Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Бакин Виктор Васильевич - Страница 13

13

А.Синявский родился в 1925 году в Москве. В 49-м окончил фи­лологический факультет Московского университета. Работал науч­ным сотрудником в Институте мировой литературы. В качестве критика сотрудничал в «Новом мире» А.Твардовского.

Это был уникальный педагог и литератор. Он открывал сту­дентам то, что в то время было закрыто. По мнению Л. Абрамовой (второй жены Высоцкого): «...Культура Высоцкого и то, что можно назвать эрудицией, — это заслуга Синявского. И когда Высоцкий го­ворил, что в его творчестве ему ближе Гоголь, Свифт и Булгаков — это тоже отчетливое влияние Синявского».

Высоцкому очень нравилась манера преподавания Синявского: неторопливая, спокойная, ироничная... Лекция-диалог, недоговор, ухмылка, подразумевающая: «Ребятки, вам столько еще предстоит прекрасного открыть...» Но главным для Высоцкого оказалась об­щая с Синявским любовь к дворовой «блатной» песне, к городскому романсу. Причем этим же увлекалась и жена Синявского — Мария Васильевна Розанова. Когда студенты узнали, что семья Синявских интересуется фольклором, собирает народные баллады, городские романсы, напросились в гости на квартиру Синявских в Хлебном переулке — попеть...

А.Синявский: «До того момента как мы лично познакомились с Высоцким, я его не выделял из числа моих студентов. Но вот как-то, после одного из экзаменов, ко мне подошла группа ребят и ска­зала, что хотела бы прийти ко мне в гости...»

М.Розанова: «...пришли девочки и мальчики. Был среди них и Высоцкий. Тогда он мне показался мальчиком с каким-то почти ту­пым лицом. И, пока он не начал петь, он был в компании самым не­приметным. Своих песен у него еще не было, но, исполняя чужие, он уже тогда вселил в них дух озорства, наделил их особой интона­цией, свойственной только ему и ясно обнаруженной в его собст­венных песнях. В доме была гитара — только для Высоцкого, боль­ше никто на этой гитаре не играл. Ни до, ни после...

После первого их визита я сказала Синявскому, что нельзя, что­бы это так просто ушло, — нужно купить магнитофон. Мы купи­ли «Днепр-5» — большой, громоздкий и с зеленым огоньком. И все остальные приходы к нам в дом Высоцкого уже "записывались на магнитофон"».

В этом доме Высоцкий часто бывал вместе с Изой.

И.Высоцкая: «Помню комнату у Синявских — всю в больших иконах, какие только в церкви бывают. Гостили мы там с вечера до рассвета, и Синявские всю ночь увлекательно рассказывали о своих путешествиях по сибирским рекам, о поисках старины, о том, как были ими найдены, спасены и отреставрированы эти иконы».

Встречи в доме Синявских были довольно частыми. Дружба продолжалась многие годы. В октябре 64-го Высоцкий получил в по­дарок книгу «Поэзия первых лет революции — 1917 — 1920» (авто­ры А.Меныпутин и А.Синявский) с автографом Синявского «Ми­лому Володе — с любовью и упованием. 24.10.64 г., А.С.». Когда у Синявских родился сын Егор, Высоцкий подарил ему коляску, в ко­торой перед этим возили его старшего сына Аркадия. В поздних воспоминаниях Мария Васильевна скажет: «Высоцкий был другом нашего дома, можно сказать он немножко вырос в нашем доме...»

Познакомился юный Высоцкий и с друзьми Синявских — Юли­ем Даниэлем и Ларисой Богораз.

Синявский записывал не только песни, но и устные рассказы Высоцкого. Его восхищал не столько сюжет, сколько артистизм, ми­мика, жестикуляция, интонация исполнителя. Был замечательный цикл рассказов про

«собаку Рекса, который был значительно умнее своего хозяина».

Любимым рассказом Синявского был рассказ про уволенного с работы. Андрей Донатович считал, что это — высшее достижение Высоцкого вообще. Потом был рассказ о рабочем, ко­торый стал одним из персонажей песни

«Письмо рабочих тамбов­ского завода».

По форме это было интервью, примыкавшее к серии рассказов о Н.С.Хрущеве. Высоцкий уже тогда обладал необычай­ным даром имитации любого характера, любой национальности, мог говорить с любым акцентом...

