Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 50

Мы, матросы, тоже проклинали все на свете. Судно на курсе держалось плохо — его сбивала зыбь. Уставали мы здорово от штурвала, а еще Павел Васильевич донимал мытьем надстроек.

Каждый раз к приходу в Мурманск судно должно было быть вымыто. Этот закон выполнялся, невзирая на погоду.

Вода мерзнет на переборках, руки красные, дует пронизывающий ветер, а Павел Васильевич посасывает трубочку, посмеивается и говорит:

— Горяченькой водичкой — прекрасно смывается. Ну-ка, Игорь, тащи пару ведер еще.

Хватаешь ведра и летишь в баню. Там тепло, так бы и остался навсегда. Как можно медленнее наливаешь ведра, подогреваешь их паром. Кажется, все сделано. Медленно поднимаюсь наверх. Неуютно на палубе. Но что поделаешь, работать надо. Павел Васильевич ждет. Вот когда задумаешься о трудностях морской профессии. Может быть, стоило остаться на берегу?

Но Андрею Федоровичу доставалось, пожалуй, больше всех. Он похудел, глаза ввалились, кожа на лице обветрилась. Капитан сутками не сходил с мостика. Отдыхал он тут же, в штурманской рубке, на неудобном диванчике, пользуясь короткими промежутками между пургой, снегопадами и штормами. Мы поражались тому огромному количеству черного кофе, которое он выпивал в рейсе. Наверное, он так боролся со сном.

В феврале «Гдов» делал четвертый рейс в Англию. Непрерывная качка и штормы сильно измотали экипаж. Давно уже не было слышно в красном уголке веселых шуток, не ладился шахматный турнир, никто не захотел участвовать в вечере самодеятельности, который тщетно пытался организовать Каракаш. Хмуро обедали и сразу же расходились по каютам. Ложились в койки и забывались неспокойным сном. Читать не хотелось, разговаривать тоже. Филиппенко вконец поссорился с Журенком. Люди стали очень раздражительными.

Как-то во время нашего невеселого ужина в столовую ворвался кочегар Голуб и закричал:

— Ребята! Выше головы! Есть хорошие новости. Последний раз идем в Англию. Выгружаемся в Глазго. Оттуда — в тропики, в океан. Понимаете? В тропики! На солнышко.

— Врешь ты все, Голуб, — недоверчиво обернулся к кочегару Чулков, но в глазах его уже светилась надежда.

Кочегар даже не обиделся:

— Надежда Яковлевна сказала. Не веришь? Пойди у Андрея Федоровича спроси.

— А что ты думаешь? Сейчас пойду и спрошу, — мрачно проговорил Тубакин, вылезая из-за стола. — Ну, держись, если обманул, играть на нервах не позволим!

Через несколько минут Сашка вернулся сияющим и торжественно объявил:

— Правда, ребята, Андрей Федорович подтвердил. Только что получено радио. Идем во Владивосток через Панаму. Вот это рейс!

Все повеселели. Как будто яркое тропическое солнце заглянуло в мутные, залепленные снегом иллюминаторы.

А Тубакин с видом «правой руки капитана» рассказывал:

— Андрей Федорович сказал: «Идем в Глазго, затем в Фальмут, из Фальмута через Панаму во Владивосток. Возможен заход в Тринидад и на Гавайи». Правда, здорово?!

Моряки повскакали с мест и бросились к географической карте, к которой уже давно никто не подходил. Посыпались вопросы.

— А где этот порт Фальмут? — несколько смущенно спросил Филиппенко. — Я такого что-то и не слыхал.

— Кто был в Гонолулу? Там, наверное, еще дикари живут.

— Через Панаму очень интересно пройти, замечательное место, — сказал Павел Васильевич, поддаваясь общему настроению.

Я был очарован этими названиями: Гавайи, Панама… Вспомнились прочитанные книжки — «Вокруг света на «Коршуне»», «Фрегат «Паллада»», «Путешествие на «Снарке»» и «Рассказы Южных морей»… Неужели и я попаду в эти экзотические места, увижу океан? Что-то величественное есть в звучании этого слова. Океан…

Еще в детстве, когда я слышал это слово, сердце мое сладко сжималось в предчувствии чего-то необычного и загадочного.

