Плутоний для «Иисуса» - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 70

Тем временем девушки схватили его за ноги.

— Эй, что вы делаете! — воскликнул Марк по-русски, пытаясь сохранить равновесие.

Оказалось, девушки пытаются его разуть. Марк, краснея и вполголоса чертыхаясь, помог им справиться со своими туфлями, сунул ноги в шлепанцы. Не переставая весело щебетать и часто-часто топоча ножками по полу, девушки потащили его куда-то во внутренние помещения.

Его подвели к раздвижной двери в комнату. Служанка наклонилась, раздвинула створки. Марка попросили сбросить шлепанцы и босиком войти в номер. На двери не было номера, как в отелях западного типа. Только затейливый иероглиф. Может, он и обозначает номер, подумал Марк, но спрашивать у девчонок не имело смысла.

Войдя, Марк остановился, ошарашенный, — комната оказалась пуста. В ней не было абсолютно ничего, кроме циновок-татами на полу. В одной из стен находилась ниша, которая, как вспомнил Марк, называется токонома. В ней японцы обычно ставят затейливый букет — икебана или мудрое изречение, написанное вручную и являющее собой художественный образец классической японской каллиграфии. На этот раз в нише размещалась каллиграфия.

Марк всполошился, когда увидел, как одна из служанок — остальные тем временем ушли — принялась проворно стаскивать с него рубаху, затем брюки. Но в конце концов он смирился, раз так положено, и даже начал находить в этом некоторое удовольствие. Через минуту он лишился всех чуждых этому дому одежд и был облачен в чистое, пахнущее свежестью кимоно. Марк даже пожалел, что такая приятная вещь легла на плечи, давно нуждающиеся в хорошем душе.

Он попытался неуклюже поклониться одевшей его служанке и, пристроившись где-нибудь в уголке, подождать Кристину. В свое время в спортивном зале он научился сидеть в излюбленной японцами позиции сейдза — на пятках, поэтому отсутствие стульев его не пугало.

Но служанка потянула его из комнаты.

— Что? В чем дело? — спросил Марк.

Служанка улыбнулась и сказала значительно:

— О'фуро!

Хорошо хоть не харакири, подумал Марк и обреченно поплелся за женщиной.

Оказалось, они шли в баню. За исключением парилки, которой японцы не знают, весь остальной антураж в некоторой степени соответствовал традиционному русско-советскому варианту: мыло, шайки, разогретые каменные скамьи.

Марк догадался, что вместо парной в этой бане — небольшой выложенный мрамором бассейн, заполненный водой, от которой даже в жарком помещении бани шел пар. А еще он был весьма рад, когда увидел, что в бассейне нежится Кристина. Он шагнул было к ней, но служанка мягко и в то же время настойчиво потянула его к скамьям, по пути проворно стаскивая со слишком высокого для нее постояльца все три части, из которых состоит кимоно, — пояс, куртку и брюки.

Марк совсем перестал сопротивляться и с превеликим удовольствием позволил вымыть себя. Служанка, натирая ему спину мылом с помощью мочалки из морской травы, что-то весело прокричала Кристине. Та улыбнулась и перевела Марку:

— Ген, она говорит: жаль, что ты бесплатный гость! Она бы включила в счет дополнительную плату за мытье столь больших площадей тела! Ну как тебе?

— Сначала было неловко, а теперь ничего, привык!

— Тогда иди сюда!

Служанка как раз закончила ополаскивать Марка из шайки и сама мягко подтолкнула его в направлении бассейна.

— У меня такое впечатление, что там очень горячая вода, — опасливо заметил Марк.

— Абсолютно верно.

— Может, для неяпонцев это вредно?

— Залезай! Это необходимо. Разве ты не заметил, что здесь нет отопления? Горячая ванна нужна, чтобы после нее ты часа два не ощущал холода.

— А когда пройдут два часа?

— Тогда будем греться саке и любовью.

Вода сначала показалась Марку неимоверно горячей, он собирался было вежливо отказаться от столь жестокого прототипа русской парной, но заело самолюбие: как это такое нежное создание сидит там и хоть бы хны, а он не сможет!

