Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана - Страница 76

Шершавые пальцы тронули подбородок Дарёны.

«Не могу тебя утешить, доченька. Я не вижу её ни среди живых, ни среди мёртвых… Хмарь застит мне глаза. Тех, кто ушёл в Марушину тень, нельзя разглядеть, а из тени нет обратного пути. Если хочешь её оплакать – сделай это сейчас. Раз и навсегда. Отпусти её и иди дальше. А будешь цепляться за неё – погибнешь. Больше ничего не скажу, прости».

В первый миг встречи, впечатлённая и даже слегка устрашённая внушительным обликом Твердяны, Дарёна даже представить себе не смогла бы, что будет рыдать на её плече, содрогаясь всем телом и чувствуя тёплую тяжесть её руки на своей голове. Вот так – просто и по-родственному…

«Млада говорит, что я – её суженая, – всхлипнув и утерев нос, вздохнула девушка. – Это правда?»

Снова ласковые лучики-морщинки у глаз смягчили суровость взгляда.

«Это ты должна понять сама. Слушай сердце, оно всё тебе скажет».

Свернув косу и спрятав её под шапку, Твердяна засобиралась уходить. На прощание она сказала:

«От хмари мы тебя почистили, но это ещё не всё. То, что тебе нужно – это Слёзы Нярины. Скажи Младе, она знает. Два раза в седмицу пусть водит тебя на Нярину купаться и растираться снегом с её склонов. Делать это следует полгода, чтобы окрепнуть. Ну… Вроде всё. Пора мне, работа ждёт. Не забывайте – приходите к нам».

Дарёне даже не хотелось, чтобы она уходила. Внутри болезненно заныла струнка, привязанная одним концом к сердцу девушки, а другим тянувшаяся в сторону Твердяны. Когда она успела образоваться? Дарёна не сумела заметить этого. Она знала лишь то, что будет с нетерпением ждать следующего четверга или пятницы, чтобы вновь увидеть родительницу Млады и окунуться в её тепло, спрятанное под ледяной корочкой взгляда.

Сумерки сгустились и зашелестели дождём. Развешенное в углу у протопленной печки бельё быстро просохло, и Дарёна снимала его с верёвки, когда на плечи ей легли тяжёлые и тёплые руки – такие же крепкие, как у Твердяны.

«Ах ты, моя хозяюшка…» – согревающе защекотал ухо девушки голос Млады.

Наверное, вместе с тем сгустком чёрной слизи из Дарёны вышло ещё что-то – какое-то невидимое препятствие, мешавшее ей в полной мере почувствовать синеглазую женщину-кошку, открыться навстречу жару её нежности и грустноватому прикосновению её терпеливой любви, столько лет ждавшей первого поцелуя. Сейчас всё это обожгло Дарёну так, что она задохнулась от подступившего к горлу кома. Круто повернувшись, она с размаху обняла Младу за шею – для этого ей пришлось приподняться на цыпочки.

«Что такое Слёзы Нярины? – спросила она за ужином. – Сегодня приходила твоя родительница – Твердяна… Она дала мне какое-то зелье, от которого из моей груди вышла чёрная гадость. А ещё она сказала, что мне нужно в течение полугода два раза в седмицу купаться и растираться снегом…»

«Это горячий источник на горе Нярина, – ответила Млада. – Он обладает целительной силой, очищая и укрепляя не только тело, но и дух. Нярина – утешительница. К ней полезно ходить тем, кто одержим кручиной и горем, охвачен тревогой и унынием: она утоляет печали и забирает душевные сокрушения, просветляет ум и сердце. Моя родительница дала хороший совет… Завтра днём я свободна, так что можем туда сходить, окунуться, как рассветёт».

«А ещё она звала нас к себе на будущей седмице, в четверг или пятницу», – сообщила Дарёна.

«От неё ничего не скроешь, – улыбнулась Млада. – Я ни словом о тебе не обмолвилась, но ей, похоже, и так всё известно… Что ж, пойдём, коли зовёт. – И, задумавшись на мгновение, добавила: – Ждану-то она с первого взгляда не приняла – смотрела сквозь неё, будто знала, что та надолго у нас не задержится. А к тебе, видишь, сама пришла. Добрый знак».

