Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 65

— Ладно. Все ясно, товарищ Микешин, — сказал Хохлун, выходя из каюты и демонстративно хлопая дверью.

Кажется, Борис станет моим врагом. С ним придется трудно, но все же я был доволен собой. Победа осталась на моей стороне.

Жарко. В небе ни облачка. Абсолютный штиль. «Кола» уходит в рейс. Трюмы закрыты. Стрелы опущены. На палубе с шумом бьет сильная струя из шланга, слышатся веселые крики, смех и шутки. Это боцман приводит «Колу» в порядок после, угольной погрузки. Матросы, в одних трусиках, с удовольствием подставляют свои тела освежающей струе воды и трут щетками надстройку.

На мостике капитан, рулевой и я. Стою у машинного телеграфа. Впервые буду давать ход. Волнуюсь. Только бы не перепутать, не дать вместо заднего передний или вместо малого — полный. Сколько рассказов слышал я о том, как помощники путали ходы! Я смотрю на красные и черные буквы и шепчу: «Лангазм — малый. Фоль — полный. Форвертс — вперед». На телеграфе все слова написаны по-немецки.

Только бы не перепутать!

Михаил Константинович, обтирая лоб платком, прохаживается по мостику. Рулевой застыл у штурвала.

— Ну что, все готово? — кричит капитан Ивану Александровичу, стоящему на баке.

— Все готово! — отвечает тот.

— Тогда давайте по местам!

— По местам! — несется команда.

Матросы разбегаются на нос и корму.

— Отдавайте все кормовые! — командует капитан на корму, а рулевому: — Лево немного!

С кормы кричат:

— Чисто!

— Отдать носовые!

Я вижу, как на палубу быстро ползут стальные швартовы. Вдруг слышу:

— Малый вперед!

Это мне. Я передвигаю ручку телеграфа со «стоп» на «малый вперед» и замираю.

Жду ответа из машины. Секунды кажутся часами. Дзинь, дзинь. Ответная стрелка делает несколько движений вперед-назад и останавливается. На секторе — «Лангзам форвертс». Все в порядке. Первый ход дал правильно.

— Стоп машина! — слышу я голос Михаила Константиновича и снова перевожу ручку телеграфа. Дзинь, дзинь…

— Малый ход!

«Кола» медленно выходит из порта. На мостик поднимается второй помощник. Его вахта.

— Можете быть свободным, Игорь Петрович, — говорит капитан.

Я сбегаю с мостика вниз. Моя вахта с восьми вечера. Ложусь, но уснуть не могу. Через шесть часов я взойду на мостик вахтенным помощником. Вскакиваю с дивана и лихорадочно начинаю листать учебник «Навигации». Мне кажется, что я все забыл. Просматриваю свои записи, ученические конспекты, толстую записную книжку, в которую занесены все необходимые формулы. Нет, как будто бы все в голове. Проверим! Закрываю глаза и вслух говорю формулу: «Истинный пеленг равняется компасному пеленгу плюс общая поправка». Смотрю в книгу. Правильно.

«Нет, я хорошо подготовлен и не должен беспокоиться. Нужно быть очень внимательным», — успокаиваю себя. Но волнение не проходит.

Без десяти минут восемь я поднялся на мостик. Начинало смеркаться.

Ровно в восемь часов на баке пробили склянки, и, вахтенный, Иван Александрович, пригласил меня в рубку.

— Вот восьмичасовая точка, Игорь Петрович. Идем курсом двести шестьдесят градусов, общая поправка компаса плюс пять градусов, — показал он мне местоположение судна на карте. — Увидите маяки — определяйтесь. Если окажетесь в стороне от курса, доложите капитану. Все ясно? Ну, счастливой вахты!.. — Затихли шаги старшего помощника, и я остался один.

Первая самостоятельная вахта! Кто из моряков не помнит своей первой вахты! Несуществующие опасности везде подстерегают тебя. Кажется, что встречные суда идут слишком близко, и если ты должен уступить им дорогу, то начинаешь делать это чуть ли не за час до сближения. Вместо маяков ты пеленгуешь огни рыбачьих судов и удивляешься, что у тебя ничего не выходит. Бесконечное количество раз сверяешь курсы на главном и путевом компасах. А когда показывается настоящий маяк, то через каждые пять минут бегаешь на главный мостик и берешь пеленги. Добежав до рубки, забываешь их и снова бросаешься на главный мостик. Точки на карте располагаются то справа, то слева, то позади, то впереди курса. Ты нервничаешь, проверяешь вычисления и выясняешь, что забыл прибавить к компасному пеленгу общую поправку…

На руле Хохлун. Как неудачно, что он попал в мою вахту! Молчит. Видимо, обижен. Ну, ладно. Ничего не поделаешь. Это даже, пожалуй, лучше. Когда я поднимаю заднюю крышку компаса, проверяя рулевого, Хохлун подчеркнуто громко говорит:

— На румбе двести шестьдесят градусов, товарищ помощник.

