Головоломка - Килворт Гарри - Страница 54

Я облегченно вздохнул. Мне показалось, что позади меня раздалась еще пара облегченных вздохов. Мы все немного успокоились.

— Она хорошо скачет верхом, — сказал Хассан. — Я участвовал в скачках шейха и знаю, что такое хороший наездник.

— Мы все отлично знаем, что ты участвовал в этих чертовых скачках, — ты уже сто раз об этом всем рассказывал! — сказал я.

— И вовсе не сто, Макс, а всего один или два раза.

Мы довольно долго стояли и восхищались тем, как красивая девочка скачет на спине чудесного животного, пока в конце концов Лоррейн не сказала:

— Ну, хватит, Джорджия!

И Джорджия коснулась шелковистой гривы и нежно остановила свою фантастическую лошадь. Она соскользнула со спины единорога на землю и погладила его шею. Только после этого она позволила ему убежать. Из-под его копыт полетели комья моха, и он быстро скрылся в глубине тропического леса.

— Сейчас лучше ничего ей не говорить, — предупредил я Хасса, пока Джорджия шла к матери. — Только посмотри на нее! Она светится ангельским светом! Нам не сравниться с этим созданием. Сейчас мы ей вряд ли интересны!

Вокруг Джорджии и в самом деле как будто была какая-то аура. Думаю, это была безмятежность. Я нашел это в словаре. Аура безмятежности. Но я был не прав насчет того, что теперь она не захочет быть в нашей компании. Более того, она не издавала радостных воплей. Она не выпендривалась и обошлась без того, чтобы начать жужжать о своем подвиге. Мы спросили ее, на что это было похоже, а она просто сказала: «Это фантастика» — и больше не возвращалась к этой теме. Я подумал, что она была слишком потрясена, чтобы пыжиться от гордости. Не уверен, что на ее месте я был бы столь же сдержан. Наверняка бы раздулся от важности.

Я услышал, как она говорит своей маме, что Трехглазка ей бы обзавидовалась.

— А кто это? — спросил я у нее позже.

— Девчонка у нас в школе, — ответила она с улыбкой. — Ее зовут Ирен Имоген Ингатстоун. Три I. [11]Значит, Трехглазка!

— А, понял!

— А я не понял, — сказал Хасс.

И нам пришлось объяснять ему эту шутку, что было не очень просто, ведь Хасс вырос в другой культуре. Даже когда до него дошло, в чем дело, он сказал, что это достаточно странный юмор.

Но в шутках Хасс вообще никогда не был силен. В Хассе было многое другое, что интересовало Джорджию. Мой приемный брат — очень глубокий человек. Папа однажды сказал мне, что у Хасса есть одухотворенность, и мне сразу захотелось перенять хотя бы частичку ее. Я пытался. Я очень старался, но, когда я спросил Джорджию, появилась ли у меня хоть немного этого качества, которое они называют одухотворенностью, она ответила: «Макс, но я люблю тебя таким, какой ты есть». Меня это немного задело. Я бы хотел, чтобы мной восхищались так же, как восхищаются Хассом, за те же черты, которые есть в нем. Но теперь я вижу, что во мне есть кое-что, чего в нем нет (я не собираюсь говорить, что именно, — это уже было бы бахвальством). И я вполне удовлетворился этим.

Теперь, когда наше бревно унесло с пляжа поднявшейся водой, нам, детям, нужно было новое место для встреч. Так как нам запретили уходить далеко от лагеря, место должно было быть неподалеку от изгороди. На краю тропического леса стояло огненное дерево. Кажется, оно всегда стояло в цвету, покрытое пурпурно-кровавыми цветами. Огненные деревья в тропиках встречаются почти так же часто, как дубы в Англии. У них толстые стволы, которые выглядят очень надежными и, кажется, могут простоять добрую сотню лет.

Мы решили собираться на выступающих из земли корнях этого дерева.

Нам с Хассом было очень любопытно узнать, что же чувствовала Джорджия, сидя верхом на единороге.

— На что это похоже — сидеть верхом на скалу? — спросил я. — Это напоминает катание на лошади или на пони?

— Чудовищная разница, — ответила Джорджия, обхватывая колени руками.

— Как ты себя чувствовала? — спросил Хасс.

— Странно, — сказала она.

Потом, посмотрев на наши лица, она поняла, что от нас не отделаться односложными ответами.

— Ой, ну я не знаю, как объяснить. Это, наверное, похоже на встречу с каким-нибудь инопланетянином. Я была так возбуждена, что едва могла дышать. Но в то же время я была так спокойна и расслабленна, как будто только проснулась и видела прекрасный сон. Все было каким-то нереальным. Мне казалось, что мы вот-вот взлетим высоко в небеса. Я чувствовала, как его сердце колотится у меня под коленями. Быстро, и все быстрее и быстрее. Я знала, что единорог чувствует себя так же странно оттого, что я сижу у него на спине. Но в то же время мы оба знали, что так и должно быть. Это ощущалось как нечто должное. Мне казалось, что я родилась на свет только для того, чтобы ездить верхом на единороге, а единорог был создан только для того, чтобы я ездила на нем верхом. Мы знали, что так и должно быть. Не знаю, есть ли какой-то смысл в том, что я говорю. Чтобы понять, как это было, надо попробовать.

— А ты бы сделала это снова? — спросил Хасс.

— Только дайте мне такую возможность, — произнесла она, подняв с земли веточку и положив ее на тропинку, по которой маршировали муравьи, — и я ее не упущу.

— А я бы не стал, — сказал я. — А ты, Хасс?

— Думаю, я бы испугался, — ответил он.

Для Хасса это было необычное признание. Ему якобы приходилось иметь дело с ядовитыми змеями и волками. Он ночевал в пустынных пещерах без всякого страха. Он бродил по пустыне без карты и компаса, в компании только своих коз. Ах да, он еще участвовал в скачках шейха Османа. Хасс, кстати, не замедлил сообщить мне обо всех своих достижениях, и у меня не было никаких сомнений в его храбрости и бесстрашии перед лицом разных опасностей. А теперь он признался, что испугался бы сесть на единорога.

— Не знаю, может, я бы и не испугался, — сказал я, но они оба посмотрели как будто сквозь меня, и по их глазам я понял, что им ясно, что я соврал. Я отвернулся, но, к моему облегчению, никто не сказал ни слова по этому поводу.

— Этих муравьев скоро смоет, — сказал я, нарушая повисшую тишину. — Они об этом не знают, но так и будет.

Каждый из черных муравьев был примерно в сантиметр длиной. Палочка, которую Джорджия положила на дорожку, не заставила их свернуть в сторону. Они просто перелезали через нее. Холмы и долины, загородки и ямы — ничто не изменит путь каравана муравьев. Они были настолько непоколебимы в своем желании перейти с одного места на другое, что хоть заграждай им дорогу Эверестом, они все равно его преодолеют.

— Может, они смогут уплыть на широких листьях? — спросила Джорджия, которую мой папа называл девушкой-оптимисткой.

— Кокосовые орехи часто плавают по морю, — добавил Хасс. — Они могут поплыть на них.

— Похоже на какую-то комедию, — пробормотал я. — Путешествие на кокосовых орехах!

Со мной никто не стал спорить. Мы все вернулись в лагерь, где взрослые трудились над плотом.

3 сентября, остров Кранту

Папа сказал, что мы ничего не можем сделать для того, чтобы спасти скада. У нас есть только наш плот. Мы попытаем счастья в море, а им придется остаться на острове. Конечно, это очень огорчило Джорджию. Она сказала, что мы должны забрать с собой единорога.

— Это невозможно, — вместо папы ответил дочери Грант, переводя огонь на себя. — Я знаю, что у тебя некая связь с этим существом, Джорджия, но ничего не получится.

— Мы могли бы что-нибудь придумать! — сказала она со слезами на глазах. — Мы можем сделать еще один плот и взять его на буксир!

Но мы все понимали, насколько это несерьезно. В океане нам хватит одной большой волны, чтобы утонуть, не говоря уж о шторме. И животное не будет все время лежать, оно будет вставать и нарушать равновесие. А кто будет кормить единорога, и как, и чем? Все это было бредовой затеей.

Но я знал, что будет себе дороже отговаривать Джорджию от этого плана. Я помалкивал. Молчали и Хасс, и Рамбута, и папа. Мы оставили это дело Лоррейн и Гранту.