Искатель. 1980. Выпуск №1 - Щербаков Владимир Иванович - Страница 26

— Да ты настоящий рыболов! — не без зависти воскликнул

Никитин, когда увидел меня с тонким прутиком, на котором

одна к одной красовались одиннадцать рыбин.

— А ты? Поймал что-нибудь? — деловито осведомился я.

— Ни одной. Не везет.

Подошли остальные, стали поздравлять и заискивающе улыбаться. Как будто я совершил подвиг. Кто-то предложил меня качать.

— Не надо, — сказал я, — это моя доля. Женщины варят уху,

остальные собирают ягоды и грибы. — И указал рукой на поло

гую сопку, где им надлежало поработать.

Выражение их лиц стало озабоченным: они явно предпочитали заниматься ухой Каждый взял рыбу и стал потрошить ее и чистить. А я разлегся на песке как ни в чем не бывало. Но мне стало страшно смотреть в сипее-пресииее небо, как будто я мог там увидеть то, что произошло тогда, с мезоскафом. Сжалось сердце, я повернулся и закрыл лицо ладонями. Резкий запах травы .. А рядом — веселые звонкие голоса, и смех, и, шутки, и девичьи босые ноги, мягко ступающие по песку.

Кто-то говорил о проекте «Берег Солнца», а я, точно оглушенный, не мог понять смысла слов, не улавливал их связи. Подошел Никитин, присел рядом, спросил:

— Что с тобой? Болен?

Да нет, ничего...

А я думал., пойдем к костру, погреешься.

— Спасибо. С чего ты взял, что мне холодно?

Мне показалось. Ты не жалеешь, что поехал с нами?

Нет Ничего Все хорошо Что бы я один делал? Горячий

чай есть?

— Ну Boi видишь? Я же говорю — ты замерз. И на ощупь

совсем холодный, кто угодно подтвердит!

87

Они стали по очереди подходить ко мне и подчеркнуто обес-иокоенно тянуть:

— У-уу, совсем закоченел!

Отнесли к костру и дали огромную кружку с горячим, жгучим чае».

— Лимонник! — угадал я. — И жимолость.

Стало легко, меня даже испугала эта резкая перемена. Что такое в самом деле со мной: совсем расклеился. Но самое трудное было позади. Позади! Я увидел, как садилось на зеленые вершины деревьев красное солнце. И заметил, как широка и нарядна река.

С жаром вдруг стал рассказывать о проекте, о встрече с Ольминым.

— Это тот самый Ольмин? — спросил Никитин и почему-то

широко улыбнулся.

—Нет, — сказал я, — наверное, другой. Впрочем, не уверен.

Их лица были смуглыми, веселыми — в этой' синей долине

С теплым солнцем было хорошо. Я обрел интерес к окружающему в опять рассказывал, рассказывал о «Гондване». Это были не воспоминания, просто слова. Что там случится через пять-десять лет? Что станет с океаном, насыщенным солнечным светом, многоэтажным, сияющим...

— Так будет всюду, — закончил я, — до глубин в полкило

метра. Гигантский резервуар жизни и света.

— Ты уверен, что это необходимо уже сегодня? — спросил

Розов, и я вдруг заметил, что не все разделяют мой энту

зиазм.

Что ты имеешь в виду?

А вот что: после этого сделать океан прежним уже нельзя.

Изменения необратимы.

Это и не понадобится!

Как знать. Не слишком ли мы многое изменили уже на на

шей планете? Я не знаю, что произойдет, когда целые моря

превратятся в фермы. Может быть, будет слишком много

тепла...

Тепло можно отвести. В космос. На Марс. На Юпитер.

А что изменится там — на Марсе, на Юпитере?

Это уже отдаленное будущее. Слишком отдаленное.

Возможно, — спокойно ответил Розов.

Предки были неглупые люди, — многозначительно сказал

Никитин.

И они оставили нам океан таким, каким мы его знаем! —

воскликнула девушка в соломенно-желтом платье.

Ну, не совсем, — вдруг возразил Розов, — с того незапа

мятного момента, когда возник человек, он только и делает, что

изменяет все вокруг себя. Он просто не может остановиться.

— Ты что же, не веришь расчетам? — спросил Никитин.

— Да разве дело в расчетах? Все основано на допущениях, на смелых гипотезах. Если фотоны будут отражаться... если пучок частиц достигнет Солнца... если магнитная буря не собьет их с пути... если... Да что говорить! Было время, когда никто не взялся бы за это Когда-то действовали почти наверняка. А это роскошь — зондировать Солнце пучками высоких энергий. Мы можем себе это позволить, потому что знаем: что-то полу-

68

чнтся, что-то прояснится. Не одно, так другое. Какие-то результаты будут. Поговорите еще раз с Ольминым. Только откровенно. Неужели он уверен на все сто, что можно изменять направление солнечных лучей, стягивать их к Земле? Да не может этого, быть! Он же ученый. Думаю, у него уже готовы не один и не два варианта эксперимента. Это пока опытная установка. Реактор. Построят, запустят, тогда станет ясно, как с ней работать.

— Да уж запустят, — протянул Никитин и, обратившись ко

мне, вдруг спросил: — А что же с тем делом, с той историей,

о которой мы говорили?

Я понял: он вспомнил об Аире.

— А как об этом рассказать! — ответил я. — Попробуй, мо

жет быть, у тебя получится.

Он озадаченно посмотрел на меня, помолчал, потом' добродушно улыбнулся.

Жаль! — кокетливо воскликнула девушка в соломенно-

желтом платье. — Мне непонятно, о чем вы говорите.

Какой-то скользкий, невразумительный разговор, — доба

вила другая и поежилась от вечерней прохлады.

— Скользкий? — переспросил Никитин. — А вам бы хоте

лось знать до конца... то, что знать пока не дано? Изучать под

микроскопом? Пинцетиком потрогать? — Никитин широко улыб

нулся: — И меня тоже? Как инфузорию или моллюска?

Ты усматриваешь в этом желании что-то противоесте

ственное?

Не усматриваю. Пытаюсь понять мотивы.

Мотивы? Вот они: скучно — это раз, домой пора —

это два.

Домой! — громко сказал Розов.

. Мы шли к элю. Его алые от солнца бока были лриятно теплыми. Он раздвинул свои легкие, невесомые дверцы, подал нам трап, как будто был живым существом. И движения эти были такими мягкими, ритмичными, такими почти музыкальными, чго я подумал: может быть, где-то там, среди тонких электронных слоев памяти, под никелем и.пластиком конструкторы умудрились спрятать маленькое сердце?

Мы взлетели к алым облакам. Нас провожали сосны на пес-. чаных косах, где между длинных теней светились поляны цветов. Я услышал стихи; они показались знакомыми...

«Скользнула птица черной тенью

В квадрате солнечном окна.

И что же? Вновь простор весенний

И небо, где не видишь дна!,

А всходи! Зелень! По равнинам

Потоп травы, листвы разлив.

Родная, далеко идти нам

В'напев берез и шепот ив...»

Я знал эти строки. Губы повторяли знакомые слова — на них щемяще отзывалось сердце:

«А путь все длится, жизнь все длится.

Полжизни пронеслось, как день,

Как миг... Промчалась с граем птица,