Блуд на крови. Книга вторая - Лавров Валентин Викторович - Страница 43

Моника присутствовала при всей процедуре в качестве переводчицы, да заодно с любопытством наблюдала операцию. Сейчас она обнадежила акушерку:

— Обязательно придем!

Та, вытирая окровавленные ладони, вдруг встрепенулась:

— Я об чем? Ведь бывает и противуположная нужда. У нас тут одна роженица померла, а плод любви живой вылез. Девочка, такая складная. Купить никто из знакомцев ваших не желает? Скажем, милостыню просить. С младенцем больше кидают. А коли помрет, значит к ангелам прямиком отлетит — тоже удобно.

У Моники вдруг мелькнула дьявольская мысль:

— Сколько месяцев девочке?

— Эх, милая, каких месяцев? Пять ден всего. Ни родных, ни близких. Коли что, так никто не спросит-не схватится. Будь себе покойна.

— Дорого?

— Чего уж там, за четвертной билет отдам. Вместе с пеленками. Ее покойная мамаша, как словно конец свой чуяла, притащила целую кучу с собой. Думала я пеленки продать, да уж ладно, тебе вместе с плодом вручу. И кормилицу пришлю. Одна тут нищая родила, за двугривенный ходить будет к тебе.

…Так на Английской набережной появилась очаровательная малютка. Сестренки крестить ее не понесли, а назвали Маргой.

В середине сентября в Питер к своей возлюбленной пожаловал Чугреев. Моника встретила купца с улыбкой на устах и младенцем на руках:

— Поздравляю, папочка! Вот плод нашей страстной любви.

Гость от удивления выкатил глаза.

ИСТОЧНИК НАЖИВЫ

Чугреев в силу неиспорченности свое натуры был доверчивым. Он не умел врать, обманывать, хитрить. И ему казалось, что весь мир такой же чистый, как он сам. Этим порой пользовались пройдохи, но купец избегал дурных и случайных знакомств. Это его и выручало.

Сейчас он находился в затруднительном положении. От первого брака у него детей не было. Появление наследницы, пусть даже внебрачной, было бы ему приятно. Если бы… В непорочную душу Чугреева поселились сомнения. Почему прежде Моника не говорила ему о своей беременности? Более того, в свой недавний приезд он не заметил у возлюбленной ни малейших признаков того, что скоро у нее будет ребенок.

Но, поразмыслив, купец решил, что он слишком мало понимает в подобных делах и надо полностью доверять Монике. Не может же человек обманывать в таком святом деле! Побоится кары Господней.

— Что ж! — заявил купец. — За дочку тебе, Манька, спасибо, складная девица. Видишь, все улыбается. Значит, характер хороший, добрый. Это уж верная примета.

Моника сделала кислое лицо:

— А как же положение ребенка?

— Я своему слову владелец! — заверил Чугреев. — Зарок кончится — тут же под венец тебя поставлю, а дочку сделаю наследницей.

На другой день пригласили по обычаю богатых на дом священника и без лишнего шума крестили новорожденную. Вечером Чугреев посетил своего друга купца Чистова и не разглашая деликатной новости, которую он решил пока держать в тайне, занял у него солидные деньги. Их все он передал Монике:

— Чтобы моя дочка ни в чем не нуждалась! После этого, нежно простившись со своей «семьей», купец отбыл в Москву.

Моника весело хлопала в ладошки, хвалилась сестренкам:

— Ловко я провела этого болвана? Это лишь начало. Я еще кое-что придумала.

И действительно, она поочередно представила своим клиентам ребенка, уверяя:

— Это от тебя! Забирай младенца с собой, пусть живет в твоем богатом доме. Посмотри, носик и глазки — твои. Ручки-ножки — тоже!

Конногвардеец хотел прибить шуструю девицу, сенатору стало от такого предложения дурно, видный адвокат хлопал лишь глазами, богатый, но очень нетрезвый петербургский купец полез в окно, чтобы от неприятного сюрприза свести счеты с жизнью, но все пятеро сестер его удержали от падения с высоты. Как бы то ни было, пришлось новоявленным «папашам» выкладывать отступного — солидные суммы на содержание малютки.