В океане происходили самые интересные приключения. Там мужественные капитаны отстаивали свои суда от смерчей и тайфунов. Там на утлых лодчонках, не боясь смерти, охотились китобои; там, в океане, жили огромные спруты, странные рыбы с крыльями, акулы. Там, вдали от берегов, появлялись быстроходные пиратские бриги и происходили кровопролитные бои с купеческими судами.

Океан был прекрасен и коварен. Где-то у самого экватора лежала штилевая полоса. Там неделями простаивали занесенные туда ветрами парусники. Бессильно свисали паруса, нестерпимый зной изнурял людей, кончались запасы пресной воды и продовольствия. А вокруг лежал безразличный, безжалостный ко всему, лениво дышащий голубой с золотом океан.

Или «ревущие» сороковые широты, где всегда дуют ветры, где капитаны «чайных» клиперов теряли мачты и паруса своих чудесных кораблей.

Саргассово море — кусочек океана, где плавают страшные водоросли, присасывающиеся к днищу судна. Горе капитану парусника, попавшему в Саргассово море! Не вырвется оттуда судно, обросшее зеленой живой бородой.

Все это возникло в моей памяти, когда я услышал сообщение Голуба. Скоро, очень скоро я увижу тебя, океан!

Пока я сидел в задумчивости, в столовой поднялся невероятный шум. Кое-кто уже начал подсчитывать, когда «Гдов» придет в Фальмут и когда попадет в Панаму.

Каракаш кричал, что обязательно познакомится с настоящими индейцами, так как этот народ его интересует с малолетства; кочегары заявили, что в тропиках они поменяются с нами местами — будут работать на палубе, а мы — у топок.

Всей этой веселой суете положил конец Павел Васильевич.

— Больно быстрые, ребята! До Глазго еще нужно дойти благополучно. А то, по вашим подсчетам, мы уже к Панаме подходим, — улыбаясь проговорил он.

Конечно, Павел Васильевич тоже был очень рад предстоящему рейсу, но, как каждый бывалый моряк, не любил преждевременных подсчетов.

От моря можно ждать всяких неожиданностей, которые нарушат все тончайшие расчеты и предсказания. Не выпускай его из-под своего наблюдения ни на одну минуту, не то оно накажет тебя за невнимание к нему, не обольщайся хорошей погодой, — она может внезапно измениться.

Когда боцман сердился и выговаривал кому-нибудь за недосмотр или упущение, он всегда говорил:

— Обнаглели! С морем нужно разговаривать на «вы», а вы что? На «ты» и за руку. Панибратствуете!

Я впервые наблюдал такое отношение к морю, какое было на «Гдове». О море говорили, как о живом существе. Оно имело свой характер. Иногда оно было ласковое и доброе, иногда сердилось, хмурилось, гневалось. Говорили о море с уважением, но без страха, как люди, хорошо знающие повадки человека, с которым прожили бок о бок годы.

С того дня как Голуб принес известие об изменении рейса, скука и уныние, которые царили последнее время на судне, исчезли. Несмотря на то что погода по-прежнему оставалась скверной, качка не прекращалась, настроение у нас было отличное. Мы знали, что еще десяток-другой дней — и мы пойдем навстречу солнцу.

Спустя несколько суток «Гдов» подошел к устью реки Клайд. Глазго стоит сравнительно далеко от моря, поэтому мы долго поднимаемся вверх по реке.

По обоим берегам тянутся верфи, доки, эллинги. Везде видны корпуса строящихся судов. Глазго — самый большой судостроительный порт Англии.

Мы проплываем мимо огромного, уже спущенного на воду корабля. Он еще не готов, достраивается. Читаю надпись: «Королева Елизавета». Вот оно что! Это гордость английского пассажирского флота. Младшая сестра знаменитой «Королевы Марии» — самого быстроходного и самого большого лайнера в мире. Семьдесят пять тысяч тонн водоизмещения! Скорость — тридцать миль в час! Это она, «Королева Мария», оспаривала голубую ленту у французской «Нормандии», а голубая лента присуждается самому быстроходному пассажирскому судну.

Нам говорили, что «Королева Елизавета» будет ходить еще быстрее. Интересно было бы посмотреть, как устроен такой гигант внутри.

Как всегда, на английских реках большое движение. Много встречных судов. Огромное количество барж. Они стоят по берегам в несколько рядов. Баржи идут по реке под парусами, под моторами, некоторые тянут буксиры.