Ночью, устроившись на тёплом и мягком ложе в виде свернувшейся кошки, Дарёна слушала предание о войне великанов-бактов и рождении Белых гор. Её щёку грел пушистый чёрный мех, а в голове слышался голос Млады, рассказывавший о безумии, насланном на бактов Марушей, о вражде между вождём Ирмаэлем и его сыном Сугумом, о гибели прекрасной Нярины и о погребении павших в битве великанов под горами. Не пережив горя, причинённого ей потерей возлюбленного, после смерти Нярина стала утешительницей всех страждущих, смывая людские печали своими горячими слезами – источниками, бьющими из склонов одноимённой горы. В тёплой темноте Дарёне виделись печальные звёзды – глаза матери, из уст которой она в раннем детстве впервые слышала это предание, успевшее подёрнуться дымкой забвения и сейчас воскресавшее в её памяти во всех красках. Огромные воины, охваченные кровавым безумием, неистово рубились; умирающий Ирмаэль с пропитанными кровью седыми волосами скрежетал зубами и цеплялся за землю, пытаясь ползти; Нярина, поникшая над изрубленным телом Сугума, как ива над водой, с мраморно-белым, окаменевшим лицом роняла слёзы… Чёрные косы и светлое монисто, кинжал в девичьей руке… А потом – великое воздвижение гор, сопровождавшееся сорок дней и ночей страшным землетрясением: это богиня земных недр Огунь хоронила павших.

Розовато-серый, мглистый рассвет застал Младу с Дарёной на пологом склоне горы, где среди корявых сосен и елей исходил паром горячий ключ. Из каменной расселины била светлая струя воды, наполняя большую выемку неправильной формы, обложенную по краям крупными валунами. Присев на один из них, Дарёна попробовала рукой воду: та была умеренно горячей, не обжигающей – как раз такой, чтобы не дать телу замёрзнуть пронзительно холодным осенним утром. Раздеваться не хотелось, но Млада заставила Дарёну снять всё, вплоть до исподнего белья. От леденящих объятий ветра девушка спаслась, забравшись в воду до самого подбородка. Там она уютно поёжилась, покрывшись мурашками блаженства…

Каменистый водоёмчик оказался неглубоким – по грудь. Дарёна поплавала, а потом пристроилась отдохнуть на тёплых камнях, сложенных под водой в виде кресла – как раз так, что видна оставалась только голова. Млада сидела на валуне, подстелив соломенный коврик.

«Хорошо?» – улыбнулась она.

«Угу», – промычала Дарёна. Приятная горячая водичка так расслабила её, что не хотелось даже размыкать губы.

«Ну, тогда поплавай тут, а я на вершину – за снегом, – сказала женщина-кошка. – На склонах-то он только зимой будет».

Взяв захваченное из дома ведро, она исчезла, а Дарёна осталась нежиться в объятиях источника. О мгновении, когда настанет пора вылезать из воды, даже не хотелось думать. Из этого доброго, убаюкивающего тепла – в пронизывающий холод? Брр… Сквозь жемчужно-серую мглу розовела заря, румяня горные вершины и стволы сосен. Озябший нос приходилось греть рукой, но после этого он, мокрый, зяб ещё сильнее. Прислонившись плечом к камню и сжавшись под согревающим одеялом воды в комочек, Дарёна смежила веки.

Ощущение чьего-то присутствия заставило её вздрогнуть и открыть глаза. Валун, на котором только что сидела Млада, теперь занимала светлая фигура девушки. Белое платье, расшитое серебряными нитками, такой же плащ и головная накидка, охваченная драгоценным венцом с длинными подвесками – всё это сияло ослепительнее и чище первого снега, а на грудь незнакомки спускались отливающие синевой вороные косы. Чуть раскосые глаза под тонкими дугами бровей блестели, как ягодки чёрной смородины, точёный носик был самим совершенством, а на спелых вишнёвых губках играла нежная улыбка.