На руле он стоит хорошо. Ведет «Колу» как по ниточке. Не отрывая бинокля от глаз, смотрю вперед. Пока все благополучно. В море никого не видно.

— Пятнадцать минут десятого, товарищ Микешин. Давно пора вызывать смену, — насмешливо замечает Хохлун.

Я вынимаю из кармана никелированный свисток — принадлежность каждого штурмана, даю сигнал. Хохлуна сменяет Волков.

Борис выходит из рубки и собирается бежать вниз, но я хорошо знаю правила смены матросов на руле.

— Хохлун, почему не докладываете, какой вы сдали курс? — твердо спрашиваю я.

— Вы же слышали, товарищ Микешин, чего же я буду повторять!

— Попрошу вас на будущее время докладывать мне, какой курс передаете. Это закон.

Он удивлен. Удивился и я своему твердому тону.

Совсем стемнело. Прохаживаюсь по мостику и как будто бы начинаю осваиваться. На горизонте справа появляется белая, а потом красная точка. Судно идет на пересечку нам! Вот когда пригодились чудесные уроки Бармина. Я знаю, что делать, и, хотя значительно раньше, чем это нужно, командую:

— Право руля! Так держать!

Встречное судно прошло далеко перед нашим носом.

— Ложитесь на старый курс, — говорю я рулевому.

Я доволен собой. Проходит еще час. Мне уже начинает казаться, что все трудности преодолены, как вдруг Волков говорит:

— Игорь Петрович, видите по курсу огни?

Эх, прозевал! Хватаю бинокль. Целый город огней. Что это? Берег? Бегу к карте. По курсу никакого берега нет. Или нас так снесло? Мне становится не по себе. Не может быть! Снова хватаю бинокль. Огни все ближе. Теперь уже можно различить красные, зеленые, белые. Это суда. Много судов. Они идут в разных направлениях. И слева, и справа, и навстречу. Что командовать рулевому? Куда деваться от этих судов? Не знаю. Впечатление такое, что огни приближаются с неимоверной быстротой.

Надо сейчас же вызвать капитана. Сейчас же, а то будет поздно и произойдет столкновение. Я подхожу к переговорной трубке, которая идет с мостика в каюту капитана, и уже собираюсь свистнуть в нее, как вдруг слышу шаги. Это Михаил Константинович поднимается на мостик. Он в легкой белой рубашке, с непокрытой головой, в мягких туфлях. Как вовремя!

— Вышел подышать воздухом, Игорь Петрович. В каюте очень жарко. Какая чудная ночь, не правда ли? — говорит Логачев. — О, сколько рыбаков по курсу! Наверное, здесь рыба хорошо ловится.

И вдруг мне стало легко. Я понял, что нужно делать, как разойтись со встречными судами, что командовать рулевому. Как будто бы с меня сняли тяжелый груз и переложили его на плечи капитана.

Это всегда бывает так.

«Михаил Константинович, — хочется мне сказать Логачеву. — Я все понимаю. Не духота привела вас на мостик. Вы следили за морем из иллюминатора своей каюты, следили за действиями вашего молодого помощника. Чувство такта и желание дать ему возможность проявить самостоятельность заставили вас поступить так. А потом, в трудный момент, принять ответственность на себя».

«Кола» входит в район скопления рыбачьих судов.

— Право! Лево! Так держать! Еще лево! — уверенно командую я рулевому. — Право на борт! Одерживай!

«Кола», послушная моим командам, лавирует между судами. Вот уже их огни остались за кормой. Впереди темный горизонт, надо мной небо, усыпанное звездами. Капитан стоит в крыле, и я вижу только красный глазок его папиросы.

— Разошлись молодцом, Игорь Петрович. Больше всего я не люблю встречаться в море с рыбаками. Они часто нарушают правила расхождения. Надо быть с ними очень осторожным. Ну, пойду почитаю немного. Спокойной вахты.