Чужое сердце - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой" - Страница 38

– Мы еще продолжим этот разговор… – прокряхтел Пило, но тут же заткнулся. Ползти и одновременно разговаривать – не самая простая задачка.

Нет, брат, ты неправ. Я на такие темы и так-то не очень, а повторять уж точно не собираюсь. Да и не врал я, когда говорил, что не верю в явление под названием «любовь». Как бы ее ни воспевали, сколько бы книг ни было написано, фильмов – снято, историй – рассказано или постановок – организовано. Я все равно считаю это иллюзией. Что такое любовь? Всего лишь химический процесс в мозгу, сравнимый с приемом героина или эффектом от съеденной плитки молочного шоколада, ну или горького, кому как нравится. А если углубиться, то любовь – это вообще защитный механизм, созданный матушкой-природой. Люди – жесткие и безжалостные существа, готовые убивать себе подобных миллионами. Но при этом у них атрофирован инстинкт сохранения рода. Вернее, он изменен и извращен до неузнаваемости. Разве что юноши и девушки в пубертатном периоде еще хоть как-то схожи со своими четвероногими сородичами. А в принципе, не будь так называемой любви – человечество уже давно бы вымерло.

И что самое смешное – никто не задумывается, почему, скажем, во времена палеолита людское общество напоминало стаю, где все трахались со всеми, пардон за мой французский, и было вообще невозможно сказать, кто отец ребенка. Да и дети были общими – принадлежали стае. Потом в мезолите стали возникать кровавые конфронтации. Вот тогда впервые и появились роды, если их так можно назвать, а также общий закон, гласящий, что с сородичами спариваться нельзя. Но семей, и тем более любви, еще не было. И только в раннем неолите появились первые семьи и возникла любовь. Удивительно, да. Вот нет ее и нет, а тут раз – и на тебе, все счастливы и довольны. Можно, конечно, что-то вякнуть про развитие мозга и тому подобное. Но сути это не меняет: любовь – механизм, призванный заменить инстинкт и сохранить популяцию. И задери меня демоны, если я когда-нибудь приобщусь к компании тех, кто поглощен этой иллюзией, обычной, бесхитростной обманкой.

– Да к демона-а-а-а… – в сердцах выругался было я, но…

Интересно, вдруг боги и впрямь существуют? Тогда богиня любви на меня очень сильно обиделась. Иначе как объяснить тот факт, что мы с воплями и криками скатываемся с сумасшедшей скоростью по какому-то желобу! Зажмурившись, я желал только одного – чтобы на пути не оказался острый камень или выступ. Вдруг веревка натянулась. Живот скрутило так сильно, что из легких вырвался натужный хрип.

– Что там?! – крикнули сверху. По глупости и неосторожности я выронил наш фонарик, и теперь вокруг царила тьма.

– Зануда решил прогуляться! – ответил Руст.

– Ясно. Держитесь! Мы вас вытащим.

Пару мгновений спустя я снова ощутил, как затягивается веревка, а меня тащат наверх. Я старался не шевелиться, чтобы не мешать Ушастому и Пило. И тут слух уловил протяжный скрип. Движение замедлилось.

– Темные боги! – крикнул эльф. – Что это было?

– Веревка, – после секундного молчания ответил Щуплый. – Тут все в трещинах, волокна перетираются.

– Демоны! – в один поток слились голоса троих.

Если продолжить, то вниз свалимся мы с Щуплым, а от рывка полетят остальные. В таком узком проходе зацепиться особо не за что. Да я вообще не понимаю, как нас тянут.

В каменной кишке повисла тишина, присущая многовековому склепу. Помню, в каком-то из летних лагерей мне довелось посмотреть фильм, само существование которого запомнилось исключительно благодаря девушке, сидевшей в ряду передо мной. Но отдельные кадры припоминаю. На мир обрушился очередной апокалипсис, представший в виде нового ледникового периода. Еще там были градины размером с футбольный мяч…

– Эй, Руст! – обратился я к другу. Голос предательски подрагивал. – Контракт не закрывайте, я живучий!

Молчание.

– Не понял, ты о чем?

– Твою ж мать, – вздохнул я. – Весь момент поломал. Короче, Младшему передашь, он докумекает.

