Блуд на крови. Книга вторая - Лавров Валентин Викторович - Страница 51

Так что, дело толклось на месте, следователь даже не сумел выяснить, где провела Наталья ночь перед роковым выстрелом.

Как раз в это время из Казани в Петербург был переведен А. Ф. Кони. Этот еще молодой в то время прокурор, пытался каким-то образом продвинуть вперед следствие. В частности, он указал дознанию на судебно-медицинский протокол, сделанный на месте происшествия полицейским врачом. В нем указывалось, что половые органы Натальи находились в состоянии болезненного воспаления. Местами ткани даже омертвели. Кони сделал вывод: «Ясно, что девушка сделалась жертвою нескольких человек, лишивших ее невинности и обладавших ею последовательно много раз».

Но, вопреки логике событий, на теле девушки не обнаружили каких-либо признаков насилия.

На некоторое время следствие оживилось, было выдвинуто несколько версий, но преступников так и не обнаружили.

Впрочем, появился нежданно-негаданно шанс распутать эту загадочную историю. Случилось это во время допроса Пал Палыча. Доктор начал возмущаться:

— Какое безнравственное преступление! Удивительно, что такое возможно в век всеобщего прогресса!

Кони в тон сказал:

— Действительно, позорное преступление! Но мы его давно бы раскрыли, если бы вы, профессор, поведали нам историю, которую Наталья рассказала вам сразу после несчастного выстрела. Итак?…

Развалившись в глубоком кресле, попыхивая дорогой сигарой (приобретенной на гонорар за очередную «манипуляцию»?), доктор задумчиво пожевал губами и нерешительно произнес:

— Да… конечно, мне Наталья все рассказала. Это еще страшней, чем вы думаете. Но вам помогать я, пожалуй, не стану.

— Почему так?

— Пользы никому от этой правды нет. Наталью все равно не вернешь, а мне говорить невыгодно и… неудобно. Ведь я воспитатель подрастающего поколения, так сказать, духовный учитель, а здесь, поверьте мне на слово, много такого, о чем и полезней промолчать.

Кони, с трудом подавляя в себе раздражение, тихо произнес:

— А как же голос совести? Неужели он навсегда заглох в вас? Ведь ваше умолчание безнравственно и постыдно.

Большое сытое лицо доктора насупилось еще больше, он выпустил дым едва ли не в лицо прокурора, и с нагловатой интонацией процедил:

— Боже мой, какие страшные слова: «нравственно», «безнравственно»! И совесть, и нравственность — понятия гуттаперчевые, растяжимые. Вы, господин прокурор, человек совсем молодой и не знаете жизни. На свете есть понятия куда более рациональные, чем выдуманная попами «совесть»: это целесообразность и возможность. Так вот, возможность рассказать эту историю у меня есть, а целесообразности нет.

Доктор почесал переносицу, попыхтел сигарой и вдруг заявил:

— Честно говоря, меня самого подмывает сообщить эту историю — уж слишком она… увлекательна. — Он оглянулся на двери: — Ну, черт с ним, рискну, расскажу. Только дайте мне слово, что все, о чем я вам поведаю, навсегда останется между нами и вы им не воспользуетесь по службе. Тогда я вам все расскажу, дружбы ради и для удовлетворения вашего любопытства.

Кони с нескрываемым презрением отчеканил: — Милостливый государь! Я вас вижу первый раз в жизни. И никакой дружбы между нами быть не может. И буду говорить с вами лишь как прокурор.

— Ах, так! Тогда заявляю: по этому делу ничего не знаю.

Когда допрос был закончен, профессор протянул прокурору руку. Рука повисла в воздухе…

ЭПИЛОГ

Судебной палатой это дело было вскоре прекращено. Виновники страшного преступления избежали суда человеческого. Но постигла ли их кара Божья? Об этом, понятно, ничего не прочтешь на пожелтевших от времени страницах уголовного дела.

ЧЕРНИЛЬНИЦА ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ

Эта история о возвышенных и низменных страстях, о женском коварстве, о кровавом преступлении и блестящей работе российских сыщиков.

ИСЧЕЗНУВШИЙ БАРОН

Солнечным июльским утром 1894 года на Офицерскую улицу Петербурга вкатилась легкая коляска, запряженная парой сытых, резвых лошадей.

