Круг обреченных - Лаврентьева Ирина - Страница 38

— Мила, откуда он? — смогла наконец сформулировать вопрос Смагина, потрясенная не менее лохматого Челси.

— Мама, я сама не знаю. Представляешь, я Ванечку уложила, вышла на кухню…

— Покурить.

— Чайник поставить. И слышу лай за дверью. Голос сразу узнала.

Бросилась отворять, он пулей влетел, волчком вертится. Ты бы видела…

— Ах ты, проказник, — подставляя псу лицо и запустив руки в его густую шерсть, приговаривала Смагина, — будешь знать, как убегать. Как за девчонками гоняться. Надо же, сам дорогу нашел. Умник наш, умница. Красавец!

— Ты бы помыла его сначала. Геля. Черт его знает, где он шлялся.

— Иди спать, — отмахнулась от мужа Смагина.

Глава 28

ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

— Нет, Алена, я так не могу. — Виктор отодвинулся от нее, потом сел. — Тебя нет со мной. Ты где-то… Я не знаю где. Ты себя еще плохо чувствуешь? У тебя болит что-нибудь? Так и скажи.

— Ничего не болит, — вздохнула Лена и погладила обиженную Витюшину спину. — Ну извини. Иди сюда…

— Нет уж. Я не некрофил. Я не люблю насиловать трупы. А ты прямо как живой труп.

— Вить, но мне же завтра в прокуратуру.

— К черту твою работу, если…

— Если что? Я тебе для чего нужна вообще? Только для этого, что ли? У меня завтра ответственный день. Я не могу об этом не думать. Мне казалось, ты меня понимаешь и поддерживаешь, а ты…

— А я соскучился. Элементарно соскучился. Издергался, испереживался. И вот ты дома, но тебя нет. Ты уже в прокуратуре, в своей юридической консультации, где там еще…

— Ну хорошо, пусть так. И что? Я веду первое дело в роли адвоката. Для меня это так важно, неужели непонятно? И что тебя не устраивает, в конце-то концов? Я тебя отвергаю? Нет. Я должна изображать бешеную страсть? Ну не сжигает меня нынче бешеная страсть. Ну что делать? Ну зарежь меня, что ли.

Пристрели, как загнанную лошадь…

— Это ты-то загнанная? Ты сама кого хочешь загонишь. Как ты давить умеешь, Алена! Прямо какой-то танк малокалиберный.

— О господи!

Лена встала, хлопнула дверью. Вышла на кухню, порылась в аптечке, нашла корвалол. Весь вечер она думала, рассказывать ли Виктору о том, что автомобильная авария была подстроена. И о том, что она получила новое, вполне отчетливое предупреждение.

Витюша привез ее домой на редакторском джипе.

— Ничего не делай, еды полный холодильник, лежи и отдыхай. Постельный режим тебе еще не отменили. Дверь никому не открывай, — добавил он уже с лестничной площадки и умчался по своим журналистским делам.

Елена так и поступила. Осторожно приняв ванну — голова еще кружилась, — она легла на диван и задремала. Но заснуть как следует не дал телефонный звонок.

— Калинина? — спросил в трубке низкий мужской голос.

— Да. Кто это?

— Конь в пальто. Ну что, Калинина, получила по мозгам?

Елена напряглась, привстала:

— Кто говорит?

— Тот, кто тебя не добил. Но если ты снова в мужские дела полезешь — мы тебя достанем, будь спокойна.

— Я и так спокойна, — действительно спокойным голосом ответила она.

— Вот и молодец, — хмыкнул мужчина. — Сиди дома, не волнуй людей. А то сыночек твой Костя к осени вернется, так как бы чего не вышло. Мальчонка-то хороший, жалко будет. Ну бывай, Калинина.

…Она достала пузырек с корвалолом, накапала в рюмочку.

— И мне накапай, — раздался Витюшин олос.

Лена подняла две рюмочки, одну протянула Виктору.

— За мир и дружбу? — примирительно предложил Витя.

— Давай, — улыбнулась Лена.

— Я сигарету выкурю, а ты посиди со мной, а?

— Посижу.

Витя посадил Лену на колени, закурил.

— Дым не мешает?

— Нет. Я по твоему дыму соскучилась даже.

— Что ты все злишься на меня?

— Это ты злишься, — отозвалась Лена, гладя густую Витюшину гриву.

— Я понарошку злюсь, а ты по-настоящему.

— Как в детском саду, ей-богу, — рассмеялась Лена.