Мой кинжал срезает веревку, и я продолжаю скатываться по желобу. С каждой секундой далекий красноватый свет приближается. В ушах свист, от сопротивления воздуха глаза начинают слезиться, но закрывать их нельзя. Когда до алого мерцания остаются считаные метры, я, расставив руки, пытаюсь затормозить. Но скорость слишком велика, и камни сдирают с рук латные перчатки. Ладони как кипятком обдало, начинает кружиться голова. Наконец раздается хлопок, давление увеличивается, и куда-то пропадает кислород. Падая, я успеваю заметить несколько острых конусовидных булыжников. Сгруппировавшись, взмолился о том, чтобы угодить между ними и желательно на ровную поверхность. Сдохнуть от голода, будучи парализованным и со сломанным позвоночником, как-то не очень хочется.

Мгновение – и по ногам как молотом врезали. Снизив инерцию падения перекатом, я развалился на земле, судорожно хватая ртом воздух и пытаясь удержать сознание. Через какое-то время мне удалось вдохнуть, но, знаете, иногда друзья бывают слишком самоотверженны: из отверстия под сводом вылетело какое-то черное пятно и шмякнулось мне на голову, отправляя неудачливого наемника в долгий круиз по землям абсолютного беспамятства.

«Слава Харте», – подумал я, очнувшись.

Правда, пробуждение было не самым приятным. Когда у тебя в ушной раковине бродит неведомое насекомое, сразу становится не до чего. Вскочив на ноги, я схватился за ухо и извлек на свет божий, вернее, пещерный, обычную сороконожку. Но легче от этого не стало. Разделавшись со злодейкой самым безжалостным способом – кинув ее в сторону ближайшего валуна, я присел на корточки и заглянул в мешок, так неудачно лишивший меня драгоценного времени.

Итак, что же мы имеем в активе. Два кинжала из прочной стали, и из оружия это все. Увы, но сабли, не раз спасавшие меня от палки наставника или вражеского клинка, не выдержали такого обращения с собой и надломились, причем короткая – сразу в трех местах. Погоревав об утрате, я зарыл их прямо на месте. Нести дополнительную тяжесть не очень-то полезно. Стрелки я растерял и искать их не намерен. Кто знает, сколько времени я провалялся здесь и когда обморок перешел в сон. Есть вероятность, что я застудил внутренние органы и скоро меня догонит хворь, поэтому нужно шевелить ножками в темпе нижнего брейка. Из еды у меня несколько краюшек хлеба, сухарики и солонина, куда ж без нее. Больше в мешке, отправленном мне друзьями, я не нашел ничего. Но и за это спасибо.

С амуницией тоже полный швах. Кое-как стянув с себя гнутую бронь, я опять же пустил ее на ремни, вырезав всю сталь. Выкинув бесполезный металл, я как мог замотался в шкуры, мех и ткань. Часть пришлось пустить на бинты – ладони напоминали добротную отбивную и каждое движение пальцем или кистью отзывалось неслабой болью. Удивительно, но, поплутав по небольшой пещерке, в которую меня угораздило свалиться, я отыскал длинный камень, не помню, как он там называется, сталагмит или сталактит. Потратив немало усилий, я таки выломал его из гнезда и примотал к нему откопанную длинную саблю. Да-да, знаю – двойная работа, но что делать.

В итоге я стал напоминать неандертальца, собравшегося поохотиться. Замотанный в шкуры, чумазый, с самопальным копьем. Единственное, что разрушало созданный антураж, – камень-светильник, ощутимо уменьшившийся в размерах. Видимо, тепло выделялось не столько магией, сколько процессами, проходившими на молекулярном уровне. Иначе как объяснить тот факт, что булыжник размером с голову уменьшился в диаметре сантиметра на три? Только так и объяснить – контролируемая аннигиляция с выделением большого количества энергии. А может, и не так, я в этих вопросах не очень подкован.

Посидев на дорожку, я закинул мешок с провизией, которой хватит дней на пять, за спину и, набрав в удачно подвернувшемся озерце воды, отправился к расщелине. Сперва я, понятное дело, собирался наловить рыбы (или что там водится в подземных озерах), но почему меня никто не предупредил, что температура в таких водоемах близится к нулю?