Возчик, парень в поддевке, лихо крикнул:

— Тпрру! — и остановил лошадей у парадного входа сыскной полиции. Соскочив на троуар, возчик помог спуститься на землю даме ле под тридцать, с развевавшимися при движении пышными белокурыми волосами. На даме было надето элегантное плаье в талию из узорчатого атласа. Высокую благородную шею плотно охватывал дорогой гелубовато-фиолетовый аметистовый фермуар.

Нервно сжимая в руках цветастый ридикюль, Дама мелкими стремительными шагами поднялась по мраморной лестнице на второй этаж и повелительно обратилась к дежурному офицеру в новом мундире с аксельбантами:

— Мне нужно видеть Платона Сергеевича. Скажите, срочно!

Офицер поднялся из-за стола и вежливо произнес:

— Сударыня, начальник очень занят. Вы, простите, по какому делу?

— Это я сообщу лишь их превосходительству! Офицер развел руками:

— В таком случае, боюсь, вам не получить аудиенции. У нас существует определенный порядок. Вы можете изложить просьбу мне, и тогда я направлю вас к соответствующему должностному лицу.

Дама устало вздохнула:

— Мне не нужно к «должностному лицу». Мне надо видеть самого Вощинина. И чем быстрее, тем лучше.

Поняв, что спорить бесполезно, офицер спросил:

— Как прикажете доложить о вас? Раскрыв ридикюль, дама достала визитную карточку и протянула ее офицеру. Тот, лишь бросив на нее беглый взгляд, тут же преобразился:

— Ах, баронесса Годе! Что же вы стоите? Вот кресло, прошу…

— Мне еще никто не предлагал нынче сесть, — с легкой иронией заметила баронесса, опускаясь на кожанное сиденье.

— У Платона Сергеевича сейчас подполковник Соколов. Но я рискну, — и офицер, приотворив тяжеленные двери, проник в кабинет главного сыщика Петербурга.

Уже через несколько мгновений двери распахнулись, и на пороге во всей стати своего гигантского роста появился Платон Сергеевич. Он шагнул навстречу баронессе, радушно пробасил:

— Милая Виктория Альбертовна! Какими судьбами? Вот не думал здесь встретиться! Проходите, проходите. Садитесь сюда, поближе ко мне. Надеюсь, от чашки чая не откажетесь?

— Если можно, прикажите, чтобы кофе принесли, — молвила баронесса. — И пусть сделают его покрепче. Надо взбодриться. — Она вздохнула; — я сегодня почти всю ночь не спала. Как, впрочем, всю последнюю неделю…

Баронесса не договорила, вопросительно взглянув на Платона Сергеевича. Тот понял, улыбнулся:

— Позвольте представить моего, так сказать, соратника — подполковник Аполлинарий Николаевич Соколов, пристав 2-го участка Александ-ро-Невской части. Человек, хотя молодой, но бывалый. Кстати, подполковник следит за порядком и на вашей Лиговке. Мне ваш прием запомнился. На минувшем Рождестве.

— Как же, имели честь!

— Ваш милый супруг Герман Григорьевич показывал свою коллекцию старинного оружия. Удивительные редкости! Монгольский колчан для стрел XIII века — потрясающая штучка! Или кольчуга Александра Невского (я даже пытался примерить ее, да мала слишком) — чудо из чудес. Кстати, как поживает супруг?

Лицо баронессы помрачнело. Она с трудом выдавила из себя:

— Платон Сергеевич, милый, выручайте! Герман Григорьевич… пропал. — Разрыдавшись, она прижала платок к глазам.

ЧЕРНИЛЬНИЦА ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ

Дождавшись, когда гостья немного успокоилась, Платон Сергеевич спросил:

— Что произошло? Расскажите по порядку. Вынув из ридикюля маленькое зеркальце и пудреницу, баронесса привела лицо в порядок и лишь после этого произнесла:

— В середине июня, точнее 13 числа того месяца, муж получил из Москвы телеграмму от Егора Гинкеля.

— От торговца оружием?

— Ну конечно, тот самый, что в Москве.

Сыщик, верный привычке в моменты наивысшего интереса подымать левую бровь, с явным любопытством произнес: