Лютер - Дикман Гвидо - Страница 46

Алеандр зашатался, когда два камня одновременно угодили ему в лицо, и почувствовал, что кожа на губах лопнула, а со лба потекла струя крови, заливая ему глаза.

— Нам что, стрелять в толпу? — услышал он отчаянный крик старшего лучника.

Лучники выступили вперед и натянули тетиву, готовясь стрелять в своих родных и соседей. Алеандр пробормотал что-то невразумительное, схватил старшего за руку и потащил его в сторону.

И вновь посыпался град камней. Среди монахов началась настоящая паника. В слепом страхе они отбрасывали факелы подальше от себя и, трясясь, жались поближе к стене, за которой находились спасительные дворы.

— Поскорее укройтесь где-нибудь, господин! — крикнул старший лучник Алеандру, но тот его не слышал. Он стоял неподвижно, все еще держа в руке факел. Одеяние его во многих местах было порвано и залито кровью, словно он находился на поле битвы. «Я должен это сделать, — подумал он. — Сейчас или никогда». Уже слабея, он подал знак палачу, защищавшемуся от града камней с помощью большого полена, чтобы тот зажег костер.

— Вы, похоже, ума лишились! — в ярости прокричал палач из-под своей черной маски. Его мощные руки и плечи были сплошь в кровавых ссадинах. — Вам что, мало того, что вас побивают камнями прямо на ступенях храма Господня?! Ищите другого дурака для своих дел!

Толпа взорвалась бурным ликованием, когда палач, бросив Алеандра одного, быстро побежал с площади. Несмотря на то что близость палача сулила несчастье, кучка подмастерьев с улюлюканьем последовала за ним.

— Эй ты, харя свиная! — завопил какой-то оборванный мужичонка. — Где же твоя власть и сила? Плевать мы хотели на тебя и на твоего завравшегося Папу!

— Да здравствует доктор Лютер! — заревела толпа. — Да здравствует истина! — Подобно церковному хору, звуки этих слов загремели над площадью. Согласный клич проник в покои архиепископа и полетел дальше, по кривым переулкам, пока все до единого жители Майнца не услышали его.

Руки Алеандра судорожно сжимали древко факела. Хотя по вискам у него по-прежнему текла кровь, он даже не пытался уклониться от ударов своих мучителей. И только когда толпа немного поредела, он решился осуществить задуманное. Никаких чувств он в себе уже не ощущал, не чувствовал ни боли, ни страха, ни даже унижения. Он понимал лишь, что совершенно одинок, как тогда, в детстве, когда ему пришлось самому пробиваться сквозь толпу на рыночной площади в Риме. Одинок как перст был он тогда, и это толпа грубо вырвала его руку из руки отца.

Слева и справа от него на неровную булыжную мостовую падали куски черепицы и всякие тяжелые предметы. Он замедлил шаг, но почему-то ни один камень в него больше не попадал. Скосив глаза, он заметил, что лучники на некотором отдалении следуют за ним.

С застывшим лицом Алеандр поджег факелом хворост, наблюдая, как огонь мгновенно охватил тонкие ветки. И тут он улыбнулся. Как зачарованный, смотрел он на занимающиеся языки пламени, которые подбирались к книгам Лютера. Сквозь треск и шипение огня Алеандр слышал, как бунт на площади нарастает. Мужчины и женщины, прорываясь сквозь цепь солдат епископа и городской стражи, с ревом неслись через площадь, а жалкие кучки еще остававшихся здесь доминиканцев не в состоянии были их удержать. Чья-то могучая рука оттащила Алеандра от пылающего костра. Он зашатался и рухнул на землю. На него посыпался град пинков, и Алеандр закричал от боли. И вдруг побои прекратились. Из-под распухших век папский легат видел, как народ бросился к костру. Плащами и пустыми мешками люди пытались сбить и погасить огонь. Но было уже слишком поздно, пламя быстро пожирало свитки тонкого пергамента, а выхваченные из огня обгоревшие остатки тут же рассыпались в прах.

— Я же вас предупреждал! — крикнул Алеандру в ярости старший лучник. Из раны над левой бровью у него сочилась кровь. С помощью какого-то монаха он помог Алеандру подняться на ноги. — Даже епископ был против этого сожжения, но вы ведь ничего и слушать не хотели!