Сестры завидовали, пока сметливая Моника не подстрекнула их:

— Чего теряетесь, красавицы? Проделайте такой же фокус с вашими хахалями. Главное — держитесь уверенней, нахальней. И твердите: забирай, дескать, младенца к себе в дом. Мои коты как услышали об этом, состояния готовы отдать были. А вчера сенатор еще тысячу прислал: «На приданое!»

И сестренки, вначале робко, потом все более наглея, начали действовать. Десятки тысяч рублей потекли в их алчные руки.

ИСТЯЗАТЕЛЬНИЦЫ

Самое страшное — это тогда, когда жестокость простирается на существо безответное — на ребенка. Вот строки судебного хроникера той поры. Строки, от которых холодеет кровь:

«Сестры-шведки, собирая на содержание девочки огромные суммы, не только не заботились о ней, но еще находили возможным истязать ее. Крошку не кормили, а питалась она теми кусками, которые попадали ей под руку. Чтобы между малюткой и прислугой не было общения, ее названные матери, уходя на промысел, запирали ее в темной спальне. Объятый ужасом ребенок начинал кричать, но прислуга была лишена возможности успокоить его. Малютка кричала до тех пор, пока обессиленная не забывалась сном.

И это было для девочки счастьем, так как если одна из ее «матерей» возвращалась тогда, когда ребенок кричал, то малышку били до потери сознания. Так эта несчастная росла со дня рождения…»

…Время бежало. Вопреки усилиям шведских сестренок, ребенок подрастал удивительно милым и красивым. Портили его лишь кровоподтеки и синяки, которые во множестве оставляли на его теле истязательницы.

Сестренки решили переехать в более роскошную квартиру. Ненастным вечером, когда ледяной северный ветер бросал в лицо холодные брызги, к шведкам по их зову пожаловала знакомая нам акушерка. Моника, у которой переменились наметки относительно Чугреева, выпихнув на крыльцо едва одетую Маргу:

— Пусть несколько дней поживет у тебя, старая. А то путается под ногами, мешает вещи собирать. На, возьми пять рублей. Разоришься с ней… — и последовало грязное ругательство.

БЕГЛЯНКА

Пришли крещенские дни. Свирепые морозы мертвой хваткой сковали землю. К дому на Английской набережной подлетели сани. Из них легко спрыгнул на землю Чугреев.

Уже месяца три он не получал вестей от Моники. Едва дела позволили, он поспешил в Питер. На звонок вышла хозяйка дома — внушительных размеров бабенция. Не приглашая войти, она с порога крикнула:

— Адреса сестер не знаю. Тута они больше не живут. — И плотней запахивая на груди лисью шубу, проворчала: — Ишь, делов наделали, а мне не приказали говорить. — И хлопнула дверью.

Дальний родственник Чугреева работал в полиции в чине майора. Купец отправился к нему. Тот быстро навел справки, протянул листок бумаги:

— Твоя прелестница нынче имеет жительство в Литейной части, на Воскресенской набережной во владении Гассе — это под нумером 12.

Купец отправился по указанному адресу. Моника встретила его холодно, даже враждебно. Уже в прихожей, не приглашая раздеться, выпалила:

— Марги больше нет… Она умерла. Чугреев ахнул, схватился за сердце:

— Как умерла? Когда?

— Еще осенью, когда мы переезжали. Простудилась и померла. Дело обычное. Похоронена на седьмом участке Волкова кладбища. И вообще… нам надо расстаться.

Ошеломленный, Чугреев вышел на крыльцо. Его воображение живо пробудило в памяти милую детскую мордашку, которую он успел полюбить, с которой связывал надежды. Кровь гулко стучала в висках: «Что делать?»

ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ

Есть друзья, о которых мы порой забываем в светлые дни, но обязательно вспоминаем в минуты черные. Таким был для Чугреева петербургский купец Иван Чистов, детина высоченного роста, заросший буйной русой бородой, безудержный гулена, умевший за ночь прокутить целый капитал, но человек трудолюбивый и, к тому же, верный друг.

Чистов обрадовался приятелю, усадил за стол. Кухарка поставила перед ними гудящий самовар. Попивая чаек с медом, хозяин поинтересовался: