Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 41

Игорь».

Письмо к Роману состояло всего из нескольких фраз:

«Рома, прости меня, что я так плохо попрощался с тобой. Не пожал даже руки, но ведь и ты, по-моему, поступил не совсем правильно. Конечно, наша долголетняя дружба из-за этого не должна развалиться. Забудь о том, что произошло между нами. Коротко о делах. Бармин в техникуме не оставил. Ухожу плавать в Совторгфлот матросом. Завтра иду оформляться. В техникум вернусь обязательно через год-два. Привет всем ребятам. Буду тебе писать. Счастливого плавания!

Твой Игорь».

Глава девятая

Биржа труда. Громадный желтый дом у Сытного рынка на Петроградской стороне. Нескончаемый поток людей на лестницах и в коридорах.

Секция водников — маленькая комната в каком-то глухом тупичке.

Стриженая седая женщина взяла у меня направление от Бармина и записала в очередь, выдав маленькую серую книжку.

— Будешь отмечаться каждый день, — сказала она строго, — скоро пошлют на работу.

Мне посчастливилось. Передо мной было всего четыре матроса второго класса, а это означало, что я могу рассчитывать скоро попасть на судно.

Я приходил на биржу ежедневно. Отметившись, мы занимали скамейки в парке напротив и вели длинные разговоры.

— Вот уже месяц, как я хожу сюда, а подходящей работы нет. Предлагали в Тралтрест, в Мурманск, треску ловить, да я не захотел, — говорил высоченный кочегар с рябым лицом, одетый в синюю потертую робу.

Его все звали Коля Рашпиль. Был он человек опытный и, кажется, знал все.

— Подожду еще. Скоро «они» за нами будут приезжать на машинах. Людей не хватит. Чего смотрите? Без всякой травли! Знаете, сколько теплоходов в этом году выйдет? — И он принимался считать, загибая свои толстые, потемневшие от постоянной работы с углем пальцы: — «Сибирь», «Кооперация», «Дзержинский», «Смольный», «Жорес»…

Рашпиль все называл и называл суда, которые должны были в ближайшее время сойти со стапелей наших заводов.

Мы слушали как зачарованные, и перед нашими глазами проплывали десятки новых красивых пароходов.

По словам Рашпиля, все верфи были забиты новостроящимися судами.

— Вот увидите, какой будет флот через год-два! Сейчас, правда, судов еще маловато, но заявки на все специальности к этим новым теплоходам уже лежат в столе биржи. Так что не унывай, братва!

— А что же с биржей будет, когда появится столько судов? — задал вопрос кто-то из сидящих рядом.

— С биржей? Чудак! Биржу закроют тогда. Это факт, — уверенно ответил Рашпиль.

Несколько лет спустя я вспомнил Колю Рашпиля, когда машина начальника отдела кадров пароходства приехала за мной, чтобы срочно отвезти на пароход. В резерве не было ни одного человека, а флот рос очень быстро. О бирже труда забыли и думать. Ее действительно закрыли. Безработных не стало.

А пока мы ежедневно просиживали в парке и ждали пароходов.

Через неделю мне дали направление в Совторгфлот, и я радостный поехал на Гутуевский остров.

Балтийское управление Совторгфлота помещалось у главных ворот Торгового порта в красном кирпичном здании. В первом этаже, где находился отдел кадров, толкалось много народа, все моряки. В коридоре было накурено и шумно. Иногда открывалась какая-нибудь дверь и оттуда раздавался голос, выкликавший фамилии.

— Скажи, куда мне с этой бумажкой? — спросил я у одного моряка и показал свое направление. Он внимательно прочитал его, посмотрел на меня оценивающим взглядом и сказал:

— К дяде Васе. Поставит в резервуар. Ты удачно попал. Долго ждать не придется. Сейчас много новых пароходов принимают. Где плавал?

— На Черном море.

— На каком пароходе?

— На «Чичерине», — соврал я. Хотелось показать себя уже бывалым моряком.

— Знаю, знаю. Там помощником все Александр Александрович?

— Да… он, — не совсем уверенно ответил я и постарался поскорее переменить тему разговора: — А кто это дядя Вася? И в какой такой резервуар он должен меня поставить?

Мой собеседник поглядел на меня с удивлением:

— Не знаешь дядю Васю? Начальник комплектации. Ну, на суда который назначает. А резервуар — это резерв.

