Как я путешествовал по Алтаю - Архангельский Владимир Васильевич - Страница 26

26

Ой-е-ай, Птицы спят. Золотой стемнел закат. Вечер тих. Ой-е-ай, В сумрак спрятался Алтай…

Было как-то странно, что такую песню поёт старик. Егор Дмитриевич понял, что я удивлён, и сказал:

— К этой песне Маню приучила Сакеева. На старости пришлось и мне её выучить, вот и пою, что знаю.

Кузнецов спел второй куплет, и над зелёной щёткой камышей поднялась ушастая головка на тонкой и длинной шее.

— Ну, иди, Маня, иди! Мы ждём тебя! — ласково подзывал старик оленуху.

Маня вскочила, легко выбросила из травы ножку с острым копытцем, на ходу подхватила одну былинку, другую. Она не торопилась: ведь где-то рядом, в траве, лежал её малыш. Когда же Маня прошла под лиственницей, на её жёлтую пятнистую шубку пригоршнями посыпались сквозь крону блики солнца. И даже трудно было понять, где там Манины пятна, где яркие солнечные пятачки.

Она подошла, встала рядом, и я увидел себя в её добрых, очень больших глазах, как в зеркале. Взяв с ладони Егора Дмитриевича кусочек ржаного хлеба с солью, она своим же следом ушла через ручей, окуная на ходу чёрный нос в траву.

— А её малыша нельзя посмотреть? — спросил я.

— Это тайна! Её тайна! — Егор Дмитриевич кивнул в сторону Мани, которая уже отошла в дальний угол огороженной поляны. — У каждого есть тайна, даже у нашей Мани. Пусть она эту тайну бережёт, и не будем ей мешать.

— Что же получается, Егор Дмитриевич? — удивился я. — Значит, чужой глаз всё же вредит?

Он погладил усы, подумал и глянул на меня с хитрым прищуром глаз:

— А кто его знает? Одно могу сказать: без глазу-то лучше. Риск пли не риск, а у Мани должен быть ладный, здоровый олешек. И чего на него глядеть? Вот невидаль! А я поведу от Мани и её семьи совсем ручных оленей. Глядишь, зверь будет домашний, уход за ним простой, пастухам — радость… Мечтаю так и не хочу свою мечту рушить. Извиняйте!..

Панты

Когда олени-самцы живут на воле, они каждый год сбрасывают окостеневшие рога. Это бывает ранней весной. Летом рога вырастают вновь и к осени опять становятся крепкими, как камень. Только на правой и левой развилке рогов появляется ещё по одному отростку. По этим отросткам и можно определить, сколько лет прожил на свете красавец рогаль.

К середине лета рога бывают мягкими: они наливаются кровью. На тонкой их кожице растут защитные волосики, короткие, как ворсинки, серые и мягкие. Такие рога называются пантами. И если их срезать, оленю не будет вреда, а людям — польза: мы получим очень ценное лекарство — пантокрин. Для этого и разводят пятнистых оленей на фермах.

Егор Дмитриевич показал мне, по какой огороженной узкой дорожке гонят из широкого и поместительного загона рогалей, у которых хотят срезать панты.

Оленя отбивают от стада и направляют в этот узкий коридор. Коридор закрывают скользящим щитом. Щит легко передвигается на роликах и прижимает рогаля к станку.

Перед станком — весы. Оленя взвешивают и толкают в станок, похожий на небольшую клетушку.

Как только олень зайдёт в станок, пол провалится, а боковые доски, поставленные наискосок и обитые брезентом, подхватят, сдавят зверя с боков. И повиснет он в воздухе: так делают, чтобы он не упирался ногами в пол и не брыкался.

На спину оленя прыгнет человек, чтобы зверь плотнее висел в тисках, не двигался. Потом верхняя половинка передней двери в станке откроется, голова оленя высунется наружу, а его шею прижмут к дуге и прихватят ремнями.

Егор Дмитриевич или его помощник быстро срежет панты пилой-ножовкой и присыплет надрез сухими квасцами: остановит кровь.

Потом дверь откроют настежь, пол поднимут, и рогаль с обезумевшими от страха глазами вихрем улетит в загон.

