Круг обреченных - Лаврентьева Ирина - Страница 46

— Чего трясешься? Ломаешься, что ли? — спросил один качок.

— Она ж колется, — отозвался другой, — Вот и кумарит ее. Значит, так.

Сейчас тебя доктор осмотрит, помощь окажет. Слово вякнешь лишнее, он тебя своим скальпелем и зарежет. Доктор — наш человек, поняла?

Молодой мужчина в белом халате увел ее в перевязочную.

— Это что за больница? — спросила Лелька, пока хирург обкалывал нарыв новокаином. Врач молчал как глухонемой.

— Введите мне омнапон, пожалуйста, я вас очень прошу! Мне так плохо!

— Отвернитесь, — приказал он девушке и сделал крестообразный разрез.

Потом довольно долго возился с раной, наконец, наложил марлевую салфетку с пахнущей дегтем темной мазью, взялся было за бинт, но тут в перевязочную ворвалась фурией средних лет женщина:

— Станислав Борисович, там мужчину привезли. Ножевая рана брюшной полости. Мы не можем дать наркоз. Он вырывается. Пойдемте, поможете подержать.

— У меня больная, — с неудовольствием отозвался доктор.

— Это ваша личная больная. Она подождет. Тем более что вы почти закончили, как я вижу. Мы не можем справиться, он пьян и буянит. Ударил Лизавету. Я оторву вас всего на пять минут. Вы слышите? Вы что, хотите, чтобы я завтра на пятиминутке доложила…

— Ах, боже мой, ну пойдемте! Если во всей округе нет больше мужчины, который может подержать за руку вашего алкаша порезанного!

— Не юродствуйте! Раз уж вы занимаетесь частной практикой на рабочем месте…

— А вы не занимаетесь?!

— Я не отказываюсь помогать коллегам!

— Все, все! Иду! — рявкнул врач и стянул резиновые перчатки. — Посидите пять минут и не Двигайтесь! — приказал он Лельке и исчез.

…Саня отомкнул дверь квартиры на Литовском. Лельки не было. Куда она задевалась-то, паскуда?

Злость просто распирала его. Долбаная жизнь! Партию маковой соломки, которую он вез из Николаева, взяли менты.

Это еще счастье, что сам он находился в другом вагоне, где, в отличие от того, в котором ехал Саня, туалет работал. И успел выпрыгнуть на перрон, увидев ментовских овчарок.

— Куда? — крикнул ему проводник. — Сейчас проверка документов будет.

— А я из другого вагона. Я по перрону пройду, покурю, — как бы беззаботно улыбнулся Санек и действительно пошел в сторону своего вагона. И увидел через окно, что погранцы застряли возле его купе. Собака рвалась с поводка вверх, где стоял Санин багаж.

Уже через минуту через какие-то кусты он продирался к шоссейной дороге.

Тормознул грузовик, вернулся на предыдущую станцию. Не через границу же было ехать. Билет был взят на его фамилию, естественно. То есть следовало ожидать, что на него уже дана ориентировка. Это в добавление к розыску, наверняка объявленному после побега из Староподольска. В итоге путь до Питера вместо суток занял неделю. Неделю, состоявшую из бесконечных электричек, малоскоростных паровозов местного значения, попутных машин и опять электричек.

Все деньги, выклянченные в Николаеве у матери, ухнулись в этот путь. Надо было мотануть обратно в Николаев, плюнуть на все. Но не мог он оставить Лельку одну.

Любит эту жопу, что ж тут поделаешь?!

А ее и дома нет, стервы. Где шляется? В этих раздумьях и долгожданном дурмане — небольшое количество дури он вез на себе — прошел вечер.

Уже ночью в дверь осторожно позвонили. Испуганно озираясь, в квартиру проскользнула Лелька, бесшумно затворила дверь, нацепила огромный крюк.

— Явилась? Где ты шлялась, шалава?

— Ой, Санечка!!!

Лелька повисла на парне, отчаянно рыдая:

— Саня, Санечка, я уж и не верила, что увижу тебя. Ширево есть? Кольни меня, умру сейчас же. Я и не верила, Санечка, — бормотала Лелька, глядя на торчащую из вены иглу и чувствуя, как пережитый ужас растворяется в сладком парении. — Представляешь, он вышел, докторишка, у меня пять минут времени.

Смотрю, на гвоздике халат висит медицинский и шапочка. Я руку бинтом замотала в секунду, нацепила это все — халат и колпак, а там еще тележка такая, знаешь, с круглыми этими… в чем бинты…

— С биксами, — подсказал Саня, пытаясь уловить общий смысл повествования.

— Ага. Я эту тележку схватила — и в коридор. Эти двое стоят, курят. Там выход на улицу. Вот они в дверях и стоят. Доктор-то через другую дверь ушел, они не видели, что я одна осталась. Я, Санечка, ну как в кино, ха-ха-ха, — залилась Лелька, — я голову вниз, молюсь всем богам, чтобы не обернулись.

Прошла мимо с каталкой этой, за поворот завернула. Саня, они бы меня убили! — вытаращила глаза подружка. — Я же все, все слышала. И про Иран, и про этих… про гомика. Про тетку тоже. Саня, у нас СПИД! Это точно.

Лелька зарыдала. Но рыдала недолго. — Плевать на все. Я, считай, из петли вырвалась, так что теперь долго жить должна, правда, Санечка? Я с этой каталкой прямо в приемный покой угодила. Представляешь? Открыла дверь наугад и смотрю — выход на улицу. Тетка за стойкой сидит. Больной какой-то на стуле. Я выскочила, там «скорая» отъезжать собиралась. Больного, видно, сдали и уезжали.

Я как кинусь к шоферу: прошу, довезите меня до станции. А они там смеются, ты чего, говорят, с дежурства? Ага, говорю. Пустите в машину, говорю. Врач там сидит, Санечка, с шофером и говорит, что же ты халат-то забыла снять? А шофер ему говорит: что, мол, пока она, то есть я, халат отнесу назад, электричка последняя уйдет. Саня, это я тебе рассказываю долго, а это все — три минуты буквально. Ха-ха-ха. В салоне там медсестра сидит. Что-то я, говорит, тебя здесь не видела раньше. Новенькая? Ага, говорю. Старенькая! Они меня прямо к поезду подкатили, электричка стояла уже. Я успела. Я успела, Санечка!!! Пусть обыщутся теперь! Саня, я так соскучилась по тебе! Са-анечка-а-а…

Лелька опять разрыдалась и бросилась на шею Сане, который ровным счетом ничего из услышанного не понял. Просто смотрел в голубые глазищи, гладил льняные волосы и заплакал вдруг вместе с подружкой.

…Трое суток они не выходили из дому. На четвертые, когда запас ханки почти иссяк, Саня поднял валявшуюся на тахте девушку, встряхнул хорошенько и заставил рассказать все по порядку. От момента его отъезда в Николаев.

— Не хило, — оценил он рассказ, прикуривая от Лелькиной сигареты. — Ты дорогу видела, куда тебя везли?

— В ту сторону — нет, не видела. Они обкололи меня. И глаза закрыты были. А когда в больничку везли, где руку резали, глаза уже не закрыли. У них там, наверное, все схвачено. Я ту дорогу запомнила. Там и запоминать нечего.

Дорога почти прямая. Когда из леса по проселочной на шоссе выехали, я видела, что указатель стоит: «Щучье озеро». Значит, озеро, у которого база стоит, называется Щучье. А сама база называется «Лель». Табличка у ворот висела. Потом мы у шлагбаума стояли, и электричка проехала. Я и поняла, что это не очень далеко от города. Раз электрички ходят. А потом сразу в больницу. А на станции я название прочитала. Поезд тронулся, и надпись поплыла белой краской. Я запомнила. А что?

— А то. Без башлей мы с тобой и без ширева.

Саня рассказал о своих злоключениях.

— Как же, Санечка? Как мы будем теперь?

— Вот я и думаю. Вот я и думаю… Хорошо бы продать рассказ твой.

— Кому? Кто ж его купит? Ты что, я из дома выходить боюсь, а ты говоришь, продать.

— Кому-кому… Писателю какому-нибудь. Как в боевиках, видела же?

Приходит мэн к знаменитому писателю и рассказывает историю своей жизни. А тот ее покупает. Там все четко. Такой рассказ, как твой, знаешь сколько стоит? Я только одного не пойму: неужели это правда? Что они людей заражали?

— Саня, я же все это собственными ушами слышала!!! Я думала, что меня сразу убьют! Я вообще не понимаю, почему дядька, который меня осматривал, почему он меня не убил? Я так думаю, что когда эти, другие, с предъявой на него налетели, он в штаны наложил от страха. И не соображал ничего. Он когда осматривал меня, я вижу: вопросы задает, а ответов-то не слушает. Одно бешенство в глазах. Я и думала, что он меня убьет. Я такого натерпелась, Са-анечка-а-а…