Лютер - Дикман Гвидо - Страница 11

Мартин ничего не сказал на это; в глубине души он сомневался, что Папа, при обилии разнообразных и занимавших все его время дел, выделил минутку, чтобы вникнуть в суть разногласий между нищенствующими орденами. Но бумаги и вправду оказались из папской канцелярии. Медленно сломав кроваво-красный сургуч на сопроводительном письме, Мартин увидел отчетливо выписанные, обильно украшенные завитками буквы и углубился в чтение.

— Новости-то хорошие? — Брат Иоганн в нетерпении переминался с ноги на ногу.

— Пожалуй, можно складывать пожитки да двигаться в обратный путь! — задумчиво произнес Мартин. — Папская канцелярия нашла соломоново решение. И это далеко не худший результат, главный викарий, наверное, на такое и не рассчитывал. Фон Штаупицу рекомендуют не расширять более сферу своих реформ, но зато в поддержке Папы он и впредь может быть абсолютно уверен. Кроме того, за ним сохраняется право осуществлять общий надзор, находясь во главе ордена августинцев.

— Я очень рад, что для нашего монастыря все закончилось благополучно, — сказал брат Иоганн. — Но теперь-то давай поедим, ведь поздно уже!

И они стали искать себе свободное место за длинным столом, где братья-августинцы в полном молчании сидели за вечерней трапезой. Стоя у небольшой кафедры, на которой в подсвечнике горела свеча, тучный монах, бросая на стол голодные взгляды, читал вслух устав ордена.

— Кто это, интересно, рядом с почтенным аббатом? — прошептал Мартин, стараясь не шевелить губами.

Он имел в виду господина благородной внешности, который стоял на возвышении рядом с аббатом и о чем-то оживленно беседовал с ним. Мартин окинул взглядом дорогие одежды незнакомца, которые тот носил с достоинством патриция. Черная курчавая борода с легкой проседью обрамляла выразительное лицо, проникнутое чистейшей радостью бытия. Нос у него был немного великоват, но это ничуть не портило общего впечатления. Камзол его, из изумрудно-зеленого переливчатого бархата, с разрезными фалдами до колен, был на груди распахнут, так что виднелась рубаха из дорогого шелка. Мартин отметил, что на незнакомце не было ни кружевного, ни складчатого воротничка, как принято было в Германии, зато шею украшали золотые цепочки, а ворот был схвачен тяжелой металлической застежкой. На бедре у него висел кинжал, весь в драгоценных каменьях, и туго набитый кожаный кошель.

Гость с обаятельнейшей улыбкой поднял кубок, приветствуя аббата и жестом выказывая ему уважение. Некоторое время Мартин внимательно наблюдал за ним и пришел к выводу, что незнакомец не похож на жителя Рима, несмотря на то что его темные глаза загорались порой огнем южного темперамента, а на полных губах играла лукавая улыбка.

Брат Иоганн откашлялся.

— Досточтимый аббат пригласил на трапезу нашего земляка, — пробормотал он. — Насколько я понял, он частенько наведывается в монастырь, какие-то дела здесь проворачивает.

— Дела? Так он что, купец?

Спутник Мартина состроил презрительную гримасу:

— Он из тех швабских толстосумов, у которых тут свои конторы — во Флоренции, в Венеции, да и в Риме тоже, — прошептал он. — Ты ведь наверняка слышал о Якобе Фуггере по прозвищу Богатей? Человек, перед которым так рассыпается в любезностях досточтимый аббат, это Ханнес Цинк, представитель и доверенное лицо Фуггера в Риме. Здешний чашник мне рассказал, что у Фуггеров в городе есть палаццо, так обстановка там богаче, чем в папских покоях. Говорят, этот Цинк — тертый калач, огонь, воду и медные трубы прошел. Денежное место за тыщу шагов чует! — Вздохнув, брат Иоганн вновь склонился над дымящейся миской с овощной похлебкой.

Мартин едва сдержал улыбку. Он тоже взялся за ложку и принялся с отсутствующим видом помешивать жидкую кашицу. На пути сюда ему несколько раз доводилось слышать о купцах Фуггерах из Аугсбурга. Истории про их сделки и торговые связи обошли пол-Европы, особенно после того, как Якоб, младший из братьев, возглавил один из самых успешных торговых домов.