— Рассказал я вам много, а вся операция длится три — четыре минуты. После срезки пантов олешки быстро поправляются и даже крепнут: кровь, что была предназначена для питания рогов, поступает в тело зверя… Оставайтесь до утра, у меня на завтра пять пантачей подготовлено, — предложил Егор Дмитриевич.

— Нет, не хочется!

— Ну, как знаете. Вам-то в диковинку и, по всему видать, рогаля жалко: красив он, статен. А у нас уж такая должность. Только душу зверя мы тоже можем чувствовать!..

Утром на центральной усадьбе совхоза я пошёл посмотреть, как варят панты.

За первой изгородью, которой обнесена вся усадьба, стоял небольшой домик, похожий на баню, из его трубы курился дымок. На порожке под навесом сидели два парня в синих халатах. Это были рабочие пантоварки Кузьма и Дмитрий. Они ждали, пока нагреется вода.

В домике было влажно и жарко, как в теплице. Наружная дверь была раскрыта, и холодные струи горного воздуха свободно тянули над полом, а у потолка висело горячее, туманное облачко пара.

В земляном полу — большая квадратная ванна, под ней — печка. Возле ванны на столе и на табуретках лежали панты оленей — они были поменьше, и большие тяжёлые панты маралов.

Когда вода нагрелась, Кузьма и Дмитрий осторожно взяли мягкие, хрящеватые рога и на несколько минут погрузили их в воду. Маленькие панты каждый из них варил отдельно, а огромные панты маралов они окунали в кипяток вместе. Рукам было жарко над горячей ванной. Парни перехватывали груз из левых рук в правые, дули на пальцы и всё следили, чтобы в воде побывала каждая веточка, каждый отросток.

Работа шла на глазок, без приборов, но Кузьма и Дмитрий знали, когда настало время вынуть панты из воды и положить их у окна на широкий стол.

Варят они панты трижды, через сутки. А когда панты дойдут, их варят два раза, и тоже через сутки, недолго держат в сушилке, где температура восемьдесят градусов тепла.

Окончательно доходят панты в ветровой сушилке, в сарае, где доски в стенах сбиты не плотно и из щели в щель свободно проникает жаркий ветер.

В высокой, длинной сушилке ярусами в два — три ряда всюду висели панты. Многие уже были готовы к отправке, и на них болтались ярлычки: когда сварены, сколько весят. Оленьи панты — до килограмма, у старых маралов — в десять, а то и в пятнадцать раз тяжелее.

Парни доканчивали сезон в пантоварке.

— Нагрелись, — сказал Дмитрий. — Ещё недельки три посидим у этой горячей ванны — и в горы. До холодов будем работать пастухами, а зимой — маралов кормить. Зверь интересный и куда опасней оленя, особенно осенью. У маралов тогда гон бывает, самцы трубят на всю тайгу, и такая среди них драка идёт, будто обухом друг друга по башке молотят! Интересно! Только тогда к ним не лезь. Между прочим, был у нас такой случай. Кормач заложил сено маралам и уже стал отъезжать за околицу. Бык на него и бросился: догнал, передними ногами лошади в бок так заехал, что она свалилась, а кормача едва не затоптал. Хорошо, что товарищи прискакали и отогнали того быка…

Я ещё не видел маралов. Но после того, что рассказал Дмитрий, меня потянуло к ним…

Маралы

Всё тут началось с маралухи…

Жил-был на этом месте один дядька, охотник, зверовик, по фамилии Попов. И как-то подвалило ему счастье: пришла прямо во двор маралуха с сосунком. Попов удивился: к чему бы это? Такой случай один раз в сто лет бывает — дикий зверь, сторожкий и гордый, который от человечьего духу за три горы скачет, сам к хате пришёл!

Удивился охотник, но дурака не свалял: не зарезал маралуху. И решил: дай-ка разведу стадо маралов. Человек он был толковый, удалось ему. Годов через десять после революции о Попове во всей округе знали: делец богатейший, первая у него на Алтае ферма маралов — сотни две. Панты у них брал, даже в Китай отправлял.

А как стали раскулачивать всяких баев да зайсанов, бросил Попов своих маралов и сбежал.