чтобы муж охотился по ночам, а тут, что ни ночь — ружье на плечо, и до утра. Может, она в конце концов и заподозрила бы, что дело не чисто, но Егора выручило неожиданное обстоятельство: на неделе в сарай забрался хорек и утащил курицу, и это дало Егору полное право заявить, что, если хорька не выследить, он разорит весь курятник. А поскольку хорь ворует ночью, то ночью его и надо ловить. Все выглядело правдоподобно, и Егор со спокойное совестью поджидал волков то у бани, то на огороде, то возле сарая. Поведение волчицы показывало, что она очень озлоблена, а в озлоблении любой — хоть зверь, хоть человек — теряет голову и решается на крайности.

Но волчица больше не пришла. То ли чуяла затаившегося человека, то ли и думать обо всем забыла, но только и Егору надоели ночные вылазки. Черт с ней, с дурой, сказал он. Не пришла, и не надо. Ей же лучше: повстречаемся на узкой дорожке — ног не унесет.

…Воспоминание о жене словно бы согрело Егора. И вообще он заметил, что уже не так холодно, как раньше. Это его обрадовало, он подумал, что мороз, должно быть, ослабел, теперь ждать будет легче. Плохо было другое: Егора неудержимо тянуло в сон, и он боялся не совладать с собой и свалиться во сне с дерева. Так хотелось спать лишь после целого дня хождения по лесу, когда усталость наваливалась, как ночью постен.[21] Но с чего было уставать сегодня? Пешком не шел, ехал, а здесь только штабель и откопал. Даже погрузиться не успел — эти вот падлы не дали. Лежат, ждут. Не нажрались за осень. Чай, целую телегу схарчили всякой дохлятины, а все, как клячи, тощие. Тьфу!

Егору только показалось, что он плюнул, на самом же деле замерзшие губы не сложились, как надо, и плевок повис на подбородке, с которого и так уже свисали сосульки. В сосульках были и усы, и брови, но Егор не замечал этого. Его почему-то очень возмутил вид тощих волков, словно это было сейчас самым главным. Всю осень таскал им приваду, жрали, сколько хотели, а все не впрок. Тьфу!..

Привады осенью потребовалось и вправду много.

Кончался сентябрь, а с ним кончались и полевые работы, и можно было отдохнуть и отоспаться, но у Егора и теперь каждый день был на счету. До снега оставалось месяц — полтора, и нужно было успеть привадить волков к тем местам, где зимой Егор собирался ставить капканы. Приваживание — все равно что пахота: не вспахал — не посеешь и не пожнешь, не привадил волков с осени — зимой останешься с пустыми руками. Вот и приходилось чуть не каждый день разбрасывать на волчьих тропах приваду — дохлых овец или телят, а то и зайцев, если ничего другого не было.

Мяса требовалось уйма, и Егор добывал его как только мог, где случался падеж скотины — и у своих деревенских, и в других деревнях, и в районном ветпункте, куда привозили всякую животину для вскрытия.

Но самым доходным местом был мыловаренный завод. Там в длинных сараях стояли большие чаны, под которыми всегда горел огонь. Мыло варили из дохлых лошадей, и пустырь, на котором размещался завод, был завален костями.

21

Постен — одно из названии домового. По народным поверьям, наваливается на спящего, душит его.