— Доктор Мартин Лютер?

Мартин испуганно вздрогнул, увидев прямо перед собой представителя Дома Фуггеров. Краска смущения залила его лицо, он никак не ожидал, что купец покинет свое почетное место рядом с аббатом, чтобы искать беседы с ним, Мартином. К тому же он не привык, чтобы его называли «доктор Лютер». Монахи, сидевшие рядом с ним, насторожились. Они переводили глаза с него на гостя, словно ожидая, что Мартин вот-вот пустится в пляс. Толстый брат-августинец за кафедрой тоже, наверняка, слышал слова немецкого гостя, потому что, читая очередную строчку, он запнулся, начал снова и опять остановился на полуслове.

— Извините, я не имел намерения вас напугать, — вежливо произнес Ханнес Цинк.

Говорил он не по-латыни, а по-немецки. Живя в Риме уже более десяти лет, он по-прежнему не утратил своего южнонемецкого акцента.

— Господин аббат рассказал мне, что здесь, в монастыре, остановились немцы, и я решил не упустить возможности лично поприветствовать вас. Не беспокойтесь, я получил от него позволение на это!

Не дожидаясь ответа, Цинк схватил руку Мартина и с чувством пожал ее. Еще не успев прийти в себя, Мартин молчал. Потом поднялся со скамьи, и тут оказалось, что купец вовсе не так высок, как ему поначалу казалось. Зато его улыбка вблизи была еще притягательнее. Купец тем временем набросил на плечи длинную накидку, подбитую мехом, и всякий раз, когда он поворачивал голову, мех переливался крохотными искорками.

— Вы приехали из Эрфурта? — с интересом спросил Цинк.

Похоже было, что он действительно появляется здесь регулярно и чувствует себя как дома. В Эрфурте никакой гость не позволил бы себе таких вольностей. Мартину очень хотелось узнать, какие такие дела связывают этого человека с нищенствующим орденом, но под суровыми взглядами итальянского аббата он чувствовал себя не столь уверенно, чтобы об этом спрашивать, поэтому ответил только:

— Наш монастырь в Эрфурте послал меня и еще одного из братьев сюда, в Рим, по делам ордена.

Мартин бросил нерешительный взгляд в сторону своего спутника, но брат Иоганн явно не собирался вступать в разговор с представителем швабских богатеев. Мартин мог лишь догадываться, что его спутник, происходивший из состоятельной купеческой семьи, возможно, хранил в памяти далеко не самые лучшие воспоминания о яростной конкурентной борьбе южнонемецких торговых домов.

— Как вам нравится Вечный город, доктор? — Голос Цинка звучал мягко и вкрадчиво, но Мартин уловил в нем легкую насмешку. — Вы наверняка уже видели Латеранский дворец и собор Святого Петра…

Мартин кивнул.

— Могу ли я попросить вас, высокочтимый господин, называть меня брат Мартинус? — обратился он к гостю монастыря.

Ему было неприятно, что незнакомец так внезапно заговорил с ним. Кроме того, молчание во время трапезы пока никто не отменял. Он с тревогой заметил, как густые брови Цинка сдвинулись.

— Извините, но я… — Мартин запнулся, но все же договорил: — Просто меня могут упрекнуть в тщеславии, если я позволю называть себя академическим титулом!

Ханнес Цинк несколько мгновений помолчал, но потом морщины у него на лбу вновь разгладились.

— Разумеется, друг мой, я ведь об этом и не подумал. Под жарким солнцем юга даже братья вашего ордена позволяют себе порой кое-какие послабления в соблюдении монастырских правил.

Мартин улыбнулся в ответ на любезные извинения шваба. Цинк наверняка опирался на тот опыт, который он приобрел в общении с аббатами, прелатами и прочими высокопоставленными лицами церковной иерархии Рима. Однако Мартин сомневался, что упомянутые послабления распространяются также и на простых монахов, таких как он или брат Иоганн.

Они еще некоторое время беседовали, до тех пор пока колокол не отзвонил ко сну. Мартин дождался, когда аббат поднимется из-за стола и монахи начнут расходиться по своим кельям, а потом по просьбе купца отправился проводить его до ворот. Монах у входа, скучая, подремывал.

— Вы мне понравились, друг мой, — неожиданно сказал Цинк, окинув Мартина пристальным взглядом.