Несмотря на такие исчерпывающие ответы, мне все же было не совсем ясно, почему начальник комплектации — «дядя Вася» и что это за резерв, но больше я решил вопросов не задавать.

— Ты знаешь, у дяди Васи такая память, что если ты когда-нибудь проштрафился, то он через несколько лет тебя увидит и скажет, за что и на каком пароходе ты получил взыскание. Лучше не попадайся. Я вот на «Карле Либкнехте» в прошлом году получил выговор, а теперь он меня мурыжит. Говорит — недисциплинированный. Ну да ничего, пошлет. Вообще он дядька справедливый. Иди к нему.

Протолкавшись через толпу, стоявшую у двери с надписью «Отдел кадров», я очутился в комнате, перегороженной деревянной голубой переборкой с несколькими прорезанными в ней оконцами. На одном из них висела табличка: «Начальник отдела комплектации В. Елисеев».

Я постучал. Из-за переборки сказали: «Не стучи». Подождав немного, я снова тихо забарабанил по закрытой дверце. За окном уже сердитый голос крикнул: «Не стучи! Занят. Освобожусь — открою».

Я стоял, не зная, что же мне делать дальше. Минут через пять оконце отворилось, и я увидел дядю Васю. Рыжие волосы, большие хохлацкие усы, бледное худое лицо и сверлящие глаза неопределенного цвета — не то голубые, не то зеленые.

— Ну, чего стучишь? Что у тебя? — шевеля усами и делая страшное лицо, проговорил дядя Вася, но в глазах его светилось доброе лукавство. Я протянул ему направление. Елисеев сгреб его худой, с длинными пальцами, рукой. Я продолжал ждать. Наконец дядя Вася снова открыл окно и сунул мне какой-то узенький листок:

— В резерв! Отмечаться два раза в день у боцмана.

Я хотел спросить его, где найти боцмана, что это вообще за резерв и когда меня пошлют на пароход. Но окно уже захлопнулось, а больше стучать я не решался.

Вскоре все мне стало ясно. Резерв, или, как его называли моряки, «резервуар», находился в маленьком деревянном домике недалеко от пароходства. Нужно было два раза в день заходить туда и отмечаться у берегового боцмана. Отмечались все моряки, принятые на работу и ожидающие назначения. Иногда боцман посылал стоять вахту на приходящие в порт суда, иногда составлялись маленькие бригады, которые направлялись на работу — очистку трюмов, окраску пароходов или отбивку ржавчины. Каждый день кого-нибудь вызывали к дяде Васе.

В резерве стояли кочегары, матросы, боцманы, машинисты. Находясь в резерве, я побывал на многих судах, где приглядывался к морской жизни и морякам. Познакомился с разными людьми. Здесь были такие, что всю жизнь проплавали и избороздили все водные пространства земного шара. Были люди и случайные, которые пришли на флот ради любопытства — посмотреть; некоторые стали моряками просто так, — не все ли равно, где работать? Но большинство, особенно молодежь, привлекало само море и морская работа. Я наслышался всяких историй о капитанах, о проделках матросов и кочегаров, о всезнающем дяде Васе, о ледяных штормах, о жарких, изнуряющих тропиках. Рассказывали мне и о загранице. Некоторые с восхищением, другие — с безразличием, третьи говорили о ней с ненавистью.

Боцман Гранстрем, эстонец, до революции много плававший в английском и американском флоте, на мой вопрос, как там ему жилось, ответил: «Знаешь собачья конура на двор? Вот так, еще хуже жиль».

Познакомился я и с судами. Они, как и люди, были разные. Я побывал на новых, построенных на советских заводах, прекрасных грузопассажирских теплоходах Лондонской линии, на остроносых и узких экспрессах Гамбургской линии, на больших неуклюжих «черноморцах», ходивших из Ленинграда в Черное море. Изредка в порт приходили громадные пароходы с. Дальнего Востока. Они грузились в Ленинграде и шли во Владивосток, огибая Европу, проходя Суэцким каналом и пересекая Индийский океан.

Эти суда бывали в Ленинграде один раз в год, и плавание на них считалось тяжелым, — но зато сколько интересных рассказов пришлось мне слышать от матросов с этих судов о разных экзотических городах — Александрии, Сингапуре, Коломбо.