Алеандр, постанывая, ощупывал свою руку ниже локтя — она висела как тряпка. Боль, которая волной прокатилась по всей нижней части его тела, была такая сильная, что слезы выступили у него на глазах. Глянув вверх, он увидел у себя над головой снопы искр, подобные огненному дождю. Горячий поток воздуха, образовавшийся над столбом огня, вынес наверх один-единственный листок. Он затрепетал и на несколько секунд неподвижно повис в воздушном потоке. Алеандр успел разглядеть гравюру, изображавшую человека с резкими чертами лица и высокими скулами.

— Боже мой, да это же доктор Лютер! — раздался рядом с ним тонкий девичий голосок. — Посмотрите, посмотрите, его лик не горит! — Девочка подняла руки и, словно танцуя, повернулась на одной ножке. — Папский огонь ничего ему сделать не может!

Люди вокруг испуганно замерли, даже те, кто в тот момент неистово боролся с огнем, хлеща по нему мешками, словно то был поганый хвост дьявола. Они подняли головы и смотрели на листок, который кружил над ними, выскользнув из губительного огня.

— Этот человек… святой, — прошептал старый доминиканец, который поддерживал под руку едва стоявшего на ногах Алеандра. Он с просветленным лицом указал рукой на островерхие крыши и трубы домов, обрамлявших площадь. — Во всяком случае, так считает народ. И с ним вы ничего поделать не сможете.

Алеандра отнесли во дворец епископа и положили на кровать в небольшой комнатке верхнего этажа, которую епископ выделил для ночлега своему незваному гостю. Папский легат не произнес ни слова. Широко открытыми глазами смотрел он на огромные балки, разделявшие помещение на две половины. Дерево всюду было украшено искусной резьбой: цветами, кистями винограда, ухмыляющимися физиономиями. Перед открытой дверцей кирпичной печи сидела на корточках служанка и запихивала в отверстие растопку, чтобы обогреть помещение. Казалось, прошла целая вечность, когда наконец раздался стук в дверь. Пришел личный врач епископа. Хозяин вызвал его, чтобы обработать и перевязать раны Алеандра. Без единой жалобы Алеандр вытерпел все процедуры. Его не оставляло подозрение, что Альбрехт пригласил врача далеко не сразу, против собственной воли и после долгих колебаний. Как он ни гадал, такую враждебность епископа он не мог себе объяснить. То, что чернь встала на сторону еретика, он еще мог понять, но вот ненависть Альбрехта… И вдруг его осенило.

Врач обработал его раны какой-то дурно пахнущей мазью из целебных трав и наложил ему на руку шину, а затем велел служанке сжечь окровавленную одежду Алеандра в печке и принести ему свежее белье.

— Вам нельзя вставать, — покачав головой, сказал врач, — иначе рука не обретет подвижности. Епископ считает, что…

— Альбрехт и пальцем не ударил, чтобы защитить меня! Так что я как-нибудь обойдусь без его мнения!

Врач тяжело вздохнул, собрал баночки и бутылочки с мазями и травами и беспорядочно сложил их в деревянный ящик. Затем посмотрел в окно, чтобы убедиться, что толпа на площади уже разошлась. Он облегченно вздохнул. Испытывая понятное сострадание к изувеченному папскому легату, он тем не менее ни в коем случае не собирался оставаться на ночь во дворце.

— У его преосвященства сейчас заботы поважнее, чем борьба против каких-то там книг, — сказал он на прощанье. — Альбрехт поссорился с герцогом Ульрихом Вюртембергским и намерен выступить в поход против него…

— Передайте вашему господину, что ему не придется долго терпеть мое присутствие в своем доме, — грубо прервал врача Алеандр. К горлу его подступила тошнота, когда он, опираясь на здоровую руку; приподнялся в постели. Неверными движениями он нащупал поясной кошель, в котором хранил важные документы. К счастью, все было на месте. — Рано утром я покидаю Майнц, — прохрипел он.

— И куда же вы направляетесь? Неужели в Рим?

Алеандр не удостоил врача ответом и отослал его прочь. Но миску дымящегося куриного бульона, который принесла ему чуть позже служанка, принял с благодарностью. С жадностью накинулся он на еду. От крепкого бульона живительное тепло разлилось по всему его зябнущему телу.