Но поухать и покрякать пришлось изрядно!

— Ты знаешь, вода в бассейне специально не подогревается?

— А как же?

— Она подается из горячих подземных источников с очень целебной водой. Поэтому, обосновавшись здесь, матушка очень скоро разбогатела. И продолжает богатеть.

— А ты — наследница гостиницы?

— Нет. Мать говорит, что я уже не японка, хотя родилась и выросла здесь. Тогда считалось престижным учить детей в развитых странах мира, чтоб набрались ума и приехали на родину совершать экономический рывок. Мама послала меня, во-первых, потому, что мне было у кого остановиться в Европе, во-вторых, сказала: девушка с японским образованием останется японской девушкой со всеми вытекающими последствиями. А получив хорошее образование в Европе, я всегда буду иметь хорошую работу в хорошей фирме. Она у меня дальновидная женщина: с гостиницей всегда можно прогореть, вдруг, скажем, источник иссякнет… Но я — глупая дочь умных родителей, химия мне впрок не пошла, и добрый папочка, учитывая мои способности к языкам, дал мне гуманитарное образование, а под его влиянием во мне мало осталось японского. Разве что внешность. Так что на роль хозяйки японского пансиона уже не гожусь…

Когда они хорошенько пропарились, служанки привели их в комнату, отведенную Марку. Там он узнал, что его номер имеет не цифровое обозначение, а называется «клен». Потом он пил саке и находил ее вкус своеобразным, пробовал есть палочками, неуклюже ковыряясь в миске с экзотическими кушаньями, отчего Кристина посмеивалась над ним.

Затем девушки унесли низенький столик, с которого вкушали и выпивали, из стенных ниш достали постели и ушли, оставив их вдвоем.

— Я тебя немножко обманула, — сказала Кристина, смущаясь.

— Только немножко?

— Да-а. Я не знаю много способов…

— К сожалению, я тоже не профессор сексуальных наук.

— Что же делать?

— Экспериментировать.

Удивительная это была ночь. Марк не переставал поражаться себе, своей прыти. Потом Кристина призналась, что во время ужина в еду добавлялись некоторые снадобья, да и бассейн с горячей водой, бьющей прямо из-под земли, действует на человека возбуждающе. Марк же сделал вывод, что в этом повинны не только снадобья и целебная вода. В перерывах между любовью он иногда в приступе страха от того, что может умереть от счастья, поднимал голову от россыпи шелковистых черных волос Кристины и оглядывал тонкие, оклеенные бумагой перегородки и стены, видел, как подрагивают они под неистовым весенним ветром, и понимал: в таком хрупком домишке, на таком небольшом островке, можно любить только так — неистово и страстно, потому что каждая ночь может оказаться последней…

Когда силы иссякли, они лежали рядом и слушали завывания огромных воздушных потоков, рвущихся то с гор в море, то с моря в горы.

— Я боюсь Японию, — прошептала Кристина, теснее прижимаясь к Марку.

— Почему? Мне показалось, ты ее любишь.

— Люблю — это же родина. Но и боюсь. Я безумно люблю жизнь и все ее радости, а здесь с малых лет учат красиво и правильно умирать!

— Так живи в Германии, а сюда приезжай разрядиться.

— С тобой я могла бы жить где угодно, но ты почему-то не хочешь брать меня замуж…

— Что?!

Марк даже привстал на локте.

— Видишь? Сама мысль об этом приводит тебя в ужас!

Марк тихо засмеялся и упал на плоскую подушечку.

— Перестань издеваться! Твой отец никогда не разрешит тебе идти за меня!

— У меня еще есть мама.

— Она разрешит?

— Да. Ты ей понравился.

— Когда успел? — снова удивился Марк.

— Когда в гостиницу поселялся. Она тихонько наблюдала за тобой…

— И в бане тоже?! — ужаснулся Марк.

— Нет, — засмеялась Кристина. — Она всю жизнь работает с людьми, ей достаточно минуту понаблюдать за человеком, чтобы понять его характер. Мама сказала, что я тебя не заслуживаю, но сказано это было одобрительно.