Беседы с Синявским позволяли Высоцкому ощутить блатную песню как равноправную и очень значимую часть национальной культуры. К 65-му году у Синявских собралась довольно большая коллекция записей песен и рассказов Высоцкого, которую они очень ценили и оберегали.

В это время, когда Высоцкий только «пробовал перо», один из выдающихся современных русских поэтов, считавшийся на роди­не диссидентом — Борис Леонидович Пастернак — вошел в трой­ку номинантов на присуждение Нобелевской премии по литера­туре вместе с датчанкой Карен Бликсен и итальянским писателем Альберто Моравиа. Несмотря на то что стрелка весов склонялась в пользу Альберто Маривиа, а роман Пастернака «Доктор Жива­го» еще не был опубликован ни в России, ни в Швеции, секретарь Шведской академии и Нобелевского фонда Андерс Эстерлинг зая­вил: «Изучив произведение, я убежден, что он является одним из са­мых выдающихся писателей благодаря динамике изложения и твор­ческой утонченности».

В конечном итоге шведская академия, в которой действовало изощренное лобби ЦРУ, стремившееся дать пощечину Советскому Союзу, сделало выбор в пользу Пастернака, возвеличивала писателя-диссидента, не подозревая, к каким дипломатическим пробле­мам это приведет.

Пастернак был приглашен в Стокгольм на торжественное вру­чение премии 10 декабря. «Бесконечно признателен, тронут, горд, удивлен, смущен». Телеграмма с таким содержанием была получе­на А.Эстерлингом 23 октября 1958 года. Премия могла стать гордо­стью для всей страны и ее литературы.

Однако это событие было немедленно расценено советским ру­ководством «как глубоко враждебный по отношению к СССР акт, направленный международной реакцией на разжигание "холодной войны"». На «провинившегося» писателя была направлена вся мощь партийного пропагандистского аппарата. Страницы многих совет­ских газет были заполнены письмами, в которых от имени народа гневно клеймили «поэта-отщепенца», «внутреннего эмигранта» и «предателя интересов Родины»... Московские писатели обратились к правительству с просьбой «лишить Пастернака гражданства и вы­слать в "капиталистический рай"».

«Гнев народа» был обращен на «самовольную» передачу Пастер­наком в мае 1956 года итальянскому издателю-коммунисту Д.Фельтринелли для публикации в Милане на итальянском языке своего ро­мана «Доктор Живаго». До этого роман два года лежал без движе­ния в редакциях двух толстых журналов («Новый мир» и «Знамя»), Пастернак считал этот роман итоговым произведением своего твор­чества, он писал его с перерывами много лет и вложил в него мно­го души, наблюдений и эмоций. Работа над романом прерывалась несколько раз из-за нескольких инфарктов — два в 1950 году и об­ширный инфаркт в январе 1953 года.

В результате организованной травли Б.Пастернак отправил в Нобелевский комитет телеграмму: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я при­надлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ». Таким образом, он стал третьим, после Льва Толстого и Жан Поля Сартра, «отказником» от Нобелевской пре­мии по литературе.

Тогда для студента Владимира Высоцкого эти события, имя и творчество Пастернака еще не имели того значения, которое приоб­ретут через тринадцать лет. Роман Пастернака заканчивается главой «Стихотворения Юрия Живаго», и первое среди них — «Гамлет»:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске

Что случится на моем веку.

Десять лет, 218 раз, в Москве, Ленинграде, Софии, Белграде, Париже, Варшаве этими словами Гамлет-Высоцкий будет начинать один из самых значительных спектаклей мирового театрального ре­пертуара.

Он будет читать великую поэзию Бориса Пастернака, и в его исполнении эта поэзия, одухотворенная страстью актера, зазвучит для многих как собственная поэзия Высоцкого... Шекспир, Пастер­нак, его собственные стихи — все соединится в его лучшей теат­ральной роли.

Учеба в студии, «капустники», репетиции не мешали встречам с друзьями на Большом Каретном. Почти каждый вечер Высоцкий приходил на квартиру к Левону Кочаряну или к Володе Акимову, который жил один. Часто засиживались до утра. Это было товари­щество, братство. Здесь много говорили, пели, здесь хорошо сочи­нялось...