Блуд на крови. Книга вторая - Лавров Валентин Викторович - Страница 25

Тривус завел глаза и стал рассуждать на тему того, что наука пока не дошла до того, чтобы менять естественный ход событий, и что на девятом десятке лет полного выздоровления не бывает. Но при этом многозначительно добавил:

— Если правильно ставить диагнозы и находить в фармакологии точный эквивалент заболеванию, то в этом случае, вероятней всего, с точки зрения передовой науки, можно возбудить жизненные силы и найти пути поправлению на известный срок организма.

Хайлов, человек неглупый, словно бык, упершийся рогами в глухую стену, помотал головой, ибо ничего из этой наукообразной тарабарщины понять был не в состоянии. Но подполковнику даже не приходила в голову мысль, что и сам доктор в тарабарщине, которую он умел из себя извлекать, сам ничего не понимал. До его разума дошли лишь последние слова докторского монолога:

— В таком состоянии, как ваша тетушка, можно пролежать в постели еще лет пятнадцать. Но можно помереть и через неделю. Здесь предсказания антинаучны. Но будем рассчитывать на лучшее, лечение проводится правильно… — итак далее, и тому подобное.

Доктор заспешил, а Хайлов присел на кресло в изголовье, где часом раньше сидела Сусанна. Он немного поговорил со старушкой, уже уставшей от людей, потом поцеловал на прощание ее в щеку и наконец спустился на первый этаж в каморку дворника Тот попивал чаек с клубничным вареньем, явно из хозяйского припаса. Хайлов прогудел:

— Гляди за порядком в оба! Если, ни приведи Господи, тетушке станет худо, тут же пошли за мной. На сундук ты замок новый повесил?

— Так точно, ваше высокоблагородие Михаил Захарович! Это сама тетушка ваша приказала.

— Дай сюда ключ! — Хайлов грозно глянул в глаза Капитона. Тот было замялся, да поняв, что делать нечего, расстегнул ворот рубашки: на груди, рядом с нательным крестиком, висел ключ. Он снял его.

— А где другой?

— Это, извиняйте, сами Анна Ивановна отобрамши. У них…

— Слушай, Капитон, внимательно. Если все сбережешь, получишь от меня десять тысяч. Вот задаток, — Хайлов протянул тысячу рублей.

Капитон торопливо закланялся, хотел поцеловать руку Хайлова, но тот ее отдернул:

— Не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие! Да я вам, как отцу родному, служу! Да чтоб мне…

— Будет, не трясись, как сотник в утро стрелецкой казни. Я поехал. Пес на цепи?

— Обязательно! Уж очень на людей бросается, так я его и не отцепляю никогда. Только меня к себе и подпускает. Сейчас фонарь возжгу и провожу вас до саней.

Большие часы в гостиной глухо пробили десять часов.

…Когда Капитон вернулся в дом, сапоги выше колен были в снегу. Дом погрузился в сон.

СТОЛОВОЕ СЕРЕБРО

Поздний рассвет еще не успел заняться, но подполковника Хайлова разбудил слуга:

— От тетушки дворник прибежал. Требует вас, говорит — срочность какая-то…

Возле дверей, нервно теребя трясущимися руками заячьий треух, стоял Капитон. Увидав Хайлова, он всхлипнул:

— Ваше высокоблагородие, осироте-ели мы. Тетушка ваша Анна Ивановна приказали долго жить.

— Как? — выпучил глаза Хайлов. — Отчего?

— В начале восьмого утра прибегла ко мне Чеброва, говорит: «Зашла я к хозяйке, а она, кажется, не дышет». Побежали мы наверх, а она, сердечная, уже умершая. Я зеркало ко рту приставил, а испарений на нем не отпечатлелось. Как мы теперь жить будем? Ааа! — запричитал Капитон.

— Полицию вызвал?

— Как приказывали, ваше высокоблагородие. Все опечатано. Да это еще не все.

Хайлов удивленно поднял брови:

— Как это «не все»? Еще кто-то помер? Капитон с возмущением произнес:

— Чеброва стервой оказалась! Я когда в участок побежал, приказал ей охранять дом. И пуще глаза беречь добро от Беляевых. Они люди хорошие, честные, а проследить даже за честным человеком — это всегда полезно. Возвращаюсь из участка с двумя господами полицейскими, вдруг себе замечаю: из нашей калитки какая-то фигура — шмыг! Мы за ней. Да и куда фигура эта уйдет, если она с тяжеленным мешком, на плечах тащит. Догнали. Господин полицейский, как положено, для начала разговора по морде съездил, чтоб, значит, не бегала. К фонарю подтащили, глянул я, а это…Чеброва. А в мешке полным-полном серебряных ножей, ложек, вилок. Пуда два. Как это сил достало бегать с такой тяжестью?