— Да. Это я как в детском саду. Потому что я люблю тебя, как ребенок.

Беззаветно. А ты только позволяешь себя любить.

— Это не правда, — тихо ответила Лена.

— Это правда. Ты всю себя на Станицкого израсходовала. Мне ничего не осталось.

— Совсем ничего? — Лена потерлась щекой о Витюшину бороду.

— Почти ничего. Твоих волос стеклянный дым. И губ осенняя усталость.

Как сказал бы поэт.

— Не губ, а глаз, балда.

— Сама балда. Давай-ка я тебе ноги погрею. Пальцы совсем холодные.

Он погладил ее тонкие лодыжки, охватил горячими пальцами маленькие ступни.

— Я тебе сказку расскажу. Жила-была в одном городе маленькая девочка.

Очень хорошенькая и умненькая. И вот пришла однажды колдунья и поразила девочку страшной болезнью под названием тщеславие.

— Не правда, Витька, это не тщеславие, — серьезно ответила «девочка», прислонившись к плечу сказочника.

— Ну, не тщеславие, согласен. Честолюбие.

— Да. Честолюбие. Этот микроб живет в ее организме. Но разве это такой уж большой порок? Разве не честолюбие лежит в основе многих достойных людских поступков? Любящий честь, вот что это значит. То есть человек, старающийся не уронить ее ни в делах…

— И вот рос этот микроб и рос, — перебил Витюша пафосную речь, — размножался, размножался и…

— слопал девочку к чертям собачьим, — басом откликнулась Елена. — И остались от девочки рожки да ножки. — Которые гладит теперь преданный пес Галкин. Фамилие такое, — закончил Виктор.

— Витюша, ты хороший, — прошептала в мужнино плечо Елена.

— Я знаю.

— Ты умный.

— Умнее не бывает.

— Ты — стройный блондин, мечта гимназистки.

— Дык, — отозвался Галкин, огладив черную бороду и усиленно втягивая живот.

— Пойдем в постель, а то убью сейчас же, — прошелестела Елена.

— Пойдемте, графиня. Нас ждут великие дела, — согласился «граф».

Не буду ничего ему рассказывать, решила Лена. Находиться при мне неотлучно он все равно не сможет, чего же его зря волновать?

Лена вышла из здания прокуратуры — приходила сюда, чтобы запросить материалы по делу сержанта Кириллова.

Следователь прокуратуры любезно пояснил, что следствие еще не закончено, но подходит к завершению и через несколько дней представитель потерпевшей стороны, то есть адвокат Калинина, получит возможность ознакомиться с материалами дела.

Настаивать, скандалить было бесполезно. Оставалось только несолоно хлебавши покинуть кабинет. И тут дверь его отворилась, и на пороге возник высокий осанистый мужчина в форме полковника МВД.

— Валейко, ты здесь? — по-хозяйски промолвил полковник и осекся, увидев Калинину. — Кто это у тебя? Что ты делаешь наедине с красивой женщиной? — улыбаясь одними губами, спросил полковник.

— Это адвокат Калинина, — словно извиняясь проблеял следователь. — Елена Андреевна. Представляет интересы Черновой.

— Вот оно что… Что ж, очень приятно. Вы, Валейко, зайдите к Свиридову, когда освободитесь. — И, сфотографировав Елену цепким взглядом светло-серых глаз, полковник исчез.

— Кто это? — поинтересовалась Лена.

— Начальник РУВД Прибрежного района Зверев, — нехотя ответил следователь и поспешил закончить разговор.

Итак, Елена вышла на улицу и зажмурилась в лучах жаркого июльского солнца. Подумать только, лето уже прикатилось к середине, а она его и не заметила…

Как нельзя более кстати напротив здания прокуратуры оказалось открытое летнее кафе — круглые столики под зонтиками тентов. Елена заказала стакан кока-колы и села за столик. Марш-броски по присутственным местам, по раскаленным от солнца улицам давались ей пока с трудом. Лена, чувствуя, как все сильнее наливается болью голова, кинула в рот таблетку, запила глотком коричневой шипучки. Напиток был таким холодным, что заломило зубы. Лена медленно потягивала его через соломинку, думая свою думу.

Визит к следователю был, честно говоря, демаршем. Если бы она являлась адвокатом обвиняемого, то могла бы требовать материалы дела на любом этапе следствия. Но в данном случае она представляла интересы потерпевшей стороны матери убитого Чернова. И прекрасно знала, что до завершения предварительного следствия дел для ознакомления ей не дадут.