— Где она?

— Господин частный пристав отвел ее в полицию. Там она под арестом.

— Эй, Тихон, запрягай! — приказал Хайлов своему кучеру.

…Солнце уже подымалось на краю перламутро-чистого неба. В начале третьей декады валил густой снег, но уже второй день стояли тихие денечки с приятным легким морозцем.

В доме Пискуновой была та значительная тишина, которая бывает в присутствии покойника. Хайлов увидал тетушку, лежавшую на своей постели, глубоко ушедшую затылком в мягкую перьевую подушку. На глаза забыли наложить пятаки и теперь они с непередаваемым выражением ужаса глядели в потолок. Из уголков рта, скорбно опущенных сниз, бежала пузыристая пена. Но что поразило Хайлова, так это та жалостливо-плаксивая гримаса, которая застыла на челе усопшей.

Появившийся возле покойной доктор Тривус приподнял одеяло, произвел беглый осмотр и через две минуты протянул Хайлову свидетельство о смерти:

«Такая-то, из мещан, 82 лет от роду скончалась вследствие хронической сердечной недостаточности, остановки сердца…»

Возле усопшей уже суетился человечек приличной наружности в длинном сюртуке из хорошего тонкого сукна. Коленчатым аршином человечек, в котором жандарм узнал гробовых дел мастера, измерял покойную — длину и ширину. Записав что-то в крошечный блокнот с медной крышечкой, гробовщик учтиво поклонился Хайлову и сладким голосом тихо промолвил:

— Ежели изволите, сударь, меня помнить, так как я хоронил вашего батюшку позапрошлым летом, мы держим гробовую торговлю и все необходимое к вашим услугам. Вот моя карточка.

Хайлов прочитал:

«Гробовых дел мастер ШУМИЛОВ Илларион Автономович.

Литейный пр., 50. Обслуживание круглосуточное. Всегда рады!»

— Дело спешное, — продолжил гробовщик, — а у вас скорбь душевная, с чем мы вам сочувствуем с полным пониманием-с! Материалы у нас самые превосходные. Стараемся не выгоды ради, а исключительно по причине сохранения репутации. Хоронить прикажете по первому разряду?

— Ну! — прогудел Хайлов.

— Тогда можем предоставить гроб наилучшего вечного качества с двойной просмолкою и обивкою жестью, чтоб лежать было без сырости. Крыть прикажете венецианским бархатом? Канитель на шнуры и кисти у нас исключительно лондонской работы. Подушки головные и нижние крыты белым атласом. Катафалк обобьем черным дра-де-дамом и шесть канделябров позолоченных к оному. Одежду для швейцара полную заказываете? Затем, печальная колесница о шести лошадях с выдвижною на механике доскою, да усыпание скорбного пути зеленым ельником от родного порога до самого кладбища…

— Братец, сделай по собственному разумению, только теперь дай мне покой.

— Слушаю-с! Исключительно последний вопрос извольте разрешить: как прикажете приготовлять могилу? Рекомендую-с с наложением двоиного свода в склепе, с ящиком прочной смолки и окраскою модного цвета благородного тона…

В этот момент в спальню вошел, точнее сказать, стремительно влетел ладный парень со смуглым, словно вечно загорелым лицом, и густыми, залихватски закрученными усами. Волосы обрамляли красивое лицо густой темной, кучерявещейся шапкой. Весь его облик дышал мужеством, большой физической и нравственной силой.

Вошедший быстро огляделся и направился к Хайлову.

ЗАГАДКА ТРУПНЫХ ПЯТЕН

Это был Николай Жеребцов, всего лишь несколько лет назад почти юнцом начавший служить в сыскном управлении, но уже снискавший себе славу необыкновенно удачливого и ловкого работника. С Хайловым он был знаком накоротке.

Выразив приличное моменту соболезнование, Жеребцов сказал:

— Допросил Чеброву. Что-то крутит она, скрывает. Прикажи, Михаил Захарович, всем выйти из комнаты. Хочу покойную осмотреть. Долго, говоришь, старушка болела?